- Еще ведь… все равно рано? – Василиса не удержалась, сорвала одну. Сладкая. - Рано. Наверное, - Демьян спешился тяжко и, освободив кобылу от узды, закинул повод на ближайшую ветку. – Я ничего в растениях не понимаю. Попросил… Павлушу… мой… ученик, а теперь уже преемник, похоже. Он и ходил-то осторожно, с опаскою, а туда же порядочных женщин красть. - Сказали, что жить я, конечно, буду, но вот к службе негоден. - А Вещерский? - Он сказал, что здоровьем не вышел с целителями спорить. Да и я сам… честно, понятия не имею, что будет дальше. Я как-то привык при службе. А теперь вот отвыкать придется. Демьян неловко опустился на сухой мох. - Не подумай, что… наградой, сказали, не обидят… земель выделят, да и… Василиса протянула горсть ягод. Есть чернику одной показалось не то, чтобы невежливым, скорее неправильным. А Демьян взял. - Бельцевские объявились. Дядюшка предлагает восстановить меня в правах. - А ты? - А я… не особо, - Демьян ягоды ел осторожно и сосредоточенно. – Не чувствую я… родства. Чужие люди. Чужие дрязги. Не хочу встревать. - Тогда не надо. - Земель здесь выделят… если чуть дальше… у Павлуши супруга из водных магов, сказывал, что, если нужно, то поможет, выведет источники на волю. Будут пастбища… пригодятся ведь? - Пригодятся, - согласилась Василиса. – Пастбища всегда нужны. - Вот и я подумал… Вдвоем есть чернику было вкусно. Сладкая. И терпкая. И какая-то самую малость неправильная, с легким медовым привкусом, вовсе этой ягоде нехарактерным. - Так выйдешь за меня замуж? – повторил Демьян вопрос. - А… - Я говорил с Константином Львовичем. И с твоею бабушкой. - Двоюродной. - Думаешь, она теперь на двоюродную согласится? – усомнился он. И Василиса, подумав, решила, что Демьян прав. Не согласится. Уж как Алтана Александровна кухню обжила, переиначила на свой лад, так и жизнь Василисину переиначит, если, конечно, Василиса позволит. А она не позволит. Не то, чтобы она полагала, будто Алтана Александровна желает зла. Отнюдь. Просто… хватит. Ее жизнью и без того слишком долго управляли другие, пусть и горячо любимые, люди. Но теперь Василиса сама. Как-нибудь. - Так вот, - продолжил Демьян, собирая губами ягоды с ладони. И губы у него сделались синими, как и руки, и не только у него. – Оба уверены, что там, в конюшне, твоя сила с моею переплелась так тесно, что ни один треклятый некромант эту связь не расплетет. - А если ошибаются? - Думаешь, расплетет? - Нет, - Василиса покачала головой. – Просто… понимаешь… а если вдруг оно тебя убьет… - До сих пор ведь не убило. - Ну а потом… - Потом – будет потом. И вообще, женщина, я тебя украл… Василиса приподняла бровь. - …мне и решать, что дальше. …местечковая церковь пристроилась на краю обрыва, над самым морем, которое разволновалось, будто это оно было невестою. И разволновавшись, оно поспешило принарядиться, накинуло кружевную шаль из пены, посыпало сверху искрящеюся алмазною крошкой брызг. Но то море. А батюшка, глянув на Василису, покачал головой. Верно, давно ему не попадались этакие неудачненькие невесты, чтобы в мужском почти наряде, да еще и черникою перемазанные. Но, пожалуй, впервые Василисе было действительно безразлично, что о ней подумают окружающие. Для того единственного человека, для которого ей хотелось быть красивой, она красивой и была. Здесь. Сейчас. И всегда до конца дней, что их с Демьяном, что вовсе этого мира, в котором где-то там, в поднебесье, еще бродят табуны небесных коней. Эпилог Два года спустя. Жеребенок стоял на ногах слегка покачиваясь, с видом недоуменным, словно до конца не способный поверить, что все-таки стоит. Фыркнула кобыла, сунулась было облизывать, но жеребенок попятился и едва не сел на зад. В последнее мгновенье удержавшись, едва ли не чудом, он шагнул к матери. Застыл. И снова шагнул. - Красивый, - сказала Марья. И Василиса согласилась. Красивый. Будто в солнечный свет одетый. Золото? Нет, золото – металл, холодный, неживой. А это… и ведь до последнего ей не верилось, что получится. Конюшни восстановить? Отстроили уже к осени, окруживши такою защитой, какой, верно, и в родовом поместье нет. Лошади? Тоже возвращались. Кого-то удалось отыскать по бумагам, кого-то – перекупить, ибо, проданные годы тому они изрядно утратили в стоимости. И хозяевам их нынешним, верно, было странно, что Василиса ищет тех самых, еще тетушкою выращенных. Получилось. Почти. - Меня тут просили поспособствовать… предлагают двести тысяч, - Марья глядела, как жеребенок, освоившись в мире для себя новом, теперь тычется мордой в живот матери. Кобыла, по меркам многих слишком старая, чтобы дать хороший приплод, стояла спокойно. Только шкура ее изредка вздрагивала, отгоняя мух. - Много, - Василиса оперлась на ограду. – Но пока… он первый, который и вправду получился. …те, что были прежде… не то, чтобы у нее вовсе не выходило. Отнюдь. Золотые жеребята появились в первом же приплоде, удивив конюхов сперва необычною мастью, а после и статью, которой не должно было бы быть. Откуда? Кобылицы немолоды. Хмурый… конечно, хорош, однако и он в годах немалых. А поди ж ты… слухи пошли самые разные. И Василису они сперва злили насказано, ибо иные вовсе были непотребными, но как-то вот… пообвыклась? Пожалуй, что… а жеребята росли. И интерес к ним был немалый, особенно после того, как показали первых самых на Московской сельскохозяйственной выставке. За тех-то, пусть и не сотни тысяч, но сорок сразу предложили, не поглядели ни на слухи, ни на сомнительного свойства родословную, ни на малые изъяны в масти.