Но Марью это не волновало. Кажется. - Вот, - сняв премиленькую шляпку из узорчатой соломки, украшенную голубыми и желтыми лентами, она протянула ее Василисе. – Попробуй. Тебе пойдет. Шляпка и вправду была прелестной, вот только смотрелась на Василисе… как и предыдущие семь. И Марья сморщила нос. - Не понимаю, - сказала она, взяв несчастную шляпку, которая на ней словно ожила. – Почему так? - Простите, но… ей просто фасон не подходит, - очень-очень тихо произнесла молоденькая девушка и, словно испугавшись своих слов, спряталась за старшими продавщицами. А те нахмурились. - Возможно, - согласилась Марья и, зацепившись за девушку взглядом, велела: - Тогда принеси то, что ей пойдет. Девушка густо покраснела. И отступила, чтобы исчезнуть за неприметной дверью. Марья же задумчиво взяла в руки соломенную шляпку с огромными полями. На полях раскинулся настоящий цветочный луг, пусть цветы были выполнены из лент, но довольно искусно. Как и чучело белой птицы, которая будто ненадолго присела меж цветов. Птица и вовсе казалась живой, отчего становилось несколько жутко. - Ужас, - сказала Марья в никуда. – Хуже только та муфта из крыльев чайки, которую Хованская на каток взяла… Василиса подавила зевок. Не то, чтобы шляпки ее вовсе не интересовали, скорее уж она догадывалась, что и здесь не найдет ничего подходящего. - Вот, - девушка вернулась. В руках она держала несколько коробок. – Попробуйте… это шотландский беретик… Шляпка была крохотною и забавной. Исполненная из атласа горчичного цвета, она была украшена лишь брошью с темными камнями. - Интересно… - Марья взяла и повертела ее в руках. - В Париже весьма модны, - девушка вновь покраснела. – У меня… сестра работает в модном доме… и говорит, что скоро широкие поля выйдут из моды. - Не здесь, - отмахнулась Марья. – В Париже возможно, а у нас солнце… - И бледность тоже… - Глупости, загар… Шляпка сидела… пожалуй, сидела. Шляпка. Василиса повернулась одним боком к зеркалу. И другим. Поправила… - Это носят вот так, - девушка сдвинула шляпку, чуть в сторону и расправила тончайшую вуаль, которая доходила лишь до середины лба. – А еще вот настоятельно рекомендую… - Покажите, - потребовала Марья. - Вам тоже пойдет… удивительный фасон. Мне прислали эскизы… - …теперь ее точно за дверь выставят, - проворчал кто-то. – Сказано было, чтобы не лезла к людям… - …и я подумала… Марья с удовольствием мерила шляпку столь махонькую, что ее и ладонью-то накрыть можно было. Один бархатный край загибался вверх, другой, напротив, вниз, и с него спускалась все та же сетка, правда, на сей раз светлая и куда длинней, нежели у Василисы. - А еще… Василиса отступила к окну. И присела на пуфик, понимая, что ждать придется долго, что Марья никогда-то в жизни не упустит случая приобрести нечто, чего еще нет у других, а уж если речь идет о шляпке… Василисе же на конюшни надобно. И в гости ведь заглянуть собирались, хотя, конечно, хорошо, что теперь-то вряд ли получится, ибо подобный визит выглядел довольно-таки наглым, но… или нехорошо? Она бы не отказалась продолжить вчерашнюю беседу. Или новую начать. Или… Ее взгляд остановился на человеке, что неспеша следовал по улице. Был этот человек в общем-то обыкновенен, что обликом своим, что неспешною повадкой, словно показывающей, что он изволит отдыхать и никуда-то не спешит. И Василиса сама не поняла, чем же он так заинтересовал. Просто… Зацепилась. Иначе и не скажешь. Она разглядывала его так, будто… сама понять не могла, что же не нравится ей в нем. Светлый ли льняной костюм, слегка измятый, как того требует мода. Штиблеты ли, тоже белые, но с непременным черным каблуком. Шляпа… Тросточка. Перчатки. И печатка… и все вместе. Василиса нахмурилась. А человек аккурат остановился перед витриною. Повернулся спиной, которая оказалась довольно-таки широка, после боком… и узкое лицо его было незнакомо. Определенно. Или… Василиса прищурилась, вглядываясь в резковатый мужской профиль. Длинный нос. Капризная линия губ. Лоб высокий… и все неправильное, не такое. Она поерзала и, оглянувшись, убедившись, что Марья все также занята беседой и шляпками, которых прибавилось, тихонько встала. Василиса ведь ничего дурного не сделает, ей лишь надобно ближе подойти, понять, что не так. Она тронула дверь, и зазвенели колокольчики. Но никто не услышал их звона. На улице жарило. Полуденное солнце спешило одарить теплом и море, и город на его берегу, и людей. И господину тоже было жарко. Вот он стоит на углу, обмахивается газеткой и головой по сторонам крутит, явно кого-то высматривая. Вот только… кого? И почему он так бледен? И… он – это вовсе не он. Василиса кивнула себе, разом успокоившись. Просто человек взял и примерил обличье. Может, анонимности желал или по какой иной причине. Не запрещено ведь. Василиса уже почти решила вернуться в магазин, когда мужчина, повернувшись, встретился с ней взглядом. И она вдруг ясно поняла, кого перед собой видит. - Это вы? – тихо спросила она и уже потом поняла, до чего глупо звучит этот вопрос. А мужчина вдруг смутился, попятился и выкинул руки вперед. С трости его сорвался клубок огня, устремившись к Василисе. Она же совершенно растерялась. И сразу забыла, что надобно делать. Она… Стояла и смотрела. Завороженная. Очарованная красотой огненного шара. Не способная отвести взгляд от раскаленных лент, которые медленно разворачивались, готовые выплеснуть всю силу, спрятанную в сердце заклятья. Кто-то закричал, пронзительно так… а человек в белом костюме бросился прочь. Он бежал быстро, смешно подпрыгивая, и не видел, как огненный клубок достиг-таки цели. И Василиса зажмурилась. Пусть она проклята, но… это же не повод ее убивать. Ее убивать вовсе причин нет. В лицо пыхнуло жаром. Задрожал щит, и тонкий браслет на руке раскалился, приводя в сознание. Господи… какая же она дура! - Вася! – Марьин голос донесся будто издалека. – Вася… Под ногами прошла волна силы, расцветая защитным куполом, в котором ныне нужды уже не было, но купол все одно поднялся, плотный, живой. - Вася, ты… - Все хорошо, - Василиса потерла запястье. – Только обожглась немного… - Покажи, - Марья дернула руку. – Вот бестолочь… - Бестолочь. - Я не про тебя, я про Сашку. Кто ж так щиты ставит? Без изоляции? Вот вернусь, я покажу этому студиозусу, что такое настоящая артефакторика. Он же тебе руку едва не спалил. Едва… Не спалил. И… и Василиса вдруг явственно осознала, что все еще жива. И, наверное, кому-то там, на небесах, о которых она думала редко и исключительно по большим праздникам, она нужна, если все вышло… как вышло.