Аким гляделся еще более низким, расползшимся и поросшим какой-то зеленоватою трухой. А вот Горецкий… его глаза стали вдруг синими, как небо. И небом. И самим миром. Прежним, хорошо знакомым. - А вы и вправду прокляты, - сказал он, смахнувши пот со лба. Рукавом. И рукав этот он вытер о полу пиджака. – Я думал, шутят… - Проклята? – жалобно спросила Василиса. Ее еще знобило и вовсе не от холода, скорее от понимания, что именно этот человек говорит правду. Что он не может солгать. Не сейчас. - Снять возьметесь? – Марья умела думать быстрее. - Увы. Слишком… давнее. Да и не из нашинских. Проклята. Так ведь не бывает. Это шутка, не более того. До крайности дурного свойства, но шутка. Заблуждение. А не… - А если не вы? - Никто из наших не возьмется, - покачал головой Горецкий. – Оно ж не просто на крови завязано, оно с нею срослось… считайте, откупная жертва. - Хватит, - голос Марьи прозвучал жестко, как удар хлыста. И злость ее теперь ощущалась Василисой всею кожей, потому как кожа эта стала на диво чувствительна, а такого за Василисой никогда не водилось. - Стой, - попросила она сестру, боясь, что этот человек, странный, единственный, кто и вправду увидел несуществующее это проклятье, обидится и уйдет. А ей надо знать. Очень надо. - Извините, пожалуйста. Но вы не могли бы… - Василиса оперлась на балку, и после спохватилась, что та обгорела, а значит, придется оттирать с рук жирный уголь. – Рассказать… поподробней. - Это все… - Нет, Марья. Я хочу знать. Я… имею право знать. - Имеет, - согласился Горецкий, снимая кристалл, к которому прежняя прозрачность не вернулась, скорее сделался он темным, будто грязным, будто внутрь его сунули клубы пыли, вроде тех, что появляются под кроватями, свидетельствуя самим фактом своего существования о необычайной лености прислуги. – Вам не стоит опасаться. Вашей жизни ничего не угрожает. Кажется, Марья выдохнула. Кажется, с облегчением. Кристалл отправился в особый мягкий мешочек, а тот – вглубь саквояжа. Там же спрятались и камни поменьше, тоже потемневшие, точно и они горели. - Боюсь, я глянул только краем. Но если желаете, то могу… более тщательно изучить вопрос. - Спасибо. Буду признательна. Горецкий склонил голову. - И за цветы тоже… спасибо, - теперь Василисе было неудобно, что она так злилась на эти цветы. - Цветы? – Горецкий нахмурился. – Какие цветы? - От вас… Он хмыкнул и потер щеку. - Тогда ладно, если от меня… - и добавил. – Порой… сестрам моим кажется, что они лучше знают, что мне в жизни нужно. Так… мне бы с кем поговорить… по делу. - По какому? – Марья прижала пальцы к вискам. – Прошу прощения, ваша сила… - Тут уж ничего не могу поделать. Мне рядом с вами тоже не сказать, чтобы уютно. Василиса совершенно не понимала, о чем они, но слушала. Потом разберется. - Но первичную зачистку я провел. Насколько получилось. Тут наследили изрядно. Некоторым тут силу девать некуда, поэтому что-то определенное сложно сказать… - он развернулся к конюшням. – Нестабильные фрагменты есть, но тут надо дольше изучать, потому как может быть просто местечковая аномалия, а может и что посерьезней. - Ауры? - Снял. - Чудесно, - Марья расплылась в совершенно искренней улыбке. – Вы где остановились? - Пока нигде. Алевтина сказала, что я срочно нужен… вот и… - он развел руками. – С вокзала к вам. - Тогда, надеюсь, вы не откажете воспользоваться нашим гостеприимством… - А кормить будете? – кажется, этот вопрос волновал Горецкого куда сильнее возможного нарушения приличий. - Будем, - пообещала Марья, глянув на Василису. – Кормить обязательно будем. И вас, и лошадь… и вообще не понятно. - Что не понятно? – тихо спросила Василиса. - Не понятно, почему мы сразу некроманта не позвали. Сказала и замолчала, позволяя обдумать услышанное. Значит… вот этот вот длинный парень, который теперь выглядел совсем уж юным, некромант? Настоящий? И его прочили Василисе в мужья? Хотя… если проклятье и вправду существует, вряд ли он согласится. Он ведь некромант, а не самоубийца в самом-то деле. - Не любят нас люди, - Горецкий закрыл чемодан и свистнул. На свист его тотчас прибежал конек, ткнулся мордою в плечо. А вот Аким перекрестился. Трижды. И еще молитву забормотал. Василисе даже подумалось, что он и вовсе от службы откажется, некромантов и вправду не любили, и теперь она даже понимала, почему. Все же изнанка мира, куда она, как Василиса теперь понимала, имела неосторожность заглянуть, до сих пор ощущалась этаким гниловатым послевкусием. Но Василиса справится. Глава 31 Глава 31 - Вы поведете, - из дома Вещерский выходил, слегка покачиваясь. И со стороны казалось, что княжич, если не вусмерть пьян, то пребывает в весьма близком к оному состоянии. Сходство изрядно усиливали, что покрасневшие глаза, что какое-то необычайное возбуждение, прорывавшееся в мелких суетливых жестах. – Я, как видите, не в лучшем состоянии. Квартиру, прибрав сперва музыкальную шкатулку, он опечатал. И верно, нехитрое это действие, прежде и Демьяна не особо сил забиравшее, ныне возымело свои последствия. - Я не умею. - А там и уметь нечего. Садитесь и рулите. Только скорость держите невысокую… - Может… - толпа у дома не спешила расходиться. Вещерский взмахнул рукой и перед ним, словно из-под земли возник полицмейстер. - Скажи, пускай возвращаются. Всех опросишь относительно жильца из шестой квартиры, Василия Павловича… как его там? - Ижгина, - вынужден был признаться Демьян. - Вот, про Ижгина и опросишь, - Вещерский добрался-таки до автомобиля и практически рухнул на сиденье. – Демьян, не медли. Тут без нас разберутся… а Марья, если к обеду не явлюсь, сама за мною придет. - Может, все-таки шофера… - Откуда тут шоферы? – весьма натурально удивился Вещерский. – Да и… не собираюсь я допускать какого-то постороннего шофера к Марьиному автомобилю. Она его любит, может, даже больше, чем меня.