- И вот, у меня планы, а вместо этого приходится бросать все и ехать на край мира… а тут, на этом краю, какое приличное общество? Кому приглашения слать? У кого принимать? Из развлечений верховая езда и шитье… или вышивка. Прогулки вот. А кругом пыль. И солнце еще. Я к концу лета, несмотря на все крема и зонтики, покрывалась таким загаром, что месяц сводить приходилось. И волосы выгорали. - Не знала, что тебе тут было так… - Еще и эти куклы. Я как-то… не спалось… спустилась… и они смотрят из шкафов. Жуть. - Ты их продала? - Кому они нужны? – вполне искренне удивилась Марья. – Велела убрать на хранение. Должны быть или здесь, на чердаке, или в подвалах… найти? - Найди. - Дом ремонтировать надо. - А продавать не станешь? - Он ведь твой, - Марья подняла рукав и уставилась на белоснежное запястье, на котором виднелась яркая точка. – Проклятье… комары. Я и забыла про комаров. Она поскребла руку. - А меня не кусают. - Тебя и тетушку никогда не кусали. И Настьку тоже. А я… амулеты и те не действовали, представляешь? Стоило выйти из дома и все… и в доме тоже. Марья раздраженно одернула рукав рубашки. - А твой муж… - Утром отбыл. Нужно же проконтролировать, а то без присмотра скажут, что ты сама виновата. - В чем? Булочки запахли, аромат был мягким, ванильно-коричным. Еще несколько минут и можно вынимать. Как раз чай согреется. - В том, что пожар случился. Обычное ведь дело. И постараются замять. А с Вещерским это не получится. - А… - И с этим подлецом он тоже разберется. Сказал, что глянул твои бумаги… - Когда? - Ночью. - Он вообще спал? - Отоспится, - отмахнулась Марья, будто речь шла о чем-то в высшей степени незначительном. – Он у меня из тех, кому по ночам работается легче… а я вот… Она снова зевнула. И принюхалась. - Обожаю плюшки… - Не знала, - Василиса выставила на стол пару старых кружек и массивный чайник, в который сыпанула чаю, хорошего, темного, привезенного из дому. Добавила травяной смеси и чайную ложку меда, чтобы без лишней сладости. – Мне казалось, что тебе больше что-то утонченное нравится… вроде профитролей. - Профитроли я тоже обожаю. И вообще… Плюшки Василиса достала. Получились отличными, темно-золотистыми, с легким глянцем расплавившегося сахара в завитках теста, с темными полосками корицы и светлыми донцами. - …люблю поесть… но… - Марья похлопала себя по животу. – Приходится сдерживаться… так вот, Вещерский что-то там говорил про каторгу… надо будет обед приготовить, а то ж вернется оголодавший. Что за человек, а? Сперва сутками не ест, а потом сутками только и делает, что ест… - Ладислав Горецкий – твоих рук дело? Марья закатила очи. И это можно было считать признанием. - Зачем? – поинтересовалась Василиса, заливая кипятком чайную смесь. И закружились, заплясали чаинки. Запахло сразу и чабрецом, и мятой, и ромашкой. Последней – сильнее прочего. – Что ты ему обещала? - Ничего. - Он мне цветы прислал. - И что? - И когда его ждать? - Понятия не имею… но я ведь не заставляю! Я просто подумала, что, возможно, тебе здесь станет одиноко, а знакомиться ты не умеешь… - Неправда! - Правда, - Марья неожиданно показала язык. – Вот скажи, с кем ты тут познакомилась. - С Демьяном, - Василиса тоже высунула язык, хотя подобное поведение никак не могло считаться хоть сколько бы приличным. - С каким Демьяном? – Марья подобралась. - Еремеевичем… и это просто знакомый! – поспешила добавить Василиса. – Он мне еще на вокзале помог… и потом здесь тоже. Встретились… и с конюшней… И она поняла, что стремительно краснеет. Щеки просто-напросто полыхнули. Василиса прижала к ним ладони, пытаясь унять это непонятное пламя, причин для которого у нее не было. - Демьян, значит… Еремеевич… - Марья вежливо отвернулась и посмотрела в кружку, пока еще пустую. Затем потянула руку к противню и сняла ближайшую булочку, понюхала. – Он хоть не женат? - Нет. - И кто? - Офицер… в отпуске здесь. После ранения. - В отпуске, значит, - Марья прикрыла глаза, явно о чем-то раздумывая. А сердце кольнуло нехорошим предчувствием. – Офицер… надо будет… Она осеклась и продолжила. - Пригласить его на ужин. Не откажется, думаешь? - Зачем? - Хочу посмотреть. И решить, подходит ли он Василисе, пусть даже у Василисы и близко в мыслях нет романы крутить. Где она, а где, собственно говоря, романы? А еще Марья наверняка вернет прежний образ ледяной княжны, чье присутствие люди обыкновенные с трудом переносят. - Вася, я же беспокоюсь… - То есть, какого-то там Горецкого мне подсовывать, это нормально. А когда я сама с кем-то знакомлюсь… просто знакомлюсь… то ты уже беспокоишься? - Настька замуж выходит, - сказала Марья, меняя неудобную тему. Или не меняя. – Тоже вот… познакомилась случайно. Какой-то проходимец без чина и рода, зато случайно познакомились и теперь у них любовь. То есть, с тем, с кем она жила, любви больше нет. А с другим есть, про которого я в первый раз слышу. И любовь, стало быть, есть. И свадьба. А я понятия не имею, что за он. Только и пообещала, что карточку прислать. Вот на кой мне его карточка? На буфет поставить? Марья тряхнула светлыми волосами и вцепилась в плюшку, заурчала. - Так что… ужин… чтоб… приличный… и Вещерскому скажу. Пусть только попробует делами отговориться… в театр он меня сопроводить не может, на суаре тоже… хоть и вправду любовника заводи. - Ты? Марья отмахнулась. - Это я так… только подумай, кто в здравом уме к одному самовлюбленному павлину второго добавлять станет? - На павлина он не похож. - Но самовлюбленный. - Как и ты, - сочла нужным добавить Василиса. - Как и я… но я – это совсем другое дело! Василиса прыснула и рассмеялась. И напомнила: