И ведь поверили же. Ругать и то не стали. - А сама ты там бывала? – поинтересовалась Василиса. - Нет. - Почему? Марья покраснела. Так густо и вдруг, что… - Я лошадей боюсь. - Что?! – Василисе показалось, что она ослышалась. - Боюсь я лошадей, - повторила Марья. – Они здоровенные. И злые. И никогда не поймешь, что у них на уме… - Но ты же ездила верхом! - Когда невозможно было того избежать, только… поверь, удовольствия это мне не доставляло. Вещерский, отлипнувши от окна, подошел к жене, обнял вдруг, и это проявление нежности было столь… несвойственно им обоим, что Василиса смутилась. А смутившись, отвернулась. - Ты не помнишь, ты совсем ребенком была… у тетушки… я никогда-то им не доверяла, но тетушка решила, что мне пора в седло садиться. Я училась. Я старалась. Только… однажды лошадь понесла. Уж не знаю, чего испугалась, но я сперва держалась, потом свалилась под копыта. Марья судорожно выдохнула. - Я, как подхожу, всякий раз… - Но как тогда ты вообще в седло садишься? - Под контроль беру. Полный. - Это же… Подобные заклятья требуют полнейшей сосредоточенности, высшей степени самоконтроля и умения распоряжаться силой. Ко всему держать долго их не получится. - Почему ты просто никому не сказала, что… - Что боюсь? - Именно. Марья посмотрела на мужа. А потом призналась: - Сплетничать станут. Смеяться. - И пускай себе, - отозвался Вещерский. – Я тебе это уже говорил. - Я не могу позволить, чтобы кто-то смеялся над нашим родом… и вообще, вот Настька червяков боится. Дождевых. Это прозвучало почти как жалоба. - Чего их бояться? Они маленькие. А лошади огромные и с зубами и… и я не собиралась от них избавляться вовсе. Я думала, что, может, тебе будет интересно, когда вернешься. Ты же любила здесь бывать. И завод этот… что мы возьмем коней, которые наши, с Урала или еще из Подмосковья, там молодняк всегда имеется. Можно ведь не выставлять на аукционы, а тебе отдать… только… - Мне интересно не было? - Не было, - согласилась Марья. – Из-за этого… идиота! Господи, я до сих пор на него зла! Ты в него была влюблена, а он… трус несчастный! - Ты сейчас о ком? - О Ракитском, конечно. Ты, когда все… случилось, прямо вся погасла. Я надеялась, что за границей развеешься, вернешься прежней. А ты будто еще больше закрылась. Как вернулась, так все. Дома осела. Ни принимать никого не желала, ни сама в гости… я пыталась тебя хоть как-то растормошить, но чем больше пыталась, тем хуже получалось. Василиса нахмурилась. Она погасла? Она расстроилась, само собой, хуже, чем расстроилась, ибо происшествие было не из приятных. Но в остальном… - Помнишь, тот поход в оперу? Господи, та ложа обошлась мне в целое состояние, а ты сидела так, будто… не знаю, мечтала сбежать оттуда! - Мечтала, - созналась вдруг Василиса. – Она так голосила! - Кто? - Эта вот… такая… - Василиса раскинула руки, впрочем, вряд ли ей удалось и вправду очертить стати сладкоголосой дивы Изряжской, звезды Петербурга и многих зарубежных театров. – У меня просто уши закладывало! А еще я так и не поняла, в чем там было дело и почему она куда-то в конце концов рухнула. - Она не рухнула, - Марья закрыла лицо рукой. – Она спрыгнула с обрыва! Это была драма! - Для меня точно. - И для меня, - проворчал Вещерский. - А ты вообще молчи. Я давно поняла, что ты на редкость черствый далекий от искусства человек, - отмахнулась Марья. – Но от тебя-то, Василиса… голосила! Господи… Изряжская голосила… кому сказать. - Никому не говори, - попросила Василиса и неожиданно для себя хихикнула. – Но мне сразу голова заболела… - А я думала, что сюжет тебе напомнил… - Я вообще не поняла, в чем там сюжет. - Я тоже. - Господи, меня окружают дикие люди. Программку я для чего покупала? – Марья подняла очи к потолку. – В ней все написано. - Так… ты ж читать не позволила, - оправдываясь, сказал Вещерский. - Потому что приличные люди не читают программки на виду у всех. Приличные люди внемлют искусству всей душой. Василиса не выдержала и опять хихикнула. И рассмеялась во весь голос. И удивилась, когда Марья рассмеялась тоже. Смех у нее оказался звонкий, хрустальный, совершенный, как она сама. - А… а галерея искусств? - Это та, где на стенах простыни висели, краской испачканные? Или квадратные коты? - Тоже висели? – уточнил Вещерский, за что получил по руке. - Дикари! - Дикари не висели, - Василиса вытерла глаза. - А поэтический салон? Ты всего раз сходила и все… - Потому что не могла я дальше этот бред слушать. Там же набор слов и звуков. Смысла никакого. - Это современное искусство, - возразила Марья. – Смысл там есть, он просто неявен. - Слишком уж неявен. - Черствые, черствые люди… а… тот вечер у баронессы Вельской? Ты фактически сбежала, стоило появиться сыну баронессы… - У нее подали бутерброды с несвежей семгой. - И? - С очень несвежей семгой. Боюсь, если бы я не ушла… - Василиса замолчала, позволяя Марье самой додумать. - О… Марья коснулась щек. - И вообще… ты перестала принимать приглашения, а на балах вела себя так, будто тебе там скучно. - Мне там и вправду было скучно, - Василиса положила руки на колени. – Что мне там было делать? Для дебютантки я, извини, старовата. Да и вообще… танцевать я не особо люблю. И это ты у нас блистаешь, а я… - Сидишь дома и печешь пироги.