Голос ее рождал гулкое эхо, заставившее голубей притихнуть. - Когда лошадей чистили в последний раз? - Так ведь… - кажется, Василий Павлович несколько растерялся. – Так они же… не для выезда. Старые клячи, на которых не нашлось желающих… их и вовсе бы отдать, я уже договорился, чтобы забрали… Василиса сделала глубокий вдох, мысленно попросив у Господа сил, а у себя сдержанности, чтобы не наорать на этого человека, который, кажется, и вправду верил в то, что говорил. - Поверьте, - он явно почуял неладное. – Даже если вы их отмоете, вряд ли выручите хоть что-то. - Это еще не повод оставлять лошадей в подобном состоянии. Василиса решительно распахнула дверь ближайшего денника, в котором тихо переминалась с ноги на ногу болезненного вида кобылка. Масть ее была неразличима под толстым слоем грязи, а копыта утопали в зловонной жиже. - Когда их в последний раз выводили? - Так… - И выводили ли вообще? - Барышня! – Василий Павлович поднял руки. – Успокойтесь. Я понимаю, что вы несказанно жалостливы, и это делает вам честь, однако… - Убирайтесь. Прозвучало жестко. И в следующее мгновенье на все голоса загомонили голуби, зашелестели под крышей, роняя мелкий мусор. - Что, простите? - Убирайтесь, - повторила Василиса. – В дальнейшем беседовать с вами будет Сергей Владимирович. Полагаю, не откажется… или тот, кому он поручит это дело. К слову, надеюсь, вы знаете, что здесь должны находиться другие лошади? - В каком смысле другие? Кажется, ей не поверили. Пускай. - В том, что мне переданы карты, где имеется подробное описание… и помню, тетушка даже делала снимки, приглашала специально фотографа. - Когда это было? – отмахнулся Василий Павлович. – Бросьте, Василиса Александровна, не глупите… вы, конечно, можете прогнать меня… - Могу, - подтвердила Василиса. - Однако кто будет заниматься всем этим? Вы поиграетесь и уедете, а конюшни, они внимания требуют, денег… - Деньги, как оказалось, у меня имеются, - Василиса потянула на себя повод, и Хмурый вышел вперед. Кажется, ему тоже не нравились эти вот люди. – А с остальным как-нибудь разберемся. Надеюсь, к завтрашнему дню вы сумеете внятно объяснить, куда подевались мои лошади. И как вышло так, что вы, получая плату, позволяли себе преступно манкировать обязанностями… Василий Павлович нахмурился. И ничего не сказал. Лишь хлопнул перчатками по ладони, развернулся и зашагал к выходу. - Позвольте вам сказать, немало впечатлен… - Вон, - Василиса сама не ожидала, что способна на этакое. - Простите? - Вы ведь с ним приехали? С ним и уезжайте. Или собираетесь до города пешком добираться? - А вы? Аполлон верно оценил, что добираться, если по дороге, выйдет верст этак пять, что вовсе уж не вдохновляло. - А у меня дела. И надеюсь, мы с вами тоже друг друга прекрасно поняли. Конюшни я не продам. - Охотно верю… - он поклонился и посмотрел, явно ожидая, что Василиса протянет руку, но она была слишком раздражена, чтобы и дальше тратить время на светские пустяки. – Но женщины часто меняют свое мнение… Возможно. Другие. Не Василиса. Она вернулась в комнатушку с амуницией, отметивши, что из оставшихся пяти седел четыре явно пришли в полную негодность, а единственное, выглядевшее целым, было столь грязно, что и прикасаться-то к нему не хотелось. Сняв ближайший недоуздок, который мало что не разваливался в руках, Василиса покрутила его и вернула на место. Сняла следующий. И еще один, оказавшийся с виду более-менее крепким. Оно, конечно, лошади не выглядели норовистыми, однако вполне могли испугаться. Хмурого Василиса вывела и, убедившись, что нет поблизости ни коляски, ни неприятных ей людей, сказала: - Тут побудешь. Поводья она набросила на столбик левады, больше для порядка, ибо был Хмурый конем ответственным. В денниках хлюпало. И воняло. И с первой лошадью Василиса намучилась изрядно. Та, пусть и позволила накинуть упряжь, но после заупрямилась, уперлась всеми четырьмя ногами, не желая покидать денник. И темные бока ее судорожно вздымались, а в глазах виделся страх. - Пойдем, - Василиса вздохнула и, обнявши лошадь, заговорила. – Идем, хорошая моя… там солнышко, там травка… земля сухая… Она говорила тихо и напевно, как учила когда-то тетушка, и сила, та самая, что спала, не желая вплетаться в простейшее заклятье, вдруг очнулась, потекла потоком. И лошадь успокоилась, мотнула головой и все-таки пошла. Медленно, явно страшась каждого шага, но все же веря человеку. - Вот так… иди… На пороге кобыла замерла. Попятилась было. - Иди, иди… давай… - Василиса хлопнула ее по спине, иссеченной многими шрамами, большею частью старым, но имелись и свежие, которые ко всему прочему начали подгнивать. – Иди, моя хорошая… И кобыла решилась. Дальше было проще. Старый Угорек, на котором она еще в малолетстве ездить училась, и вовсе, показалось, узнал, пошел охотно, как и Пятнаш. Прочие же, кто боялся, кто упрямился, но упрямство это преодолевалось легко. Конечно, по-хорошему коней следовало бы разделить, однако внутренние ограждения в леваде давно развалились. С другой стороны, кони выглядели настолько измученными, что каждый шаг им давался с явным трудом. Сомнительно, чтоб они в нынешнем своем состоянии стали драться. Зато все, как один потянулись к суховатой, но еще живой траве, жадно хватая ее, вырывая едва ли не с корнем. Если их и кормили, то мало. - Барышня! – Аким вернулся один и до крайности недовольный. – А вы тут, барышня… - Видите, до чего довели? Он видел. И произнес пару слов из тех, которые помогают людям простого сословия верно выразить обуревающие их эмоции. - Нашли кого-нибудь? - Нашел. Пьяные, иродищи этакие. Я их погнал. После… у моей сестрицы сынок есть, давно просился на службу пристроить. Коней любит и толковый… если позволите. - Буду рада. И, думаю, если найдется еще кто-нибудь… тут работы непочатый край. Аким кивнул и, присевши у ограды, подался вперед. - Копыта точно гнили. У той вон гляньте, точно свищи будут… И хорошо, если неглубокие. - А мокрецы точно у каждой, готов шапку сожрать, коль оно не так. В тех условиях, что лошади содержались, сложно представить, что обойдется одними мокрецами. Наверняка обнаружатся и трещины, и нагнои, и у одной определенно Василиса приметила все симптомы опоя[1]. И это только ноги. - Ветеринары тут есть? Хорошие. А… - имя само всплыло в памяти. – Платон Евгеньевич еще практикует?