Сквозь разбитые окна проникал свет, и когда глаза привыкли, стало очевидно, что конюшни не просто пребывают в запустении, они заброшены. Денники, если когда и чистились, то давно. И ныне солома в них смешалась с навозом и конскою мочой, превратившись в вонючее едкое месиво. Копыта точно лечить придется. И хорошо, если только их. На боках и животах лошадей застыла корка грязи. Гривы, остриженные коротко, полысели, да и сама шерсть свалялась, того и гляди повылазит, обнажая светлую изъеденную лишаем шкуру. - От же ж… ироды, - Аким сплюнул и добавил. – Звините, барышня. - Ироды, - согласилась Василиса, чувствуя, как закипает в душе ярость, совершенно иного, незнакомого Василисе свойства. Она стиснула кулаки и развернулась. Управляющий, значит? Как его… - Аким, - она развернулась столь резко, что Аким вздрогнул. – Будь столь любезен, пройдись, должны же здесь хоть какие-то люди быть? Найди мне того, кто здесь… не знаю, за лошадьми смотрит. - Так… а вы? Оставлять барышню в месте столь неприятном Акиму явно не хотелось, но и ослушаться он не смел. - Ничего со мной не случится. Правда, Хмурый? – Василиса потрепала жеребца. – Мы пока здесь осмотрим все. Заодно разберемся, кто здесь кто. Таблички на дверях денников имелись, как положено, вот только доверия к ним у Василисы не было никакого. Зато в бумагах, любезно оставленных Сергеем Владимировичем, наличествовал список лошадей, оставленных на конюшне. Только вот… Бумаги Василиса предусмотрительно прихватила и, устроившись перед конюшней, благо, камень, что подпирал дверь, вполне для того сгодился. Список был. И лошади были. Только… Она почесала кончик носа грифельным карандашом и поморщилась. Может, подобный номер прошел бы с Марьей, хотя, конечно, вряд ли сестрица оставила бы без внимания окружавший Василису беспорядок, но вот остальное… Стало быть, жеребец-трехлетка, смеска от отца-аргамака и матери донской породы. Масть вороная, в загаре, но с белой пежиной по морде. И где он? Вороная с пежиной лошадь имелась, правда, в полумраке было сложно понять, в загаре она или обыкновенная, но вот кобылу с жеребцом Василиса точно не перепутала бы. А куда подевалась кобыла десяти лет от роду, редкого, серого с гречой, окраса? Или вот пятилетний жеребчик, отцом которого значился Хмурый, а матерью – английская кобыла редкой изабелловой масти, еще тетушкою привезенная, но после проданная, если верить бумагам, за совершенно смешные пятнадцать тысяч рублей. А вот чубарый кнабструппер[1], почтенный старик двадцати трех лет, меланхолично жевал жвачку. Глаза его затянуло пеленой катаракты, спина провисла, а некогда белесые бока покрыла толстая корка грязи. - Ничего, - сказала Василиса. Она помнила этого жеребца, который и в молодые-то годы отличался на редкость спокойным, можно сказать, меланхоличным характером, за что, собственно, его и держали. И за окрас. Тетушке хотелось получить пятнистых верховых, но что-то там не заладилось. – Я все поправлю. Конь взмахнул огрызком хвоста и ненадолго прекратил жевать. А у конюшни появились люди. То есть, коляска, запряженная парой гнедых лошадок того гладкого холеного вида, который явственно свидетельствовал, что уж за ними-то хозяева глядят. А в коляске, собственно, и люди. Люди Василисе сразу не понравились. Во-первых, она была зла. Во-вторых… …револьверы определенно не стоило оставлять в седле. Револьверы бы ей пригодились, ибо, как тетушка уверяла, на иных людей лишь они способны воздействие оказать. [1] Датская порода лошадей, которую отличает необычный далматиновый окрас – темные пятна на светлом фоне. Глава 21 Глава 21 - Василиса! – воскликнул Аполлон, распахивая объятья. – Несказанно рад этой встрече! От объятий Василиса ускользнула, а ей попытались всучить букет, огромный, тяжелый и прекрасный, пусть несколько поистрепавшийся в дороге. - Я, когда услышал, что хозяйка конюшен сама прибыть желает, так и понял, что просто-таки обязан использовать свой шанс! - Добрый день, - сухо поздоровалась Василиса, глядя не на Аполлона, но на человека, на которого она возлагала немалые надежды. Василий Павлович был немолод, высок, строен и лысоват. И держался он вполне себе спокойно. - Право слово, Василиса Александровна, - сказал он, приложившись к ручке с немалым изяществом, и Василиса сразу поняла, что во многом доверие Марьино он заслужил этими вот идеальными манерами, которые сестра весьма ценила. – Не следовало вам утруждать себя поездкой. Я уж ныне высказался Сергею Владимировичу, что стоило лишь позвать, и я бы сам явился. - Я не утрудилась, - Василиса сунула букет обратно Аполлону. – И рада, что приехала. - Конечно, я понимаю. Вы должны были убедиться, что я ратую за ваши интересы и цену беру правильную… - Три шкуры содрать желает! - Здания, конечно, пришли в некоторое запустение… - Вот-вот развалятся, - Аполлон, покрутив букет, не нашел ничего лучшего, кроме как сунуть его в коляску. - Отнюдь, стены вполне крепкие, а крыши надо лишь слегка подправить, - возразил Василий Павлович мягко. – Земля же хороша. Взгляните. Воды в Крыму не так и много, а тут имеются родники, которые выведены к поверхности. Их еще тетушкин супруг, которого Василиса помнила весьма плохо, да и помнила ли вовсе, закреплял с тем, чтобы у лошадей и вода была, и еда. Родники питали землю, земля давала травам силы. И магия еще держалась. Надо будет подпитать кристаллы. - Кристаллы почти пусты, того и гляди вода уйдет, - заметил Аполлон, оглядываясь как-то совсем уж по-хозяйски. – И левада маловата. И расширяться некуда… потому скидывайте. - Что скидывать? – поинтересовалась Василиса, чувствуя, как вновь закипает ярость. - Цену, - пояснил Василий Павлович. – Наш друг все пытается купить конюшни подешевле, но… - Никто ничего продавать не будет, - голос Василисы прозвучал громко, и она испугалась, непривычная к тому, что способна говорить так. – Это во-первых. А во-вторых, у меня, Василий Павлович, имеются некоторые вопросы… по итогам увиденного. Она развернулась и широким шагом направилась в конюшню, вынуждая обоих господ следовать за собой. Пожалуй, так могла бы поступить Марья, но от себя Василиса подобного не ждала. Прежде она бы покраснела, смутилась и растерялась, и после… - Подскажите, сколько людей здесь работают? - Так… двое, Василиса Александровна, - в голосе Василия Павловича послышалась тень неудовольствия. Верно, рассчитывал он вовсе не на такую встречу. – Конюхи. - И где они? - Не имею чести знать. Но выясню всенепременно. - Выясните, - кивнула Василиса. - Да… восстанавливать придется многое, - с чувством глубокого удовлетворения произнес Аполлон. – Признайте уже, что вы просто собираетесь избавиться от неудобной собственности, но притом с выгодой. - И что в том плохого? - Почему здесь так грязно? – Василиса позволила себе повысить голос. И Хмурый отозвался протяжным ржанием. Он подошел к хозяйке, боднул головой в спину, словно говоря, что не стоит теряться и уж точно не стоит бояться жалких этих людей. Хмурый с ними справится. - Так ведь, - с легким смешком произнес Василий Павлович. – Конюшни. Лошадки, Василиса Александровна, гадят. Животная-с натура. - Я знаю, - за кого он ее принимает? За Марью, которая в жизни не переступила бы порога места, подобного этому, без величайшей на то надобности? – Лошадки гадят. А люди убирают. Навоз же здесь не убирали месяц, как я погляжу.