От и ладно. Ел Демьян сперва жадно, сам стесняясь этакого вдруг аппетита, вовсе для него не характерного, но по сторонам все ж глядел. И не удивился, заметив у окна давешнюю чахоточную девицу, ковырявшуюся в тарелке с видом весьма раздраженным. Девица щурилась, хмурилась и будто бы вела с кем-то незримым спор, в котором, кажется, проигрывала. Верно, почувствовав взгляд, она резко повернулась и… что-то да полыхнуло в темных ее глазах. Или показалось? Сидела она далеко, а Демьян вот… поклонился, но в ответ его и кивка не удостоили. Девица резко встала и вышла из ресторации. Интересно. Или… мало ли что могло ее обозлить? Быть может, Демьян и близко отношения к тому не имеет. И вовсе все, что произошло, есть не более чем глупая случайность. Со всеми бывает. А он надумал себе. И поспешно допивши холодный чай, Демьян поднялся. Он знал, с кем посоветоваться. И не ошибся. Никанор Бальтазарович слушал весьма внимательно. Сидел, подперши щеку кулаком, глядя куда-то вдаль, будто вовсе не было ему дела ни до Демьяна, ни до нехитрой его истории. Но стоило Демьяну замолчать, как он покачал головой и произнес: - Вот оно как значит… интересно. - Что именно? - А все… все интересно… но пока мне ваши мысли хотелось бы услышать. Думаете, и вправду охотники? - Нет, - вынужден был признать Демьян. – Были б охотники, двумя выстрелами дело бы не ограничилось. А тут… пальнули и тишина. - Может, баловался кто? - Может, и баловался, только… …когда по бутылкам аль иным каким мишеням палят, то тоже на двух выстрелах не останавливаются. - В меня бы не попали, там карниз так нависает, что выцелить кого-то внизу – задача непосильная, а вот напугать коня, чтобы понес… - Тогда надо было знать, что конь боится выстрелов, - возразил Никанор Бальтазарович, закручивая соломенный ус. - Тут, сколь понимаю, это не секрет. Да и многие лошади пугливы, а уж на узкой тропе хватило бы и того, чтобы лошадь шарахнулась. Никанор Бальтазарович кивнул, то ли сам себе, то ли с выводами Демьяна соглашаясь. - Возможно… вполне возможно… вашего двойника вчерашним днем убить пытались. Стрелок появился… - Взяли? - Само собой. Только… понимаете ведь, что народец это тугой. А стрелок и вовсе. Дурман у него вместо мозгов. И идеи благородные… вот как, скажите, из благородных идей этакая пакость родится? – будто удивился Никанор Бальтазарович. – Но что идейный, так плохо, да… с идейными беседовать бесполезно. Допрос-то учинили, только знает он немного… указали цель, велели устранить пособника кровавого режима. Он и рад был. Еще денег заплатили. - Много? – самому вдруг стало интересно, во что его голову оценили. - Пятьдесят рублей. Не особо. Даже обидно как-то, что на большую не насатрапствовал. - Ничего, это еще начало только, - поспешил утешить Никанор Бальтазарович. – Уверен, вы партии весьма дорого обойдетесь… но… Он замолчал, позволяя додумать очевидное: если убить пытались в Петербурге, стало быть, поверили, что Демьян там. А если так, то, стало быть, нету смысла им его еще и здесь искать. - Все-таки совпадение? - Не верю я в такие совпадения, - Никанор Бальтазарович подошел к темному шкапу, стеклянные дверцы которого были прикрыты развеселенькими занавесочками, скрывавшими содержимое шкапа от любопытных глаз. – Вот не верю и все тут… сдается мне, столкнулись мы с вами с чем-то донельзя любопытным… В шкапу обнаружились банки темного стекла, одни огромные, с широким горлом, перетянутым вощеной ниткой, другие поменьше, поприземистей, третьи вовсе крохотные. Но главное, что все до одной – гладкие, без этикеток и хоть бы каких иных опознавательных знаков. - Если принять за факт, что покушение все же имело место быть, - Никанор Бальтазарович достал ближайшую склянку открыл и понюхал, поморщился да и вернул на место. – Остается вопрос, кто его мог совершить? И ответ нас ничуть не успокаивает. Вонь, исходившую от следующей банки, Демьян ощутил издали. К счастью, и ее вернули на место. - Любая. - Думаете, девица? - Думаю, что не стоит недооценивать слабый пол. Его слабость, пожалуй, превеликое мужское заблуждение… - третья по счету банка удовлетворила Никанора Бальтазаровича, а вот Демьяну совершенно не понравилась. – Сами посудите. Ваша княжна просто отправилась прогуляться и встретила вас… сидите, вы обгорели нещадно, если не помазать, завтра будете походить на шелудивого пса. Какие уж тут ухаживания. - Какие ухаживания? – напрягся Демьян. - Обыкновенные. С цветами и песнями. Впрочем, песни разрешаю не петь, а вот все остальное придется… да сидите вы, право слово, не жандарм, а гимназистка… - Оно воняет! - Надо же, какие мы нежные, - возмущение Никанора Бальтазаровича было почти искренним. – Ничего страшного, повоняете часок, зато кожа станет белой и гладкой. Моим клиенткам, между прочим, нравится. Мои клиентки на эту мазь, между прочим, в очередь записываются. - С готовностью свою очередь уступлю. Демьян поднял было руку, чтобы поскрести нос, но получил по пальцам. - А ну сидите смирно. И поверьте моему опыту, раз уж собственным не удосужились обзавестись. Ни одна барышня на мужчину с облезающей шкурой не глянет. - И не надо… - Вам, может, и не надо, а Родине так наоборот. Мазь была холодной. - Жжется! - Значит, действует, - возразил Никанор Бальтазарович. – И шею еще… - Дайте хоть рубашку сниму. Не хватало, чтобы эта пакость цвета забродившей опары и вони соответствующей на воротничок попала. Точно испортит. - Снимите, - Никанор Бальтазарович кивнул благосклонно. – Заодно уж и посмотрим… к слову, у вас сегодня опять приступ едва не случился. Было? - Было, - вынужден был признать Демьян. Кожу тянуло. И пекло. И еще левая щека отчаянно зачесалась, а правую, напротив, вполне себе приятно холодило. Правда, вскорости приятность сменилась отвратительным жжением, будто его, Демьяна, крапивой стеганули. - Видите, а вы от серьги отказаться хотели… хорошая моя, - пальцы ухватили за упомянутую серьгу и потянули. К счастью, не сильно, но Демьян проворчал: - Ухо открутите. - Ничего, как откручу, так и назад прикручу. Целитель я или так? Демьян промолчал, хотя вот на языке крутилось совершенно нелестное. В конце концов, целители должны к людям больным милосердие проявлять, заботу, а не ввязывать их в непонятные авантюры, даже во благо Родины если. - Прилягте вон на кушеточку, на живот, будьте так добры, - Никанор Бальтазарович снял пиджачок, на сей раз чесучевый, цвета молодой оливы, и манжеты рубашки расстегнул. Закатал рукава, пошевелил пальцами, и у Демьяна возникло такое вот нехорошее предчувствие, что одной мазью дело не обойдется. – Прилягте. Прилягте, кому сказано! - А вы… - Только кое-что проверю, - не слишком искренне произнес Никанор Бальтазарович. – Помилуйте, голубчик, неужто вы своему целителю не доверяете? Полежите, подумайте о чем-нибудь хорошем… только не о работе… вот так, и не бойтесь, мазь почти впиталась. Сейчас еще шею намажем. Это ж где у вас, как бы моя тетушка спросила, разум остался, чтоб без шапки на югах гулять? Последнее, что Демьян запомнил, прикосновение ледяных пальцев. И еще собственную мысль: не всякому целителю и вправду верить следует. Вот Марк Львович до подобных фокусов точно не опустился бы. А затем Демьян провалился в блаженную пустоту, в которой и пребывал, как долго? Сам того не знал. Но, когда открыл глаза, то понял, что за окном уже смеркается. И в темноте этой виднеются как никогда яркие знамена сирени. Он попытался повернуться, но спину обожгло огнем. - Лежите, лежите, - велено было ему. Демьян повернул голову и увидал Никанора Бальтазаровича, который устроился в кресле и с немалым удобством. Кресло было на полозьях, которые давили мягкий ковер. А сам целитель переоделся в домашнее, и халат темного бархата гляделся на его плечах почти мантией. Правда, сетка для волос, придавившая папильотки – кто бы мог подумать? – несколько портила образ, как и махонький гребешок, которым Никанор Бальтазарович оглаживал усы. Усы блестели и, кажется, стали темнее.