Человек спускался по склону, который самой Василисе показался чересчур уж крутым. Помнится, в прежние времена она лишь единожды и решилась проехать по узкой горной тропке, что проходила над самым морем, и после долго гордилась своей храбростью. А потом узнала, что тропкой этой пользуются крестьяне из местной деревушки, и не верхами, конечно. Что верхами по ней ехать вовсе глупо, ибо любой конь понести способен, а тропка… Человек выглядел знакомо. Василиса прищурилась. И едва не рассмеялась. Неужто так бывает? - Доброго дня, - сказала она приветливо. – Надо же, какое совпадение. - И вправду, - Демьян Еремеевич остановился. – Извините, что в таком виде… - Заблудились? - И это тоже. Конь вот… сбежал. И шляпа потерялась. Костюм покрылся слоем пыли, а лицо покраснело, но не от смущения, а от солнца. Приезжим случается это солнце недооценить. К вечеру краснота станет яркою, нарядною даже, лицо слегка опухнет, а к утру кожа станет облазить. Василиса покачала головой. И спросила: - Пить хотите? - Ужасно, - он приближался медленно, а Хмурый следил за каждым шагом и скалился, предупреждая, что конь, конечно, не собака, но защитить хозяйку сумеет. – Фляжку не взял, понадеялся, что прогуляюсь и вернусь. А оно вот… получилось. Вернее, не получилось. Он развел руками. А Василиса достала из седельной сумки запасную флягу. - Здесь чай. Местные травы. Освежает. - Благодарю, - флягу он принял с поклоном. – А вы… - Решила прогуляться. Вспомнить… старое. Она подхватила Хмурого, которому пришелец определенно не внушал доверия, под уздцы. - Когда-то я здесь жила. С тетушкой. И часто каталась. Пил он жадно, хотя и старался казаться сдержанным, однако жажда была сильнее. И флягу опустошил едва ли не наполовину. - Спасибо… вы меня спасли. Точно сгорел. И… сейчас Демьян Еремеевич выглядел немного иначе. И вовсе не потому, что английский костюм сменился другим, из коричневого крепкого сукна, цвет которого, правда, был с трудом различим из-за пыли. Гладко зачесанные волосы растрепались. А в ухе появилась серьга. Василиса даже моргнула, сперва решив, что ей примерещилось. Нет, она слышала, что ныне мода пошла престранная, и Александр даже упоминал, что есть в этом нечто донельзя привлекательное, но сам на серьгу не решился, понявши, что Марья ее с ухом оторвет. Наверное. А тут… серьга была крупной и розовой, какой-то совсем уж изящно-девичьей. И кажется, смотрела на нее Василиса чересчур уж пристально, если Демьян коснулся. Смутился. И покраснел так, что и опаленная кожа не спасла. Василиса поспешно отвела взгляд. - Это… так… глупость, - сказал он как-то тихо. - Порой и глупости надо делать. Так моя сестра говорит. Настасья. А вторая с ней не согласна, - Василиса шла вдоль берега, а Демьян Еремеевич держался рядом. – Но они всегда спорили, с самого детства… О сестрах говорить было проще, чем о чужих привычках. Хотя следовало признать, что странным образом серьга ему шла. Как такое возможно? Солидный человек, а… Впрочем, ныне от солидности ничего не осталось. И пот вон ладонью смахнул, заодно размазав грязь по лбу. Пыль оседала не только на ткани. - Конь у вас… удивительный, - Демьян Еремеевич и вправду глядел с восторгом, который был приятен. – Никогда таких не видел. - Орлово-ростопчинская порода. Мой прадед когда-то собственные конезаводы имел, большие табуны. Поставлял лошадей для армии, только… война их разорила[1]. Так уж вышло, что дед мой решил не восстанавливать, счел делом бесперспективным, вот и продал половину, оставил только пару малых конюшен, так сказать, для собственных нужд. Отец мой и вовсе… мало интересовался делами. А вот тетушка лошадей любила. Это Хмурый, от Хмари, которая кубок короля Эдуарда трижды брала, и Мурала. Любимый жеребец Его императорского Величества, Александра II. Хмурый, явно сообразив, что говорят о нем, шею выгнул и пошел, выбрасывая ноги, красуясь. А Демьян Еремеевич кивнул. - Хорошие кони… крепкие, выносливые и ходкие. Я слыхал про них. И про ростопчинских, хотя, конечно, сейчас англичане в моду вошли. - Как вошли, так и уйдут. Красивые, конечно, но слабые, особенно на наших широтах. Да и недостатков изрядно имеют… Василисе редко случалось говорить о лошадях. Александр, конечно, интересовался, но как-то больше верхами, и если приходил, то посоветоваться, попросить помочь выбрать для себя ли, для приятеля. И Василиса советовала, порой даже на ярмарку ездила, вроде как брата сопровождая. Марья… та лошадьми интересовалась исключительно с точки зрения выгоды. И в поместье мужа держала пару упряжек, но скорее данью обычаям, в последнее время предпочитая именно автомобиль, в котором видела то сочетание удобства и роскоши, которое достойно княжны. Настасья и вовсе мало что в лошадях понимала. Зачем? Магии в них нет. А вот Демьян Еремеевич неожиданно показал себя весьма знающим человеком. - Вы… - Отец в кавалерии служил. Вот детство на конюшнях и прошло, - сказал он и, решившись, коснулся бархатной шеи Хмурого. А тот лишь покосился, клацнул зубами, предупреждая, что за иные вольности и без пальцев остаться можно. – А вы… - А у меня кровь такая… неправильная, - Василиса тряхнула головой, и тяжелая коса скатилась с плеча, легла, приникла к шее. - В каком смысле? - В прямом. Моя прабабка из степняков. Семейная маленькая тайна, которая давно уж ни для кого не тайна. И если подумать, то тайной никогда и не была. Он кивнул. И ничего не сказал. И, наверное, не стоит говорить с человеком посторонним о семейных делах, тем паче таких, сомнительных, бросающих тень на величие рода, однако Василисе хотелось. Наверное, она просто давно уже ни с кем не беседовала, чтобы просто говорить, не думая, сколь прилична тема. Не утомился ли собеседник. Не подумает ли он о Василисе дурно, не сочтет ли излишне болтливою или, наоборот, молчаливою. Ее не пытались оценивать, не сравнивали, не играли иную роль, отведенную светом, но просто слушали. - Время от времени в нашем семействе появляется кто-то… в ту семью, - она остановилась у тропы. – Смотрите, если пойдем здесь, то через часа два выберемся к моему дому. А там уже и до города вас довезут. Если дальше чуть пройти, то будет дорога на Гезлёв, но там уж только к вечеру если. Кружит она изрядно. - Лучше тогда к вам. Если, конечно, я не доставлю неудобств… - Не доставите, - отмахнулась Василиса. – Так вот… мне не досталось ни семейной красоты, ни силы, ни иных каких-то талантов. Разве что с лошадьми всегда ладила. И в седле держусь, как тетушка говорила, не хуже кавалериста… только кому это надо? Демьян Еремеевич не ответил, но остановился, махнул рукой. - Погодите… - Вам дурно? - Нет. То есть… был ранен. Сказывается… …прозвучало так, будто он жалуется. А он и вправду жаловался, позабыв, что мужчинам никак невозможно выказывать слабость перед женщинами. Тем паче такими, как Василиса Александровна, которая совершенно не походила на себя прежнюю. Куда только подевались, что робость, что застенчивость. И, стало быть, маскою были? А что еще? Не она ли стреляла? И если так… оружие? На первый взгляд его нет, в этаком костюме спрятать что-либо презатруднительно. Но как знать, что скрывается в седельных сумках. Оружие-то разным бывает, и вовсе не обязательно иметь огромное ружье, хватит и махонького дамского браунинга. Заглянуть? Под каким предлогом? И конь скалится, чувствует, что Демьян замыслил дурное. Кони людей видят, и от того, что видел этот конкретный жеребец, становилось до крайности неловко. И тут уж служебной надобностью не отговоришься.