Будь он в силе, набросил бы заклятье успокаивающее. Второй выстрел прозвучал громче, злее. И конь взвился на дыбы, выворачивая руку, почти скидывая с обрыва. Заколотили в воздухе копыта, и Демьян только сумел, что выпустить повод, да, упав на землю, откатиться. Ноги едва не соскользнули со скалы, только камни посыпались веселее. А конь завизжал. И полетел, едва не смявши Демьяна. Грохнули подковы о камень, высекая искру, мелькнул в воздухе повод, да Демьян сдержался: в этаком месте животное не успокоить. Бог даст, уцелеет, а там и на конюшню вернется. Не помял и хорошо. Сам же он, поднявшись, отряхнувшись кое-как, припал к стене. Прислушался. Тихо. Море внизу ворочается. Шелестит ветер, перебирая вересковые пряди. Кружат голову ароматы. И только надрывается, тинькает внизу пичуга, то ли на судьбу жалуясь, то ли сама по себе. Демьян тихонечко сдвинулся с места. Сжалось сердце. Вот тебе и съездил покататься… и что это было? Еще шаг. И один… дерево склонилось над тропой, расправивши ветви. И в тенях его почудилась одна лишняя, что мелькнула и исчезла. С чего бы? Если стрелок и вправду Демьяна выцеливал, сейчас самое время. Он стоит, что мишень в тире, стреляй, добивай. Амулет… пальцы нащупали запонку, запоздало раскрывая купол. Пулю, может, и не удержит, но всяко отклонит. Только… нет, в окрестностях было тихо, спокойно даже. И это спокойствие заставляло усомниться, что Демьян и вправду выстрел слышал. Может, треснула просто ветка под копытом или камень раскололся от жары с этаким громким звуком, или еще что произошло. Демьян мотнул головой. Нет уж. Он точно знает, что слышал выстрелы. Вот только… поглядевши наверх, Демьян вынужден был признать, что скала в этом месте над тропой нависает, а потому выцеливать здесь кого-то – не самая удачная затея. Были по пути куда более пригодные для стрелковой засады места. Тогда… Или может, не в него стреляли? А в кого? В тетерева? В глухаря? По бутылкам? Хотя… нет, если бы по бутылкам, то пальба бы не прекратилась. Значит, охотники? Он заставил себя убрать руки от стены. А дрожат… и сердце нехорошо колотится, серьга же в ухе, на которую Демьян изо всех сил старался не обращать внимания, весьма ощутимо нагрелась. Ничего. Надо идти. Убраться с этой тропы… шаг и еще. И третий дался почти легко. Голова кружилась, что нехорошо, и Демьян шел, придерживаясь руками за стену, стараясь лишний раз не глядеть вниз, только не слишком-то получалось. Но тропа вдруг, словно сжалившись, стала шире, а после и вовсе вывела к небольшой полянке, посеред которой возвышалась кривобокая сосна. От и ладно. Надо немного посидеть. Перевести дыхание. Демьян и сел, прямо на землю, прислонился к старому дереву, что зашелестело, успокаивая. Он очень надеялся, что жеребчик уцелел и добрался до конюшни. И что паники на этой конюшне не случится. А… может, на то и расчет был? Испугать коня, чтобы скинул он всадника. А свались Демьян с тропы, шансов выжить у него было немного. Берег скалистый, море неглубокое. Расшибся бы. И что в итоге? Несчастный случай? Хотя… разве нужен освободителям несчастный случай? Они-то привыкли свои казни с пафосом обставлять, так, чтобы ни у кого и тени сомнений не возникло, что не сам по себе человек умер, а был убит по приговору партии. И получается… не в каждой темной комнате кошка живет, так любил говаривать любимый наставник. Может, это аккурат тот случай? Сердце успокаивалось. А Демьян думал, куда ему дальше идти. Возвращаться? А ехал он прилично, и возвращение не один час займет. Или дальше по тропе? Куда-то да выведет, там, глядишь, если не лошадью разжиться выйдет, то хоть кого-то нанять, чтобы отвезли. На ветку села сорока и затрещала, громко, недовольно, словно подгоняя человека, которому вздумалось присутствием своим нарушать местный покой. Демьян потрогал серьгу. Гореть она перестала, а вот ухо оттягивала вполне чувствительно. Демьян поднялся. Огляделся. Тишина и спокойствие, только сорока трещит на разные голоса, поторапливая. А рукоять револьвера ласкается к коже. Оно, конечно, не дело с револьверами гулять, но так оно спокойнее будет. Что ж, сколько ни сиди, а ничего-то не высидишь. Идти придется. Тропа поднималась, пока не вывела на широкое плато, поросшее все тем же вереском, который хрустел под ногами. Над вереском кружились пчелы, пахло диким медом, и запах этот будто бы убеждал, что в месте столь мирном ничего-то серьезного произойти не может. Стреляли? Случается. Всякие конфузы бывают. А что уж там Демьян себе надумал, то его личное дело. А тропа вильнула и пошла вниз, к морю. Спуск вышел пологим, хотя и идти пришлось долго. Несколько раз Демьян останавливался, переводя дух и просто прислушиваясь к тому, что вокруг происходит. Но ничего-то подозрительного вновь не увидел, разве что отпечатки конских копыт, которые скорее обрадовали: было бы жаль, если б жеребчик с обрыва сверзся. Морской берег показался тонкою лентой, пролегшей меж сосняка и воды. Сизая галька укрывала его плотным ковром. Пахло водорослями, сыростью, мокрым деревом. Из воды то тут, то там поднимались горбы седых валунов. Место было очевидно диким, но вот отнюдь не пустынным. У самой воды стоял конь. И не тот крепкий, но мешаных коней жеребчик, которого Демьян упустил. Этот зверь мышастой масти предков имел явно благородных. От них и получил гладкую, какую-то будто морем выглаженную стать. Тонкие ноги с аккуратными узлами колен, гнутую шею, на которой сидела аккуратная изящная голова. Грива его, издали глядевшаяся седой, опускалась едва ли не до самых колен. Демьян остановился. Кем бы ни был всадник, стоило ли встречаться с ним? Впрочем, укрыться на склоне было решительно негде, возвращаться – по меньшей мере глупо, да и конь Демьяна заметил, заржал, привлекая внимание хозяина. И тот, замерший у самой кромки воды, на ржание обернулся, вскинул ладонь к глазам, заслоняясь от слепящего яркого солнца. В первое мгновение Демьян решил, что имеет дело с юношей, но стоило сделать пару шагов… - Доброго дня, - сказала женщина, откидывая за спину тяжелую темную косу. – Надо же, какая встреча… Глава 13 Глава 13 Хмурый вынес к берегу, к тому самому, к которому выносил и пятнадцать лет тому, когда Василиса была еще юна и полна глупых надежд. И тогда, устроившись на старом камне, она подолгу смотрела на море, мечтая, как однажды… Странно-то как. Место осталось, память о нем тоже, а вот что там ей мечталось, Василиса была неспособна сказать. Наверняка какие-то девичьи нелепости, из тех, о которых и в дневник-то писать стыдятся. Она вздохнула и, спешившись, прошла по кромке воды. Галька была влажной и скользкой. - Не ходи сюда, - сказала она Хмурому, который потянулся было за хозяйкой, но остановился, подозрительно послушный. – А то камня под подкову схватишь и захромаешь. Хмурый фыркнул. Он был слишком стар и умен, чтобы этакую глупость совершить. А вот Василиса… море подобралось ближе, и теперь валун, старый ее знакомец, оказался отрезан от берега узкой полоской воды. От воды пахло… как от воды. В ней шевелились темные хвосты водорослей, где-то дальше мелькнула и пропала рыбья тень. Вода коснулась сапог. Камни с шелестом разъехались, угрожая превратиться в яму. Берега порой бывали коварны, но нынешний был знаком Василисе. И она ему верила. До камня добралась. Прикинула, сумеет ли вскарабкаться, и отказалась от этой мысли. Надо же, как у нее прежде получалось-то? И ведь в амазонке, что была куда неудобней нынешнего наряда. Она погладила шершавый каменный бок. И оглянулась, ровно затем, чтобы увидеть, как вскинул голову Хмурый, прижал уши и тоненько заржал. Что там? Или кто?