И всадив вилку в туловище, она аккуратно отделила его от головы. Часть третья 31 Я прибиралась в квартире. Мне потребовалось два дня, чтобы собраться для этого с силами, но наконец-то я приступила. Пришлось удалять грязь слой за слоем. Сначала надо было убрать мусор, лежащий на поверхности. Я начала с комнаты Эйнсли, рассовывая все, что она оставила, по картонным коробкам. Полупустые баночки из-под косметики и использованные тюбики губной помады, ворох старых газет и журналов на полу, засохшую банановую кожуру, которую я извлекла из-под кровати, брошенную ею одежду. Мои вещи, которые я тоже намеревалась выбросить, отправились в те же коробки. Когда пол и мебель были вычищены, я вытерла пыль со всех видимых поверхностей, включая декоративные виньетки на дверях, все двери и все подоконники. Потом взялась за полы: подмела, помыла и натерла воском. Обилие грязи на полу поражало: такое впечатление, что под верхним слоем паркета был настлан еще один. Затем я перемыла всю посуду, после чего постирала кухонные занавески. И сделала перерыв на обед. После обеда я разморозила холодильник. Я не стала внимательно изучать весь тот кошмар, который успел образоваться внутри. Но, поднеся одну за другой стеклянные банки к свету, удостоверилась, что открывать их лучше не стоит. Все, что лежало внутри, давно обросло густыми волосами, мехом или перьями, в зависимости от содержимого, и я вполне могла представить себе, как все это воняло. Я аккуратно сложила все банки в мешок с мусором. Морозильник пришлось обрабатывать ножом для колки льда, и я быстро обнаружила, что снежная шуба, смахивающая на седой губчатый мох, становилась чем глубже, тем тверже, как гранит, так что пришлось оставить его немного оттаять, чтобы потом откалывать кусок за куском. Я только-только приступила к мытью окон, как зазвонил телефон. Это был Дункан. Удивительно: я уже почти забыла о нем. – Ну и? – спросил он. – Что происходит? – Все сломалось. Я поняла, что Питер пытался меня уничтожить. И теперь я ищу новую работу. – Хм, вообще я не то имел в виду, – сказал Дункан. – Меня больше волнует Фишер. – А, – разочарованно бросила я. Могла бы догадаться. – То есть, мне кажется, я понимаю, что произошло, но не совсем понимаю почему. Знаешь, он пренебрегает своими обязанностями. – Какими обязанностями? Ты имеешь в виду учебу в аспирантуре? – Нет, я имею в виду заботу обо мне. И что же мне теперь делать? – Ни малейшего представления! – Я разозлилась на него за то, что он не хотел обсуждать мое будущее. Теперь, когда я снова стала думать о себе в первом лице единственного числа, я считала, что моя жизненная ситуация гораздо интереснее, чем его. – Перестань, – сказал Дункан. – Мы не можем вести себя одинаково. Один из нас должен играть роль сострадающего слушателя, а другой испытывать душевные терзания и неуверенность. В прошлый раз ты испытывала душевные муки и неуверенность. «Посмотри правде в глаза, – подумала я, – тебе у меня не выиграть». – Ладно. Забегай чуть позже на чашку чаю. Но имей в виду, – добавила я извиняющимся тоном, – в квартире бедлам. Когда он пришел, я заканчивала мыть окно в гостиной: стоя на стуле, смывала тряпкой белую пену средства для мытья стекол. Мы не мыли окна довольно давно, и они покрылись довольно толстым слоем грязи, и мне было любопытно: смогу ли я их отмыть настолько, чтобы они снова стали прозрачными. Меня беспокоило, что на внешней стороне стекол осталась грязь, до которой я никак не могла дотянуться: сажа и засохшие потеки дождевой воды. Я не слышала, как вошел Дункан. Он, наверное, какое-то время стоял в дверях и смотрел на меня, прежде чем объявил наконец о своем приходе: – Я тут! Я так и подпрыгнула. – А, привет! Я скоро. Только закончу с этим окном. Он исчез на кухне. В последний раз отполировав окно рукавом, отодранным от брошенной Эйнсли блузки, я без большой охоты слезла со стула – когда я за что-то берусь, то люблю это доводить до конца, а несколько окон в квартире так и остались невымытыми; кроме того, перспектива обсуждать любовную жизнь Фишера Смайта не слишком меня увлекала, – и вошла на кухню. Дункан сидел на стуле и с отвращением и тревогой смотрел в раскрытый холодильник. – Чем тут воняет? – спросил он, принюхиваясь. – Разным, – беззаботно ответила я. – Воском для пола, жидкостью для мытья стекол и еще кое-чем. Я распахнула кухонное окно. – Чай или кофе? – Все равно, – сказал он. – Ну так, что на самом деле произошло? – Тебе следует знать, что они поженились. Заварить чай было бы проще, но, порывшись в буфете, я не нашла заварки. И насыпала молотого кофе в кофеварку. – Ну, это я уже понял. Фиш оставил нам какую-то невнятную записку. Но как это случилось? – А как такие вещи вообще случаются? Они познакомились на вечеринке. – Я включила кофеварку и села. Меня так и подмывало поводить его за нос, но у него на лице нарисовалось страдальческое выражение. – Есть, конечно, кое-какие осложнения, но, думаю, все устаканится. Накануне днем Эйнсли вернулась после долгого отсутствия и собрала чемоданы, пока Фишер ждал в гостиной, откинув голову на спинку диванчика и закрыв глаза, а его косматая борода шевелилась, словно жила своей жизнью. Буквально несколькими фразами она дала мне понять, что на медовый месяц они ездили к Ниагарскому водопаду и что, по ее мнению, из Фишера выйдет, как она выразилась, «классный отец». Я, как могла, все это изложила Дункану. Мой рассказ его не испугал, не привел в восторг и даже не удивил. – Ну что ж, – произнес он, – думаю, это пойдет Фишеру на пользу. Человечество не может вытерпеть переизбытка фантазий. А вот Тревора это выбило из колеи. Нервы у него совсем расшатались. Он целыми днями валяется в постели с головной болью и даже отказывается готовить. А значит, мне придется оттуда съезжать. Ты же знаешь: распавшаяся семья оказывает разрушительное воздействие на психику, а я бы не хотел, чтобы моя личность деформировалась. – Надеюсь, это пойдет на пользу и Эйнсли! – И я не кривила душой. Я радовалась, что она все-таки подтвердила мою пристрастную веру в ее способность постоять за себя: ведь настал момент, когда я стала сомневаться. – По крайней мере, Эйнсли получила то, что, как ей кажется, она и хотела, а это, я думаю, уже немало. – Вброшен, как игральная кость, обратно в большой мир, – задумчиво произнес Дункан, грызя ноготь большого пальца. – Интересно, что из меня выйдет. – Но этот вопрос его не сильно интересовал. Упоминание об Эйнсли заставило меня вспомнить о Леонарде. Я позвонила Кларе почти сразу же после того, как мне стало известно о замужестве Эйнсли, так что теперь она могла сообщить Лену, что опасность миновала и он может больше не прятаться. Она мне перезвонила. – Он меня беспокоит, – сказала Клара. – Он явно не испытывает облегчения, а ведь должен. Я думала, он сразу вернется к себе в квартиру, а он говорит, что не хочет. Лен боится выйти из дома, и, похоже, ему вообще ничего не надо, пока он безвылазно сидит в комнате у Артура. Дети его обожают, и должна тебе сказать, это просто здорово, что в доме появился человек, который может хоть немного освободить меня от детей, но беда в том, что он целыми днями играет с игрушками Артура, и из-за этого они иногда даже ссорятся. И он перестал ходить на работу, он даже туда не позвонил и не сообщил, где он. Если он останется у нас дольше, я не знаю, как его выдержу. Тем не менее ее голос звучал деловито и не так нервно, как обычно. В холодильнике что-то с грохотом упало. Дункан подскочил, вынув палец изо рта. – Что это такое? – Ничего, вероятно, кусок льда отвалился, – объяснила я. – Я размораживаю холодильник. Запахло свежим кофе. Я поставила на стол две чашки и наполнила их. – Ну что, ты начала снова есть? – поинтересовался Дункан после паузы. – Как ни странно, да. На обед у меня был стейк. – Последнюю фразу я произнесла с гордостью. Мне все еще казалось чудом, что я рискнула совершить такую дерзость, и моя попытка увенчалась успехом. – Здоровее будешь! – одобрил Дункан. И впервые с того момента, как вошел в квартиру, взглянул на меня в упор. – И ты стала лучше выглядеть. Появился живой блеск в глазах, и вообще ты как-то повеселела. Как тебе это удалось? – Я же тебе сказала. По телефону. – Ты про то, что Питер якобы пытался тебя уничтожить? Я кивнула. – Но это же смехотворно, – сумрачно произнес он. – Питер вовсе не пытался тебя уничтожить. Ты все это придумала. На самом деле, это ты пыталась уничтожить его. У меня сердце упало. – Ты так думаешь? – А ты покопайся в себе. – И он бросил на меня гипнотический взгляд сквозь упавшие на глаза волосы. Он отпил кофе, дав мне время подумать над его словами, а потом добавил: – Но правда в том, что дело не в Питере. Дело во мне. Это я пытался тебя уничтожить. Я нервно рассмеялась. – Прекрати говорить ерунду! – Ладно. Всегда пожалуйста. Может быть, Питер пытался уничтожить меня, а может быть, я пытался уничтожить его, или мы оба пытались уничтожить друг друга, как тебе такое? Да какая разница, ты же вернулась к так называемой реальной жизни, ты теперь опять поедатель. – Кстати, – вспомнила я. – Хочешь торта? У меня осталась половина туловища и голова. Он кивнул. Я дала ему вилку и принесла тарелку с останками бисквитной женщины и, предварительно сняв с нее пищевую пленку, пояснила: – Уцелела только голова. – Я не знал, что ты умеешь печь торты, – произнес он, отправив в рот первый кусок. – Не хуже, чем у Тревора! – Спасибо, – скромно поблагодарила я. – Я люблю готовить, если есть свободное время. Я села и стала наблюдать, как исчезает мой торт: сначала улыбающиеся розовые губы, потом нос, потом один глаз. Через мгновение от лица ничего не осталось, кроме последнего зеленого глаза, а потом и он исчез в мгновение ока. И Дункан принялся поедать волосы. Мне доставляло особое чувство удовлетворения глядеть, как он ест: словно в доказательство того, что мои труды не пропали даром – хотя торт был им проглочен без выражения восторгов и даже без видимого удовольствия. Я сидела с довольной улыбкой.