Надев пальто и выйдя из офиса, Мэриен прошла по коридору к лифту и спустилась в душной кабине на первый этаж. Ее мысли все еще вертелись вокруг «любителя женского белья». Она представила себе его интеллигентное лицо, его вежливые обходительные манеры, которыми он напоминал старомодного страхового агента или гробовщика. Ей было любопытно, что за интимные вопросы он задавал и что бы она ему ответила, если бы он позвонил ей («А, вы, должно быть, «любитель женского белья»? Много о вас слышала… Думаю, у нас есть общие знакомые»). Она представила его себе: деловой костюм и строгий галстук с диагональными коричневыми и бордовыми полосками, начищенные до блеска ботинки. Возможно, его нормальный мозг свихнулся от рекламы корсета в автобусе – то есть он был жертвой общества. Общество тычет ему в глаза этими стройненькими, похожими на резиновых кукол, женщинами, настойчиво, даже навязчиво, предлагая любоваться их инструментами обольщения, а затем отказывается предоставить их ему в пользование. Решив купить один из таких аксессуаров, он обнаружил, что к нему не прилагается обещанное содержимое. Но вместо того чтобы рассердиться и метать громы и молнии в пустоту, он стоически пережил свое разочарование и решил, как и подобает здравомыслящему неглупому мужчине, отправиться на поиски своего облаченного в разрекламированное белье идеала женственности, который он так страстно возжелал, использовав для этого подручное средство телефонной коммуникации, предложенное обществом. Вполне справедливый обмен: ведь общество было перед ним в долгу. Когда она вышла из здания на улицу, в голову ей пришла новая мысль. А вдруг это Питер! Он вполне мог выбежать из своей адвокатской конторы в ближайший телефон-автомат и начать обзванивать домохозяек в Этобико. Так он выражал свой протест – против чего? Маркетинговых опросов? Домохозяек в Этобико? Галантерейных стимуляторов похоти? Или против жестокого мира, заключившего его в оковы неумолимых юридических обязательств и не позволяющего ему поужинать с ней? Ну конечно: он же у нее узнал название ее маркетинговой компании и смог все выяснить о процедуре официальных телефонных опросов. Возможно, это и было его истинное «я» – тот самый глубинный Питер, кто в последнее время занимал все ее мысли. Возможно, это именно то, что таилось глубоко в нем, скрывалось под маской, под многими масками. Та тайная личность, которая, вопреки ее догадкам и малоудачным попыткам распознать, так и осталась непостижимой: Питер – он-то и есть «любитель женского белья»! 14 Первое, что увидела Мэриен, когда ее голова, точно перископ подводной лодки, поднялась над ступеньками их лестницы, были голые ноги. Над ними возвышалась Эйнсли, которая стояла, полуодетая, на крошечной площадке перед их дверью и глядела на нее – и на ее обычно ничего не выражающем лице мелькали почти неуловимые тени удивления и недовольства. – Приветик, а я думала, ты сегодня ужинаешь с Питером. – И она бросила укоризненный взгляд на пакет с купленной по дороге едой. Прежде чем ответить, Мэриен преодолела последние ступеньки. – Так планировалось, но все сорвалось. У Питера в офисе случился аврал. Она отправилась на кухоньку и вывалила содержимое пакета на стол. Эйнсли последовала за ней и уселась на стул. – Мэриен – театрально воскликнула она. – Это должно произойти сегодня вечером! – Что произойти? – устало спросила Мэриен, ставя пакет молока в холодильник. Она даже не слушала. – Это самое. С Леонардом. Ну, ты понимаешь. Мэриен была настолько поглощена своими мыслями, что не сразу поняла, о чем говорит Эйнсли. – Ах, это… – Задумавшись, она скинула пальто. Она как-то не особенно следила за успехом развернутой Эйнсли кампании (или кампанию развернул Леонард?) в последние пару месяцев – не хотелось марать руки, – но ей вполне хватало отчетов, выводов и жалоб самой Эйнсли, чтобы быть в курсе событий на этом фронте; в конце концов, как бы ты ни старалась сохранять руки в чистоте, уши-то у тебя есть. Все шло не по плану. Похоже, Эйнсли перегнула палку. На первом свидании она усиленно корчила из себя малолетку-недотрогу, и Лен, получив от нее тогда решительный от ворот поворот, решил, что тут потребуется длительная и неспешная осада. Мол, если действовать нахрапом, чересчур жестко, девочку можно вспугнуть, а ее надо ласково и осторожно заманивать в западню. Соответственно, он несколько раз приглашал ее на обед, потом, постепенно, походы в ресторан сдвинулись на вечер, затем наступила фаза вечерних киносеансов, и во время одного просмотра иностранного фильма Лен наконец взял ее за руку. А однажды даже пригласил ее к себе в офис, на дневной чай. Позднее Эйнсли заявила, несколько раз истово поклявшись, что он вел себя с образцовой пристойностью. Ранее она ему призналась, что не пьет вообще, так что ей не удалось даже ни разу притвориться, будто Лен ее напоил. Он разговаривал с ней как с малолеткой, терпеливо объясняя ей всякие вещи и стараясь произвести на нее впечатление занимательными историями о работе на телестудии, и при этом всячески ее убеждал, что интересуется ею всего лишь как старший товарищ, желающий ей только добра, отчего Эйнсли хотелось истошно визжать. И ей нечего было сказать в ответ: она должна была делать вид, что ее умишко столь же невинен, как и ее личико. Короче, руки у нее были связаны. Она придумала себе образ и теперь была вынуждена строить свое поведение соответственно. Если бы она сама начала давать ему авансы или сболтнула бы чего лишнего, намекнув на наличие у нее ума, то сразу и бесповоротно разрушила бы свой образ юной глупышки. Поэтому ей оставалось лишь про себя кипятиться и проклинать судьбу, воспринимая подчеркнуто галантные маневры Лена со скрытым нетерпением и печально следя по календарю, как самые перспективные дни пролетают впустую. – Если это не произойдет сегодня вечером, – произнесла Эйнсли, – я просто не знаю, что делать. Больше я не вынесу – придется искать ему замену. Столько времени потрачено зря! – Она нахмурилась, насколько это позволяли ее зачаточные бровки. – И где?.. – теперь Мэриен начала понимать, почему Эйнсли была так раздражена ее неожиданным приходом. – Ну, он же, естественно, не позовет меня смотреть его фотообъективы, – жалобно протянула Эйнсли. – И к тому же, если бы я согласилась, это бы его насторожило. Мы сегодня идем в ресторан ужинать, и я подумала, может, потом пригласить его к себе на чашку кофе… – То есть ты бы предпочла, чтобы меня не было дома… – уточнила Мэриен с нескрываемым неодобрением. – Ну, было бы нелишне. В другой момент мне было бы наплевать – пусть хоть целый табун галопирует в соседней комнате или даже под кроватью прячется, да и ему тоже, но понимаешь, он должен думать, что я стесняюсь. Меня же нужно ласково завлечь в спальню. Завести туда шажок за шажком. – Да, понимаю, – вздохнула Мэриен. Осуждать ли поведение Эйнсли – в данный момент это уже ее не касалось. – Я просто думаю, куда мне пойти. Лицо Эйнсли просияло. Она добилась, чего хотела; детали были неважны. – А может, ты просто позвонишь Питеру и скажешь, что едешь к нему? Он не станет возражать, вы же помолвлены. Мэриен обдумала этот вариант. Раньше, но она уж и не помнила, когда именно, она могла бы так поступить; ей было все равно, разозлится он или нет. Но сейчас, особенно после их разговора по телефону сегодня днем, это было бы крайне нежелательно. Даже если бы она тихонько сидела в углу его гостиной с книгой, он бы молчаливо укорял ее за то, что она относится к нему как к своей собственности или ревнует и мешает работать. Даже если бы она правдиво объяснила ему ситуацию. А ей этого не хотелось: хотя Питер с того первого вечера ни разу не видел Лена, но даже сменив статус с вольного холостяка на будущего жениха и, соответственно, изменив свои взгляды и круг общения, он все равно хотел сохранить своего рода клановую преданность ему, в связи с чем могли бы возникнуть проблемы – если не для Эйнсли, то для нее уж точно. Это могло дать ему преимущество перед ней. – Думаю, не стоит, – ответила Мэриен. – Сейчас у него работы выше крыши. Ей и впрямь некуда было пойти. Клары дома не было. На улице слишком холодно, чтобы сидеть в парке или отправиться на прогулку. Или позвонить кому-то из офисных девственниц? – Пойду-ка я в кино, – наконец решила она. Эйнсли улыбнулась с облегчением. – Чудно! – воскликнула она и ушла к себе одеваться. Через несколько минут высунула голову из-за двери: – Можно я возьму ту бутылку виски в случае необходимости? Я ему скажу, что она твоя. – Конечно, на здоровье! – ответила Мэриен. Это была их общая бутылка. Она знала, что Эйнсли купит следующую. И даже если забудет, полбутылки виски – небольшая жертва ради удачной реализации ее плана. А то дело со всей этой нервотрепкой по поводу отсрочек слишком уж затянулось. Мэриен осталась на кухне и, перегнувшись через кухонную стойку, задумчиво поглядела в раковину: там она увидела четыре стакана, наполненные мутной водой, куски яичной скорлупы и кастрюльку, в которой недавно готовились макароны с сыром. Она решила не мыть посуду, но, желая хотя бы символически навести чистоту, достала и выбросила в мусорное ведро скорлупу. Она терпеть не могла остатки. Когда Эйнсли вернулась из своей спальни, в блузке и джемпере, с которыми контрастировали сережки в виде крошечных маргариток и мастерски подведенные глаза, Мэриен сообщила: – Кино не будет идти всю ночь, так что я вернусь около половины первого. «Пусть не надеется, что я буду ночевать в канаве», – подумала она. – Надеюсь, к этому моменту ситуация уже благополучно разрешится, – решительно заявила Эйнсли. – А если нет, то в любом случае нас к этому времени тут не будет: мне придется выкинуть его в окно. А самой незаметно выскользнуть. Но если окажешься перед какой-то закрытой дверью и захочешь войти, на всякий случай сначала постучи. Мэриен возмутилась, услышав слово «какой-то». Перед какой-то закрытой дверью… – Послушай, – твердо сказала она. – Я не разрешаю переходить порог моей спальни! – Но у тебя гораздо аккуратнее, – резонно возразила Эйнсли. – И кроме того, если меня обуяет страсть и ноги подкосятся, не могу же я ему сказать: «Погоди-погоди, мы в чужой спальне!» Или как? – Думаю, не сможешь, – сказала Мэриен. Она почувствовала себя несчастной бездомной. – Просто не хочу посреди ночи лечь в свою постель и обнаружить там еще кого-то. – Вот что я тебе скажу, – произнесла Эйнсли тоном, не терпящим возражений, – если кульминация наступит в твоей спальне, я на дверную ручку повешу галстук, ладно? – Чей галстук? – недоуменно спросила Мэриен. Она знала, что Эйнсли та еще барахольщица: у нее на полу вечно валялись какие-то фотографии, письма и высохшие цветы, но она не думала, что та коллекционирует еще и чужие галстуки. – Его, чей же еще! – пожала плечами Эйнсли. Перед мысленным взором Мэриен возник зал охотничьих трофеев с прибитыми к стенам чучелами голов и рогов. – А почему не его скальп? – мрачно пошутила она. Как-никак Леонард же ей друг. Эйнсли отбыла на свидание, а Мэриен обдумывала сложившуюся ситуацию, поедая в одиночестве разогретый ужин из коробки и запивая его чаем. Потом стала ходить из угла в угол, дожидаясь, когда будет пора поехать на последний сеанс в кино. По дороге в кинотеатр она продолжала размышлять. Ей в голову закралась смутная мысль предупредить Лена, но она пока не понимала о чем и, главное, зачем. Она была уверена, что он ни за что не поверит, будто Эйнсли, на вид такая молоденькая и неопытная, на самом деле расчетливая женщина-вамп, которая вынашивает коварный план воспользоваться им как дешевой заменой процедуры искусственного оплодотворения, цинично игнорируя его самолюбие и личные интересы. Но у нее не было для этого никаких убедительных доказательств: Эйнсли вела себя в высшей степени осмотрительно. Мэриен даже подумывала разбудить Лена среди ночи телефонным звонком и, надев на трубку чулок, чтобы он не узнал ее голос, прошептать: «Берегись!» – но отвергла эту дурацкую затею. Он бы никогда не догадался, чего ему стоит поберечься. Написать анонимное письмо? Он решит, что это чудит какой-то чокнутый или бывшая подружка ревнует и пытается расстроить план нового обольщения, что только подстегнет его пуститься на охоту с большей ретивостью. Кроме того, с тех пор как она объявила о своей помолвке, они с Эйнсли заключили пакт: не совать нос в любовные дела друг друга, хотя было совершенно ясно, что они не одобряли их по моральным соображениям. Если бы Мэриен даже намекнула Лену о намерениях Эйнсли, та нанесла бы ей успешный или, во всяком случае, неприятный контрудар. Нет уж, пусть с Леном случится то, что ему уготовила судьба, и он, нет сомнения, радостно с этим смирится. И еще Мэриен смущало, что она не знала в точности, то ли это ранних христиан бросали на растерзание львам, то ли, напротив, львов отдавали на растерзание ранним христианам. И была ли она, как поинтересовалась у нее как-то Эйнсли в ходе их обычной дискуссии за ужином, сторонницей созидательных сил жизни или нет? Кроме того, надо было еще принять во внимание обитающую на первом этаже домовладелицу. Даже если она не будет дежурить у окна или выглядывать из-за бархатной занавески, когда Лен придет к ним в гости, она все равно прознает, что пара мужских ног поднималась по лестнице к ним на третий этаж, а в ее мире, в этой деспотичной империи, где правила приличия подчинялись непререкаемой власти закона всемирного тяготения, то, что поднялось вверх, должно опуститься вниз – и предпочтительно до половины двенадцатого вечера. Правда, впрямую она об этом никогда не говорила: это было нечто само собой разумеющееся. И Мэриен надеялась, что Эйнсли хватит благоразумия закончить запланированное мероприятие вовремя и выпроводить Лена до наступления комендантского часа или, на худой конец, оставить его в квартире и просидеть там тихо всю ночь до самого утра, хотя она ума не могла приложить, как в таком случае поступить с ним утром. Может быть, его придется тайком вынести в мешке для прачечной. Даже если он сможет идти на своих двоих. Ну что ж, всегда можно снять другую квартиру. Но она терпеть не могла скандалов. Мэриен вышла на станции рядом с прачечной. Рядом было два кинотеатра, на противоположных сторонах улицы. Она изучила сеансы в обоих. В одном шел иностранный фильм с субтитрами: на афишах были напечатаны чуть смазанные черно-белые фрагменты из восторженных газетных рецензий, изобилующих словами «взрослый» и «зрелый». Фильм получил несколько наград. В другом кинотеатре шел малобюджетный американский вестерн, который рекламировали цветные постеры с всадниками и умирающими индейцами. Сейчас у нее совершенно не было настроения вникать в заумные диалоги с затяжными паузами и долгими крупными планами лица, которое нервно трогает рука. Для нее сейчас главным было посидеть в теплом и сухом месте и обрести нечто вроде забвения, поэтому она выбрала вестерн. Когда она добралась до своего места в полупустом зале, фильм уже начался. Она развалилась, прижав затылок к спинке и уперев колени во впереди стоящее кресло, и слегка прикрыла глаза. Не слишком подобающая поза для женщины, но в темноте все равно никто не увидит, да и соседние места с обеих сторон свободны. Она специально проверила: ей не хотелось ловить на себе похотливые взгляды стариков. Мэриен помнила подобные случаи со школьных времен: тогда она еще мало что знала о нравах в кинотеатрах. Руки, как бы невзначай шарившие по коленям, и тому подобные проявления робкого рукоблудия, хотя и не пугавшие ее (надо было просто молча встать и пересесть подальше), но сильно смущавшие, потому что были искренними. Попытка общения, хотя бы и мимолетного, вот чего хотели эти приставалы. Перед ней сменялись цветные кадры: мужчины в ковбойских шляпах занимали весь экран, сидя на гигантских лошадях, деревья и кактусы высились на переднем плане или терялись позади, вместе с удаляющимся пейзажем, над землей стелился пороховой дым, из-под копыт взметались тучи пыли. Она не вслушивалась в загадочные реплики героев, не следила за развитием сюжета. Она и так знала, что тут должны быть плохие люди, замышляющие нечто коварное, и хорошие люди, которые пытаются их остановить, возможно, опередив их и захватив деньги (а еще были индейцы, их было очень много, как бизонов, и на них охотились все кому не лень), но ей было все равно, какие моральные качества воплощаются в мельтешащих на экране героях. По крайней мере это был не один из современных вестернов, в котором герои страдают психозами. Она с удивлением заметила, что следит за второстепенными персонажами и думает, чем заняты в свободное время безвестные актеры, которые исполняют их роли, – мечтают ли они о будущей славе кинозвезд. В кадре наступила ночь – та фиолетово-голубая прозрачная ночь, которая бывает только в цветном кинофильме. Кто-то крался через луг на свидание с кем-то. Было тихо, слышалось только шуршание травы да стрекот нескольких цикад, издаваемый неким прибором. Рядом с ней, слева, раздался тихий треск, потом что-то со стуком упало на пол. Тут на экране грохнул выстрел, завязалась борьба – и наступил рассвет. И она снова услышала треск. Она повернула голову влево. В отблеске струящегося с экрана солнечного света она с трудом различила в темноте сидящего через два кресла от нее. Это был парень из прачечной самообслуживания. Он нахохлился в кресле, неотрывно глядя на экран. То и дело он запускал правую руку в пакет, который держал в левой, выуживал что-то оттуда и подносил ко рту, после чего раздавался тихий треск, и что-то с легким стуком падало на пол. Наверное, он грыз орешки, но не арахис. Арахисовые скорлупки издавали бы более тихий стук. Она пригляделась к его смутному профилю, различив во тьме нос, глаз и темное ссутулившееся плечо. Мэриен снова перевела взгляд на экран и попыталась сосредоточиться на событиях фильма. Хотя она невольно обрадовалась, что этот парень так неожиданно материализовался в соседнем кресле, ее радость была совершенно иррациональной: она не собиралась вступать с ним в разговор и, более того, надеялась, что он не заметил и не заметит ее в зрительном зале. Он, похоже, был захвачен происходящим на экране, целиком поглощен событиями вестерна и своей едой – что же могло издавать этот противный сухой треск? – поэтому, если она будет сидеть тихонько, вряд ли он обратит на нее внимание. И все же ее охватило тревожное ощущение, что он прекрасно знал, кто сидит рядом, узнав ее задолго до того, как она его заметила. Она смотрела на бескрайнюю прерию перед собой. А рядом раздражающе мерно раздавалось тихое потрескивание. Всадники переходили реку вброд, с ними еще была блондинка в мятом платье – и тут Мэриен ощутила, как ее левую руку пронзил странный импульс. Руке захотелось вытянуться влево и тронуть парня за плечо. Рука словно зажила независимой жизнью: ведь сама Мэриен этого вовсе не хотела. Она заставила пальцы вцепиться в подлокотник. «Не надо, – мягко укорила она руку, – а не то он еще закричит». Но у нее возникло опасение, что теперь, когда она старалась на него больше не глядеть, если ее рука потянется к нему, то наткнется лишь на темную пустоту или плюшевую обивку кресла. Звуковая дорожка фильма ожила, и воздух наполнился возгласами и улюлюканьем: это отряд индейцев выскочил из засады и бросился в атаку. Когда же атака была отбита, крики стихли и воцарилась тишина, она уже больше не слышала доносившегося слева монотонного, как тиканье часов, потрескивания. Она украдкой повернула голову: никого. Значит, парень ушел, или же его вообще тут не было, а может, это был вообще кто-то другой. Огромный ковбой, затмивший собой весь экран, целомудренно прикоснулся губами ко рту блондинки. – Хэнк, значит ли это, что… – прошептала она. Скоро наступит закат. А потом очень близко, так что Мэриен даже почувствовала дыхание на своих волосах, кто-то шепнул: – Это тыквенные семечки. Ее сознание смиренно зафиксировало эту информацию. Конечно, тыквенные семечки, мысленно повторила она, почему бы и нет? Но ее тело вздрогнуло – и сразу же одеревенело. Когда же она справилась с этим чисто рефлекторным сокращением мышц и смогла обернуться, позади никого не было. Она просидела весь финальный эпизод фильма, не шелохнувшись, почти убедив себя, что стала жертвой изощренной галлюцинации. «Значит, я просто схожу с ума, – думала она, – как и все вокруг. Какая досада. Хотя, наверное, теперь многое изменится». И когда в зале, после короткого кадра с развевающимся флагом и бравурной музыкой, вспыхнул свет, она не поленилась и рассмотрела пол под креслом, где (вероятно) сидел парень. Там она обнаружила кучку белых скорлупок. Они были как примитивный знак, вроде горки камешков на дороге, или узора из палочек, или зарубок на стволе дерева, отмечающих маршрут или указывающих на некую цель впереди, но, внимательно разглядывая скорлупки несколько минут, пока группка зрителей протискивалась мимо нее вдоль кресел к выходу, она так и не смогла их расшифровать. «Но по крайней мере, – думала она, выйдя из кинотеатра, – на сей раз он оставил зримый след». Она, не торопясь, добралась до дому. Ей не хотелось вторгаться в квартиру в разгар важных событий. Дом, насколько она могла судить со стороны, был объят темнотой, но когда она вошла в общую прихожую и включила верхний свет, из гостиной к ней выплыла фигура. Эта была домовладелица, старающаяся даже в бигуди и в фиолетовом фланелевом халате выглядеть благообразно. – Мисс Макэлпин, – начала она, нахмурившись, – я очень недовольна. Я уверена, что слышала… Сегодня вечером вместе с мисс Тьюс к вам поднялся мужчина, и я уверена, что не слышала, как он спустился. Разумеется, я вовсе не имею в виду, что… я знаю, что вы обе приличные девушки, но тем не менее ребенок… Мэриен взглянула на часики.