– Простите, что? Бабушка решилась выехать из южного Лондона? – я приподнялась и поставила кружку. – Она не покидала свой район с тех пор, как поселилась там в пятидесятых, а ведь на севере города у нее родственники живут. Ох, Боже мой. – Она ваша ближайшая родственница, – сказала Джанет. – И не беспокойтесь. Вы должны научиться замечать, когда сгущаете краски, Квини. – У меня будут неприятности, – простонала я. – Давайте так, – сказала Джанет, глядя мне прямо в глаза. – Квини, вы взрослая женщина. Вы сделали свой взрослый выбор обратиться к психотерапевту. Похоже, ваши близкие его приняли. Так что никаких неприятностей. Сегодня вам стало плохо, бабушка приедет и заберет вас. Я связалась с таксистом, дала ему точный адрес, так что с общественным транспортом ей воевать не придется. Домой вы тоже поедете на такси, а потом будете отдыхать и думать. Договорились? Джанет встала и направилась к двери. – Хорошо, – ответила я. – Черт побери, Джанет. Джанет обернулась. – Так говорила моя дочь. Это из «Шоу ужасов Роки Хоррора»? – Да! Не знала, что у вас есть дочь. Простите, это ее комната? Она… ее больше нет? – испугавшись, спросила я. – Квини. Хватит предполагать самое худшее. Она очень даже жива. Работает в Гонконге. Улетела туда в прошлом году, когда ей исполнилось двадцать пять. Очень самостоятельная. А теперь допивайте чай, отдыхайте и ждите бабушку. Я, кажется, заснула, потому что пришла в себя, когда бабушкины костлявые пальцы начали трясти меня за плечо. – Вставай, такси ждет, счетчик крутится. Домой мы ехали на заднем сиденье; я вынужденно молчала, а бабушка перечисляла причины, по которым больше никогда не покинет свой район. С третьего по седьмой пункт она сообщала, почему не доверяет местной архитектуре. С восьмого по пятнадцатый речь шла о запахах. Хотя меня одолела усталость – видимо, в связи с обмороком – мне также казалось, что с моих плеч будто бы груз свалился. Веселее не стало. Но стало легче. Глава 26 – Привет, мам, – услышала я тихий голос своей матери, входящей в дом. – Где Квини? Я закатила глаза. – В передней гостиной. Если уж вам так надо разговаривать именно там, не засиживайтесь. Сегодня не праздник, – сказала бабушка и ушла в кухню. – Ты как? – спросила мама, усаживаясь на подлокотник стоявшего напротив кресла. – Нормально, – ответила я. – А ты все еще не ешь. – О Боже, ты вся в бабушку. В любом случае, спасибо, что нашла для меня время, – сказала она. – Ты же, наверное, занята. Она нервно сжимала и разжимала кулаки, ее тонкие пальцы дрожали. – Не настолько. Я почти всегда здесь, – ответила я. – Я либо занимаюсь уборкой, либо таскаю вещи в прачечную и обратно, но в целом не занята. – Бабушка заставляет тебя платить уборкой за постой? – спросила мама. – Я могла бы и догадаться. Вот почему у всех нас маниакальная страсть к чистоте. Я рассмеялась. Миллион лет не слышала, как она шутит. И ведь она была права. Мама тихонько продолжила: – Я по поводу суда. Того самого, с Роем, помнишь? Я медленно кивнула, надеясь, что она не попросит меня дать показания. – У меня хорошие новости. Мы выиграли дело после почти трех лет разбирательств, – сказала она, обхватывая руками свои худенькие плечи. – Я думала, это никогда не закончится. Дом я, конечно, не верну, как и большую часть денег, потому что он их потратил, но все, что осталось, я получила. – Замечательно! – сказала я, пряча свое разочарование от того, что мне не стало легче. – А с ним что будет? – В тюрьму его не посадят, ничего такого, – объяснила мама. – Но я, если честно, невнимательно слушала решение, я просто была рада, что все кончилось. В общем, я просто хотела отдать тебе вот это, – мама порылась в сумке и, наконец, выудила оттуда сложенный пополам чек. Потом встала и протянула его мне. – Это справедливая часть того, что я получила. Немного, но ты могла бы на эти деньги снять отдельную квартирку, оплатить несколько месяцев авансом. И тебе не придется отрабатывать проживание у бабушки уборкой. Мама собралась было погладить меня по плечу, но отдернула руку и пробормотала какие-то извинения. Потом улыбнулась, глядя в пол, и бесшумно вышла из комнаты в кухню, где бабушка немедленно принялась ее отчитывать за похудение. Я развернула чек. Никогда в жизни я не видела такой суммы, а мама просто отдала мне ее, как будто это мелочь. – Не нужно, – сказала я, входя в кухню и кладя чек на стол. – Деньги намного нужнее тебе самой. Это же ты у нас живешь в бараке. – Хостел – не барак, Квини. Там очень мило, приезжай посмотри. У меня там друзья, я в безопасности. Это моя тихая гавань в штормовом море, – она положила вилку на стол и села на свои ладони. – Мама, почему ты не ешь? – спросила я, садясь напротив. Бабушка достала белье из стиральной машины и отправилась во двор, встряхивать каждую вещь по триста раз, прежде чем повесить сушиться. – Прости, что не интересуюсь твоим самочувствием, – сказала я, злясь на себя за то, что не пыталась быть хорошей дочерью. – Похоже, дети забывают, что их родители – тоже люди. – Я справлюсь. Разберусь только с едой, – сказала она, гоняя по тарелке кусок курицы. – Ужасно, у меня каждый раз будто ком в горле встает, когда я что-то жую. А потом приходится заставлять себя проглотить кусок. Одно мучение. А за последние месяцы, когда пришлось с Роем сталкиваться, стало только хуже. Так что я даже не пытаюсь есть. Живу на одном чае. – Может, попробуешь то, что помогло мне? – начала я. – Когда совсем худо, я представляю, что у меня в животе сидит птичка, и все бурление и спазмы в желудке происходит оттого, что она бьет крылышками и просит поесть. Когда я ем, то кормлю птичку, и она успокаивается. – Я не люблю птиц, Квини, – испуганно сказала мама. – Особенно голубей, они ужасные. – Я тоже не люблю птиц, мама, но ты же поняла, о чем я. Она набрала еду на вилку, положила в рот и стала медленно жевать. – Накорми эту птичку, – подбодрила ее я. Она проглотила еду, сморщившись от дискомфорта. Я налила ей воды. – Спасибо. Ты такая заботливая. Не знаю, откуда это в тебе, – она попила воды и съела еще кусок. – Это ты заботливая, мама, – сказал я. – А я у тебя научилась. Она улыбнулась и поддела вилкой кусок побольше. – Как думаешь, ты вернешься на работу? – спросила она. Я пожала плечами, не особо желая об этом говорить. Мы сидели молча, пока она ела. Потом мама отложила вилку и посмотрела на меня. – Знаешь что? – сказала мама. – Я думаю, что ты изменила историю нашей семьи. Ты первая, кто обратился к психотерапевту, и бабушка с дедушкой от тебя при этом не отказались. Это круче, чем быть первой из Дженкинсов с высшим образованием. – Но я, похоже, и первая, кого выгнали с работы. – Квини, нас всех выгоняли с каждой работы, на которую мы устраивались. Ты никогда не спрашивала у бабушки о ее карьерном пути? А еще обязательно попроси Мэгги рассказать, как ее уволили из видеопроката за то, что она переписывала видеозаписи. И спроси, как она отомстила менеджеру, – сказала мама, взяла вилку и продолжила есть. – А что у тебя случилось на работе? – Это долгая история, и я не хочу сейчас об этом, – ответила я. – Могу сказать только, что у меня была отличная работа, и я уверена, что сама ее профукала – как и все остальное в жизни. – Ничего подобного, – сказала мама. – Тебе едва исполнилось двадцать шесть, у тебя жизнь даже толком еще не началась. У меня в двадцать шесть родилась ты. Лучшие годы моей жизни. Он наколола на вилку еще кусок и с улыбкой прожевала. * * * – Это последняя встреча, дедушка. Осталась всего одна, – я больше ничего не придумала, чтобы заполнить царившую за обедом тишину, так что решила поговорить о терапии. – Хорошо, – сурово сказал он. – И что нового ты узнаешь сегодня? – Ну… – начала я, удивившись, что он спрашивает. – Не знаю. Одной из самых полезных штук, которым я научилась, это техника безопасных мест. Можем, мы сегодня повторим е… – Как это? – Безопасное место – это куда ты мысленно отправляешься, чтобы пережить трудные ситуации, – объяснила я. – В воображении.