– Ты намного лучше, чем тебе кажется, – сказала она и пошла прочь по тропинке. Я вернулась в кухню и обнаружила бабушку, она всматривалась в духовку с изъятой у Дианы зажигалкой в руке. – Что ты делаешь? – спросила я. – Не зажигается. Я не буду платить за ремонт! – сказал она, встала на колени и просунула голову внутрь духовки. – Мама ушла, пока вы сидели в саду. Оставила тебе открытку, – бабушка показала на стол, не вынимая головы из духовки. Я увидела розовый конверт, на котором было написано мое имя почти не отличимым от моего почерком. Я налила себе воды, взяла открытку и ушла наверх. Открыла конверт. На лицевой стороне розовым было написано «Моей дорогой дочери в день рождения». В углу красовалась яркая желтая наклейка «99 пенсов», которую она забыла снять. Моей любимой дочери, Квини Веронике Дженкинс, в двадцать шестой День Рождения. Поздравляю тебя! Я горжусь тобой, постоянно. Даже в те дни, которые кажутся тебе плохими. Я всегда рядом. Пусть тебе всегда хватает сил, которых мне для тебя не хватило. С любовью, твоя мама Сильвия. Целую тебя. P.S. Я знаю, что ты ходишь к психотерапевту. Это хорошо. Я забралась в кровать и еще раз перечитала поздравление. Из сада доносилась музыка – это Диана поливала цветы, включив песню на телефоне. Квини: Спасибо за открытку, мама. Рада была тебя сегодня видеть. Обнимаю Я нажала кнопку «отправить» и выглянула в окно. В отдалении парил подаренный Дарси шарик. Глава 25 – Я думаю, пора поговорить о вашем звонке. Я поморгала, делая вид, что не понимаю, о чем Джанет ведет речь. Она посмотрела на меня и вздохнула. А ведь психотерапевты больше всего должны избегать вот такой своей реакции, разве нет? – Из бассейна, – напомнила она. – Да, а что такое? – спросила я таким тоном, из которого, на самом деле, уже давно должна была вырасти. – Квини, вы воспитывались совсем не в тех условиях, в которых должны были, – сказала Джанет. – Вы стали свидетелем травмирующих событий, вы нуждались в любви и заботе, и мне очень жаль, что вы их не получили. – Все нормально, вы же не виноваты, – резко ответила я. – Такое бывает. И часто бывает именно в нашей культуре. Черных девочек учат знать свое место. – Вам не кажется, что вы до сих пор держитесь за эту установку? Что вы сами себе это навязываете? Что должны молчать, знать свое место? Звучит именно так, – с сочувствием сказала Джанет. – Возможно, вы соглашаетесь на такие действия сексуального характера, чтобы тоже не раскачивать лодку, чтобы… – А как я могу за нее не держаться? – перебила я. Сегодня я, похоже, была в ударе. – Мне кажется, Квини, что вы пытаетесь взвалить на себя не свой груз. Нельзя взять на себя боль всей расы. – Я не пытаюсь взять на себя груз, он просто есть и все! – в моей груди нарастала ярость. – Я не могу взять его и бросить. – Вы так это воспринимаете? – спросила Джанет максимально спокойным тоном, пытаясь сгладить мое раздражение. – Это так и есть! – я начала повышать голос. – Я не могу однажды проснуться и не быть черной женщиной, Джанет. Я не могу куда-нибудь зайти и не быть черной женщиной , Джанет. В автобус, в метро, в офис, в столовую. Громкой, наглой, сволочной, злой, горластой, конфликтной сучкой! Я перечислила все слова, которыми меня обычно называют. – Иногда еще называют качества, которые якобы считаются хорошими: у тебя поставлена речь, ты на удивление образованна, ты экзотична. Мое любимое – «ты секси». Полагаю, я должна быть рада вообще хоть какому-то проявлению внимания. Я начинала свирепеть. – Когда я иду гулять с подругами, парни говорят им: «Я хотел бы пригласить тебя на ужин», а потом точно так же подходят ко мне, трогают меня за задницу и сообщают, что увезли бы меня к себе и трахнули, перекинув через спинку дивана. И прошедший год показал, что рядом со мной не может быть мужчины, который бы любил меня, который мог бы остановиться и подумать, что со мной происходит. Я вцепилась ногтями в подлокотники кресла. – Я не могу влюбиться так, чтобы не пересрать все своей боязнью быть отвергнутой просто за то, что я родилась вот такой. Знаете, каково это, Джанет? – Нет, Квини, не знаю. – Именно. Так что при всем уважении, не вам мне рассказывать, как обращаться с этим «грузом». – Хорошо, Квини, постарайтесь упокоиться. Следите за дыханием, – она налила мне воды. – А зачем мне успокаиваться? Вы же этого хотели – чтобы я перестала держать все в себе! Вот моя подруга, Кассандра, да? Та самая, которая уехала с парнем, несколько месяцев меня трахавшим, но при этом влюбленным в другую. Помните? Я так делала с ним – знаю, что это жалко, но не могла сдержаться. И хоть я ненавижу любую настоящую близость, но когда он оставался ночевать у меня, я каждый раз пыталась прижаться к его спине, пока он спал. Мне хотелось уюта, мне хотелось быть нужной человеку после секса. Как убого, да? И знаете, как он реагировал? Он каждый раз меня отпихивал. Вот кто я. Меня можно поиметь, но меня нельзя полюбить. У меня дрожали руки. – Так вот, если уж я позволяю себя трахать, то я сама буду контролировать ситуацию! – я кричала и не могла остановиться. – А знаете почему? Потому что я бракованная, Джанет! Мне годами говорили, что я никто, меня годами игнорировали! Так что я хватаюсь за любое проявление внимания, пусть даже это просто перепихон! Комната вокруг меня завертелась. Дыхание перехватило. Я вскочила, замахала руками, будто пытаясь или охладиться, или помочь себе вдохнуть – я сама не понимала. Я посмотрела на Джанет, открыла рот, потом закрыла. Пусть я знала, что именно хотела сказать, но ни слова не могла произнести. Она что-то говорила. Я не слышала. Я пыталась дышать, сосредоточиться на ее лице, считать до десяти, представить себя в безопасном месте, и всего этого было так много, что… Я ощутила окружающую реальность еще до того, как открыла глаза и увидела ее. Я поняла, что лежу на кровати, и все. Но за прошедший год я так часто лежала в чужих кроватях, что испугалась не так сильно, как могла бы. Я лежала на боку, кажется, даже в восстановительной позиции[16], потому что мои руки и ноги были сложены не так, как если бы я естественным образом устроилась поудобнее. В голове пульсировало. Я открыла глаза и застонала, потому что их резанул свет от стоявшего рядом ночника. – Эй? – прошептала я, озираясь по сторонам. Комната была маленькая, в лиловых тонах, с единственной кроватью в углу, на которой я лежала, и тумбочкой с ночником. Ни постеров, ни фотографий – никаких признаков того, что у этой комнаты был хозяин. Я медленно спустила ноги с кровати и поставила их на пол. Потом попыталась встать, но свалилась обратно на кровать. – Квини? Я подняла взгляд, чтобы понять, кто это зовет меня по имени, и увидела Джанет, она шла ко мне с кружкой в руке. – Как вы себя чувствуете? Вот, попейте. Пусть только сперва немного остынет. Она протянула кружку, потом поставила ее на тумбочку. – Не хочу, чтобы вы еще и руки обожгли. Джанет присела на край кровати. – А что случилось? – спросила я. Меня трясло. – Я достану одеяло. Джанет открыла ящик для белья и вытащила вязаный лоскутный плед, укрыла меня и снова села. – Мне не холодно, это просто дрожь, – сказала я. – Это обычный всплеск адреналина. Скоро пройдет. Ничего страшного, – сказал она и глотнула чаю из своей чашки. – Вы упали в обморок, Квини. – Такое уже бывало, когда я жила в Брикстоне, – сказала я Джанет. – Так мерзко падать на грязный пол. Но почему это случилось сейчас? Разве мне не должно становиться лучше? Что со мной не так? Со мной ведь что-то сильно не так? Мне хуже? – спросила я, усаживаясь ровно в ожидании новых вопросов. – Нет. Абсолютно нет, – заверила меня Джанет. – Путь к выздоровлению извилист. Это не прямая дорога. Эта тропа петляет, на ней множество ухабов и поворотов. Но вы движетесь в правильном направлении. – Это все красивые терапевтические слова, Джанет, – сказала я, потянулась за кружкой, оперлась на локоть и сделала глоток. – Господи, как сладко! – Вы сегодня много сладкого ели? – спросила Джанет. – Вообще не ела. Один тост и все. Аппетита не было, – ответила я и снова легла. – Тогда пейте. До дна. Ваша бабушка уже едет.