Он прижимает палец к губам и берет телефон. — И откуда ты только всех знаешь? — удивляется мама. — Просто надо разговаривать с людьми. Попробуй как-нибудь. Привет, Шарлотта. — Дядя Арчер встает и идет к воде. — Как дела? Между нами с мамой повисает молчание. Потом, к моему удивлению, она наклоняется и гладит меня по голове. Не помню, когда это случалось последний раз, но мне точно было не больше шести. — Я чувствовала себя тогда так одиноко, — говорит мама, словно переносясь воспоминаниями в прошлое. — Никак не могла заставить себя рассказать матери о беременности, но отчаянно хотела, чтобы она обо всем догадалась сама. Милли, если ты вдруг когда-нибудь попадешь в подобную ситуацию, — пожалуйста, знай, что я всегда тебя поддержу! У меня едва не вырывается: «Господи, мам, давай не будем!», но на самом деле я хочу, чтобы она высказалась. Только не в отношении меня. И все же пусть хотя бы так… — Я знаю. — Да? — Она нервно усмехается. — Боюсь, я не очень тебя поддерживала все это время. — Ну, у тебя ведь всегда так много дел, — уклончиво говорю я. — То есть я действительно могла бы быть лучшей матерью, — замечает она сухо. — Мам, а ты… — Поколебавшись, я все же решаюсь: — Ты рассказывала папе о том, что случилось? — Не все. — Она заправляет прядь волос мне за ухо, прежде чем убрать руку. — Твой отец — самый добрый человек из всех, кого я встречала. Он делал все, что мог, чтобы помочь мне примириться с гибелью Мэтта и той беременностью. Но до конца я так и не открылась. Не могла признаться в том, что сделал Андерс и как я его покрывала. У мамы дрожит голос. Я выворачиваю шею, пытаясь заглянуть ей в лицо, но в лунном свете ничего не видно. — Правда сидела внутри меня как раковая опухоль. Я спрятала ее так глубоко, что она уже не могла показаться на поверхности. Она… отравляла меня, я злилась на все и вся. И больше всего досталось твоему отцу, хотя он так и не узнал — из-за чего. У меня сжимается сердце от мысли, как могла бы сложиться наша жизнь, если бы мама все же решилась снять груз с души. — Думаю, он бы понял. — Да, наверное, ты права, — тихо звучит в ответ. Минуту мы молчим, слушая шорох волн, набегающих на берег, и неразборчивое бормотанье дяди Арчера. Потом мама откашливается. — Я хотела сказать тебе, Милли, — меня очень впечатлило, как ты свела все факты воедино и выяснила правду. У тебя острый ум… — Я жду неизбежного продолжения: «Если бы ты так же училась в школе, у тебя давно бы были самые высокие оценки», но вместо этого она добавляет только: — …И доброе сердце. Глаза у меня начинает щипать от слез, но в этот момент возвращается дядя Арчер — с телефоном в руках и тяжело дышит. Мама вскакивает и спешит навстречу. — Что случилось?! Плечо?! Ты совсем не бережешься! — Я… нет… — Голос у дяди Арчера напряженный. — Это Шарлотта… — Да, ты говорил, — недоуменно отзывается мама. — Верно. Штука в том, что… — Он сует телефон в карман и проводит рукой по волосам. — Я просил ее дать знать, если будет что-то важное. В общем… Официально нам пока не сообщают, потому что предстоит еще куча бумажной работы, но… Аллисон, Кэтминт-хаус не был застрахован. Как и коллекция искусства, драгоценности или мебель. Я оборачиваюсь к матери — та растерянно моргает: — Что? Как это? Такой дом — и не застрахован?! — И не он один, — кивает дядя Арчер. — Срок действия всех полисов давно истек. Никакие счета не оплачивались уже больше года. Все остальные дома — включая этот — заложены и уже перешли к кредиторам. Инвестиционные счета пусты. Дональд и Тереза распродавали картины, чтобы было на что жить. А все, что еще оставалось, сгорело на прошлой неделе. Мама не может произнести ни слова. Дядя Арчер кладет руку ей на плечо и медленно, терпеливо объясняет, с добротой и заботой доктора, сообщающего чертовски опасный, однако не смертельный диагноз: — Они все растратили. До последнего цента. Состояния семьи Стори больше не существует. Эпилог. Джона. Пять месяцев спустя Милли разбивает, и шары разбегаются во все стороны по твердому зеленому сукну. С каждым разом она играет все лучше и лучше. В последний мой приезд в Нью-Йорк мы ходили в какой-то шикарный «развлекательный комплекс», где все бильярдные столы по периметру опоясывали флуоресцентные трубки, и я был тревожно близок к проигрышу. — Кто-то задаст тебе сегодня жару, Джона, — замечает Энцо из-за своей стойки. Он вернулся к работе в «Империи» сразу после Дня благодарения, хотя все еще отрабатывает пару смен в неделю в строительном магазине. Деньги нелишние. — Смотрю, ты практиковалась без меня, а? — спрашиваю я. Милли следит, как последний шар закатывается в угловую лузу. — Мои — полосатые, — объявляет она, кидая на меня притворно-невинный взгляд из-под ресниц. Каждый раз он бьет меня просто наповал. Я забываю, где мы, и подаюсь к ней, вытаскивая кий из руки. Притягиваю к себе, откидываю с лица длинные, распущенные шелковистые волосы и целую ее. Она с негромким вздохом прижимается ко мне, тая в моих объятиях. Трех бесконечных недель с нашей последней встречи будто не бывало. У меня совершенно вылетает из головы, что мы не одни, пока Энцо не кашляет, привлекая к себе внимание. — Родительница подъехала, — предупреждает он, и я отпускаю Милли за пару секунд до того, как входит мама. Не то чтобы она стала возражать — она полностью одобряет мой выбор и сама пригласила Милли погостить у нас на Рождество. Просто я стараюсь избежать любых неловкостей, чтобы в следующий раз у нее не было даже малейших колебаний — стоит ли приезжать. На поезде, разумеется, — насчет автобуса она не шутила. — Почта пришла, — говорит мама, оставляя на стойке толстую пачку, и добавляет для Энцо: — Новый каталог барного оборудования — может, тебя заинтересует. — Еще бы, — откликается тот, бережно вытаскивая журнал из стопки. После работы в строительном магазине Энцо постоянно пытается улучшить что-то в «Империи» своими руками. До открытия еще целый час, но он специально пришел пораньше, чтобы установить на стойку какую-то более прочную рейку. Мама оборачивается к нам с Милли: — Я хотела пока перекусить бургером и картошкой фри. Вам что-нибудь сделать? — Мне то же самое, — отзываюсь я и бросаю вопросительный взгляд на Милли. — И мне, — говорит она. — Спасибо, миссис Норт. — На здоровье! А тебе, Энцо? — Не надо, благодарю. — Ладно, ребята, дайте мне минут десять-пятнадцать. Мама исчезает за дверью кухни. Энцо сует каталог и остальную почту под мышку. — Я тоже пока почитаю в офисе, — объявляет он, выныривая из-под стойки. — Зал в вашем полном распоряжении. Когда вошла мама, я отодвинулся на приемлемое расстояние, однако теперь с улыбкой снова подхожу ближе. — На чем мы остановились? — спрашиваю я, обнимая Милли за талию. Приподнявшись на носки, та чмокает меня в губы, но тут же отстраняется. — Вообще-то мы собирались позвонить Обри, забыл? Я обещала ей, что мы свяжемся по видео в четыре. — А, черт, — ворчу я, но не всерьез. Мне и самому хочется пообщаться. Когда в конце июля мы разъехались с Чаячьего острова, я не представлял, что будет дальше. Мы трое провели вместе самый невероятный, самый бешеный месяц, который только можно вообразить, и очень сблизились, но сложно было сказать, есть ли будущее у наших взаимоотношений в обычной жизни. Особенно учитывая, какой скандал поднялся вокруг состояния семьи Стори. В итоге все вылилось в противостояние между двумя старшими братьями с одной стороны и младшими братом и сестрой с другой. Аллисон и Арчер пытались распутать этот клубок и уладить все по справедливости, а Адам с Андерсом старались избежать ответственности, уклоняясь от кредиторов, и заваливали исками о злоупотреблении всех, кто когда-либо работал с Дональдом Кэмденом. Я сперва просто не мог поверить — неужели все деньги куда-то утекли? Однако в конце концов оказалось, что практически так оно и есть. Дональд, Тереза, Фред Бакстер и Пола двадцать четыре года жили на широкую ногу, купаясь в роскоши, которую мне сложно даже представить. Они ездили во всякие экзотические места, скупали бесценные картины, скульптуры и прочее, не заботясь о страховке, и кучу денег вкладывали в модернизацию и реновацию недвижимости, так что даже при заоблачных ценах на номера она совсем не окупалась. Доктору Бакстеру так и не удалось преодолеть свою страсть к азартным играм, и он ежегодно спускал миллионы в Лас-Вегасе. Дональд Кэмден практически не работал, держа офис и небольшой штат сотрудников только для вида, и даже близко не получал столько, сколько тратил. Когда все наконец успокоилось, Адаму, Андерсу, Аллисон и Арчеру остались сущие крохи. Как любит говорить последний, «едва хватило заплатить за реабилитационный центр». Ну, по крайней мере, раз он уже пять месяцев не пьет, лечение было эффективным. Арчер вообще меньше всех переживает, что остался при своих. Он вернулся на Чаячий остров, работает теперь на Роба Валентайна и совсем не переживает, что приходится красить дома, принадлежавшие раньше семье Стори. — Нашу семью разделила жадность, — сказал Арчер Милли, когда мы приезжали к нему пару месяцев назад. Выглядел он неплохо: чисто выбрит, глаза ясные, разве что немного похудел. — И честно говоря, останься сейчас от состояния что-то более существенное, ничего хорошего бы не вышло. Скорее всего, снова случилось бы то же самое. Я не желаю всю жизнь враждовать с Адамом и Андерсом из-за богатства и не хотел бы видеть, как оно испортит вас вслед за нами. И за всей этой облажавшейся командой — Дональдом, Терезой и остальными. — Может, и так, — нехотя признала Милли. — Но все равно — какое они имели право тратить чужие деньги! — Никакого, — согласился Арчер. — Но давай посмотрим с положительной стороны. Мне этих денег не надо. Честно. Сейчас я вернулся домой, живу спокойной жизнью и куда более счастлив, чем был многие годы. Аллисон они тоже не нужны — она и без них построила фантастическую карьеру. То же касается и Меган, так что и за Обри волноваться не приходится. А что до Адама с Андерсом… — Он чуть улыбнулся. — Они этих денег не заслуживают. Книга Адама Стори выпала из бестселлеров уже через две недели. Мы сперва были уверены, что ему предложат написать другую, но публика хочет услышать от него только одно — его собственную историю. А ее он рассказывать отказывается. Андерс с семьей так и живут в Провиденсе, но Джей-Ти учится уже в другой школе, под Ньюпортом. Ездить далеко, но зато нет никого знакомых. Правда, фамилия Стори известна теперь по всему Восточному побережью — о скандале с семейным состоянием писали многие месяцы, — так что полностью избежать дурной славы все равно не удалось. Андерс тем временем запускает очередную кампанию, о которой я знаю только то, что он сообщил в интервью на прошлой неделе, обещая вложить в новое предприятие «все свои знания, опыт и деньги». «Другими словами — ноль», — как сказала мама, возмущенно отбросив местную газету. Сестра Терезы Пола по-прежнему в бегах. Должен признаться, эта темная лошадка интересует меня больше остальных. Вечно в тени, и что за жизнь она вела до того, как умерла Милдред, чтобы так легко все бросить? Журналисты пытаются составить психологический портрет, но им буквально не за что зацепиться. Двадцать четыре года назад Поле было пятьдесят, она жила в нью-хэмпширском пригороде и работала на электростанции. Потом в один прекрасный день та женщина просто исчезла. Уволилась, съехала с квартиры и сказала, что решила перебраться в другой штат. Почему — никто даже не поинтересовался. Я как-то сказал Милли, что вообще это довольно грустно. Она сверкнула глазами.