— В общем, рада, что мы все прояснили, — говорю я в телефон. — Удачно провести остаток лета. Я сбрасываю. Милли негромко аплодирует. — Давай минуту просто порадуемся, как хорошо ты научилась отшивать людей по телефону, — ухмыляется она. — Благодарю. — Я сидя делаю неловкий поклон. — Позвольте мне помочь вам выйти, мисс Стори, — говорит шофер. В сторону Милли он даже глазом не ведет, и она выбирается самостоятельно. — Что ж, узнаем, чего хочет Милдред? Она берет меня под руку, и мы направляемся к широким серым ступеням. Однако прежде чем успеваем подняться, из раскрывшейся двери появляется Тереза. — Здравствуй, Обри. И… Милли. — Безмятежная улыбка при виде второй кузины слегка гаснет. — Миссис Стори ждет тебя, Обри. Входи, прошу. Тереза отступает в сторону, но, когда Милли тоже собирается переступить порог, преграждает ей путь. — Приглашение касается только ее одной. — Ах, извините, — сладким голоском произносит Милли. — Мы думали, тут какая-то ошибка. — Нет, все верно, — говорит Тереза. — Ты можешь пока подождать в машине. Это не займет много времени. Не очень многообещающее замечание. Милли обворожительно улыбается. — А вы не смотрите сейчас игру? Может быть, я посидела бы с вами? — Встретив в ответ недоуменный взгляд, она поясняет: — Ну, сегодня же двойной матч. «Янкиз» против «Ред Сокс». Как раз первая встреча. — Я не интересуюсь бейсболом, — раздраженно бросает Тереза. — И еще раз вынуждена просить тебя удалиться. Идем, Обри. Я бросаю на Милли беспомощный взгляд. Тереза буквально втаскивает меня внутрь и захлопывает дверь. — Миссис Стори ждет на балконе. Мы идем туда же, где проходил завтрак. Меня охватывает чувство дежавю — бабушка снова сидит там под кружевным зонтиком, разодетая в пух и прах, с чашкой чая в руке. — Здравствуй, Обри. Присаживайся, пожалуйста. — Я буду здесь рядом, Милдред, — говорит Тереза и задвигает за мной стеклянную дверь. Я занимаю самый дальний стул. Сердце у меня бешено стучит. Да, я только что на удивление легко разобралась по телефону с Томасом, но действовать и здесь так же я пока не готова. В центре стола стоит большой поднос с чайником, кофейником и фарфоровыми молочником и сахарницей, но больше ничего. В общем, меня пригласили явно не завтракать. Бабушка указывает рукой: — Налей себе чаю. Или кофе — что предпочитаешь. — Второе, — бормочу я. Кофейник, однако, не поддается — там хитрая крышка, которую нужно повернуть, нажать или еще что-то в этом роде. Бабушка не снисходит до подсказки, предоставив мне мучиться самой. Когда у меня наконец получается, кофе вдруг выплескивается так резко, что переливается из чашки в блюдце. Мы обе делаем вид, что ничего не произошло. — Полагаю, ты хотела бы знать, зачем я тебя пригласила. Бабушка деликатно отпивает чай. Головной убор на ней сегодня не такой массивный, как обычно — изящная коричневая фетровая шляпа, надвинутая на один глаз. Цвет хорошо подходит к костюму в клетку. Перчатки немного более светлого, желтоватого оттенка. В целом образ словно у шпионки времен Второй мировой, решившей сделать перерыв между миссиями. — Да, — говорю я, делая большой глоток кофе, чтобы можно было добавить молока. И чуть не задыхаюсь — напиток оказывается просто обжигающим! Язык немедленно немеет, на глазах выступают слезы, и только каким-то чудом мне удается не выплюнуть все в тот же миг. — Из вас троих я решила поговорить только с тобой. Ты кажешься мне благоразумной девушкой. Милли произвела на меня впечатление неуравновешенной, а что касается третьего… — Лицо бабушки омрачается. — Джей-Ти, очевидно, такая же змея, какой всегда был его отец. К моей нервозности примешивается удивление. — Значит, вы не верите ему и дяде Андерсу? — Я никому из вас не верю. — Бабушка делает еще глоток, потом, поставив чашку на блюдце, складывает руки под подбородком и смотрит на меня так пристально, что я не выдерживаю и опускаю глаза. — Мне следовало отослать вас сразу же по прибытии. Так предлагали Дональд и Тереза, и они были правы. Но мне захотелось познакомиться с вами. И особенно с тобой. Я вновь невольно поднимаю взгляд и буквально вздрагиваю. Если раньше мне казалось, что бабушка уделяет мне особое внимание, потому что я ей нравлюсь — так ничего подобного! Она смотрит на меня с ненавистью. — Адам всегда занимал особое место в моих воспоминаниях. Все эти годы мне хотелось узнать, похожа ли ты на него. Во рту у меня становится сухо как в пустыне. — Я так не думаю. — Да, верно. — Ее взгляд прибивает меня к стулу. — Он, должно быть, гордится тобой? «Это вряд ли», — думаю я про себя, но вслух ничего не говорю. Повисает пауза. Не дождавшись ответа, бабушка негромко вздыхает. — Как бы то ни было, теперь мое любопытство удовлетворено. Осталось лишь сказать, что я никогда не отменю решение, принятое двадцать четыре года назад. Пустить вас в свою жизнь было ошибкой, которой я больше не совершу. Я, конечно, не могу заставить вас покинуть остров, но надеюсь, что вы поступите именно так. Это мой дом, и вам здесь не место. Я была готова к такому финалу, и все же почему-то ее слова для меня как пощечина. Наверное, потому что еще никто не говорил мне так ясно то, что я сама всегда чувствовала по поводу своей принадлежности к Стори. «Вам здесь не место». Бабушка возвращается к своему чаю, а я все пытаюсь найти достойный ответ. В конце концов я просто говорю то, что думаю: — И вы совсем не хотите узнать нас поближе? Или наших родителей — то, какими они стали? Она отвечает холодным, оценивающим взглядом. — Ты считаешь, твой отец этого стоит? В кармане у меня тяжелым грузом лежит телефон, переполненный аргументами «против». Адам Стори — лжец, неверный муж и человек, который всегда, в любой ситуации, думает в первую очередь только о себе. Однако потом на память мне приходит виденное в кондитерской их с бабушкой фото — ее рука любовно лежит на его щеке, и у обоих на лицах настоящие, непритворные улыбки. Я такой от него никогда не могла добиться, как ни старалась. — Он мог бы стать стоящим человеком, — говорю я. Бабушка вновь наполняет свою чашку. — Мы, однако, живем в реальном мире, а не в том, где «он мог бы», не так ли? — В том мире, который создали вы. Моя внезапная прямота удивляет нас обоих. — У меня не было другого выбора, — отвечает бабушка, окидывая меня взглядом. — Ты должна это понимать. Как я уже говорила, ты производишь впечатление благоразумной девушки. — Благоразумной… — повторяю я. Слово повисает в воздухе. Я понимаю, что оно значит на самом деле. «Покорной». От меня не приходится ждать проблем — я не стану пытаться ни манипулировать ею, как Джей-Ти, ни бросить вызов, как Милли. Со мной нет никакого риска. Я выслушаю все, что мне скажут, и послушно передам кому велено. Меня вдруг охватывает непреодолимое желание сделать что-то, чего от меня не ждут, — убраться отсюда не просто так, не по-тихому. — Хорошо, — говорю я. — Но прежде чем я уйду, ответьте мне на один вопрос. Идеально прорисованные брови удивленно приподнимаются. — В смерти Кайлы Дьюгас было что-то необычное? Хотела бы я, чтобы Милли тоже увидела это выражение на бабушкином лице. Потрясенно уставившись на меня, та опускает чашку на блюдце так резко, что чай выплескивается на перчатки. — Как ты… — выдыхает Милдред. Сделав чудовищное усилие, она все же овладевает собой: — О чем ты вообще говоришь?! Я медлю. Не хочу доставить неприятности Хейзел или дяде Арчеру. Чтобы выиграть время, тянусь за кофейником, но на нервах промахиваюсь и сбиваю его рукой. На долю секунды он угрожающе наклоняется, и мне почти удается его поймать, но потом он все же опрокидывается, выливая обжигающее содержимое прямо на бабушку. — Господи боже! — пронзительно вскрикивает та. Мгновенно оказавшись на ногах, она стаскивает перчатки, на которые пришелся основной удар, и оттягивает мокрую юбку. Я несколько секунд ошарашенно гляжу на разразившуюся катастрофу, и только потом сознание возвращается ко мне и я тоже вскакиваю. — Простите! Я нечаянно! Простите! — лепечу я, суя бабушке свой платок. — Милдред? — появляется в дверном проеме Тереза. — Что случилось? Увидев всю сцену, она бросается к столу, высыпает лед из стакана в платок и прикладывает к бабушкиным рукам. — Вы обожглись? — Кажется, да, — натянуто отвечает та. — Давайте пройдем куда-нибудь, где можно будет получше рассмотреть, — говорит Тереза и, обернувшись ко мне, командует: — Обри, ты сама можешь найти выход. Будь добра! — Хорошо, — всхлипываю я, видя, как исказилось от боли лицо бабушки. — Мне правда очень жаль. Тереза уводит ее куда-то внутрь. Я пытаюсь вернуться тем же путем, каким мы пришли, но сворачиваю не туда и в итоге оказываюсь в чем-то вроде библиотеки с книжными полками от пола до потолка и массивным столом прямо под окнами. Сразу за дверью стоит еще один, резной, поменьше, с разнообразной декоративной посудой. Мой взгляд падает туда, и я замечаю кое-что знакомое на бронзовом подносе — тонкую серебряную карточку, такую же, какой шофер открывал ворота на въезде к Кэтминт-хаусу.