— Кажется, мы сидим за одним столиком, — продолжает он. — Моя мать здесь по приглашению твоей бабушки. Ты, возможно, слышала — Дженевьев Чилтон, сенатор-демократ из Массачусетса? — А моя мать — демократ из Нью-Йорка, — заявляю я. — Только она не сенатор. И тут ее нет. Джона бормочет себе под нос что-то вроде: «Вот и поговорили». Улыбка Рида становится слегка натянутой. — У вас такая интересная семейная история… Я не собиралась больше пить, но бокал в моей руке как-то сам собой уже опустел. Все этот Рид — слишком много болтает. — Интересная — не то слово. — Я собираюсь сопроводить фразу легким светским смешком, но получается какое-то хрюканье, отчего я начинаю хохотать и никак не могу остановиться. Рид остолбенело смотрит на меня, непонимающе сдвинув брови. Джона хватает меня под руку. — Мы пойдем глотнем свежего воздуха, — говорит он, пока я продолжаю хихикать. Надо же, этот Рид, оказывается такой смешной! — Здесь слишком жарко. Да, Милли? — Полностью согласна, — величественно киваю я, слегка шепелявя на всех «с». — Ну, тогда увижу тебя за ужином, — говорит Рид. — Не-ет, я первая тебя увижу, — хихикаю я. Наконец Джона уводит меня. — Сколько ты выпила? — спрашивает он вполголоса. Явно слишком много — зал у меня перед глазами ходит ходуном. Цедить коктейли с подругами на протяжении пары часов — это одно, а опрокинуть четыре бокала шампанского на пустой желудок — совсем другое. Или их было пять? — Не важно, — шепотом бормочу я. — Милдред и без того меня терпеть не может. — Неправда. — Правда! Она больше любит Обри! И тебя, хотя ты… — я тычу пальцем ему в грудь для выразительности, — …ты вообще ей никто! — Тс-с, — шипит Джона. Мы минуем небольшую стайку клонов Дональда Кэмдена — таких же седовласых и краснощеких, элегантно посмеивающихся какой-то шутке, держа в руках широкие бокалы с янтарной жидкостью внутри. Я чуть было не показываю пальцем: «Смотри, сколько Дональдов!», но в этот момент Джона говорит: — Милли, не давай ей манипулировать тобой. Твоя бабушка — не самый приятный человек, насколько я могу судить. Может, когда-то она и была ничего, но сейчас — нет. Мы оказываемся возле огромной золотой занавеси. Джона отодвигает ее, и я вижу две стеклянные створки до самого пола. Поворот ручки — ох, наконец-то! Благословенный свежий воздух! Мы выходим на каменный балкон, и когда дверь закрывается, остаемся наедине, отделенные от других, насколько это вообще возможно на летнем балу. Я опираюсь на перила, нетвердым движением руки откидывая назад волосы. На ясном небе цвета темно-синего бархата совсем близко и ярко сияют звезды. — Ну и как тебе охренительно важная вечеринка моей бабушки? — спрашиваю я. — Веселишься? — А ты? — Просто супер. — Мне приходится закусить губу, чтобы снова не зайтись в дурацком смехе. — Надраться было частью плана с самого начала. Так что миссия выполнена. — Тебе просто нужно побыть на воздухе, — неубедительно возражает Джона. Я оборачиваюсь к нему. От резкого движения перед глазами все плывет. Пытаюсь ухватиться за перила, но не могу их нащупать. Джона успевает подхватить меня под руку. — Здесь ужасно неровный пол, — глубокомысленно говорю я. Он кивает: — Да, я тоже заметил. — Отель слишком старый. Нужен ремонт. Джона откашливается. — Слушай, пока мы здесь вдвоем… Я хотел тебе кое-что сказать. О том, из-за чего я здесь. Голова у меня все еще кружится, а он выглядит достаточно надежной опорой, и я обхватываю его руками за шею. Да, вот так гораздо лучше. — Чтобы не дать мне упасть? — Не совсем, — усмехается он. — Но рад помочь. Штука в том… Он нерешительно медлит, снова облизывая губы. На сей раз я поддаюсь порыву и, оторвав одну руку, провожу пальцем по нижней губе. Джона слегка напрягается, но остается на месте. — Ты все еще больше осложняешь… — Слишком много слов, — говорю я и, потянувшись к нему, касаюсь его губ своими. Отодвинувшись на секунду, я успеваю увидеть его расширенные глаза. Потом он берет мое лицо в ладони и притягивает к себе. — Ну, я пытался, — бормочет он. Его теплые, жадные губы накрывают мои. Страсть вдруг накатывает на меня с такой силой, что я буквально обездвиживаюсь. То есть я, конечно, хотела этого — сама же первой начала, — но даже не представляла насколько! Мои руки снова обхватывают его шею, пальцы запутываются в волосах, сердце бешено колотится в груди. Язык Джоны проникает мне в рот, и пряно-шоколадный вкус буквально сводит меня с ума. — О господи! В громком голосе, прервавшем нас, звучит такое потрясение, что мы тут же отрываемся друг от друга. Я мгновенно трезвею. В наших взглядах, все еще направленных друг на друга, отражается один и тот же немой вопрос: «Что это сейчас было?» Ответ приходит через секунду. Обернувшись, я вижу таращащегося на нас Дональда Кэмдена и рядом пунцовую Обри. Занавесь, за которую мы проскользнули, отдернута, дверь на балкон распахнута, и все до единого гости позади этих двоих — а их там целая куча — пялятся на нас с Джоной. Включая бабушку. Глава 17. Обри Это как крушение поезда — и смотреть невозможно, и глаза отвести у меня не получается. Тем более что отчасти тут моя вина. Я понимала состояние Милли, когда Дональд повел меня к бабушкиному столу. Все время, что мы разговаривали, я старалась не упускать ее, бродящую по залу, из виду, но то и дело теряла. Последнее, что я видела, — как они с Джоной выскальзывают на балкон. Поэтому, когда бабушка попросила Дональда привести того, я сказала: — Он как раз только что вышел наружу, я схожу за ним. — Свежий воздух — как раз то, что нужно, — откликнулась бабушка. — Мы с Дональдом тоже пойдем. И вот мы здесь. Нужно сказать что-нибудь, разрядить обстановку. Любые слова подойдут, чтобы нарушить повисшее ошарашенное молчание двух сотен гостей в торжественных нарядах, которые думают, что застали двоюродных брата и сестру, пусть и не видевших друг друга много лет, целующимися взасос. В общем-то, идеально было бы объяснить, что на самом деле они как раз не родственники. Однако я понятия не имею, с чего начать, и прежде чем я успеваю собраться с мыслями, меня опережает бабушка. — Вот чем оборачивается нежелание прислушиваться к своему чутью, полагаю, — холодно роняет она. — Ваши родители были сплошным разочарованием, и вы ничем не лучше. От такого безапелляционного заявления у меня кровь приливает к щекам. Бабушка переводит взгляд на Джону, глаза ее сужаются. — Мне следовало ожидать, что сын Андерса окажется настолько испорченным! Тот все это время был словно в тумане, но названное имя действует на него как ушат холодной воды. Лицо вспыхивает ненавистью. Шагнув прочь от Милли через балконную дверь, Джона приближается к Милдред. — Да? Ну так у меня послание для вас — от Андерса. — Его негромкий злой голос разносится в мертвой тишине бального зала. — В гробу он вас видал — что тогда, что сейчас! По залу пробегает потрясенный ропот. Лицо бабушки идет багровыми пятнами. Я с изумлением таращусь на Джону, ничего не понимая, почти уверенная, что неправильно его расслышала. Чего ради, попав в такую кошмарную ситуацию, он делает ее еще хуже?! Дональд рядом со мной резко втягивает воздух с таким видом, будто готов сбросить парня с балкона. Балкон! Бедная Милли так и стоит там одна-одинешенька, застыв на месте. Я уже готова броситься к ней, протиснувшись мимо Дональда, когда гул толпы вокруг нас прорезает еще один голос: — Какая злобная ложь! Однако чего еще ждать от самозванца! Я оборачиваюсь, но не могу разглядеть, кто это сказал. Бабушка возле меня, окаменев, вцепляется в руку Дональда. Расширенные глаза смотрят почти с ужасом. — Уходите, — вполголоса говорит тот. — Я обо всем позабочусь. И Милдред вмиг исчезает. Поворачивается и семенит к своему столу так быстро, насколько только позволяет платье. Говоривший протискивается через толпу и останавливается, увидев Дональда. Несмотря на низкий рост и субтильность, мужчина выглядит странно внушительным, он весь словно искрится. Под копной темных волос прячется худое лицо хорька, которое я тут же узнаю. — Привет, Дональд, — кивает он с ухмылкой, засовывая руки в карманы смокинга. — Приятно снова тебя видеть. — Какого черта ты здесь делаешь, Андерс?! — взрыкивает тот. — Кто тебя впустил?! Дядя Андерс пожимает плечами, по-прежнему держа руки в карманах.