Бабушка сидит у тикового столика в тени гигантского кружевного зонтика, установленного позади. Накрыто на четверых, в трех многоярусных подносах аппетитный набор сэндвичей, выпечки и фруктов. На Милдред, несмотря на зонтик, еще шляпа от солнца и чудесный узорчатый шарфик поверх льняного платья цвета сливок, с длинными рукавами. Короткие перчатки в тон, на левой руке несколько золотых браслетов. Вьющиеся снежно-белые волосы распущены, лицо скрывают большие темные очки. «Так нечестно», — думаю я, усаживаясь. Я свои не взяла, решив, что надеть их будет грубо. А мне бы они для этого разговора тоже пригодились. — Обри. Джона. Милли. — Бабушка слегка кивает нам по очереди. — Добро пожаловать в Кэтминт-хаус. Тереза отходит. Сзади из ниоткуда появляется человек в черном фартуке и вполголоса предлагает на выбор чай, кофе или сок. — Прошу, угощайтесь. Накладывайте, что вам по вкусу, — добавляет Милдред. — Спасибо, — хором отзываемся мы, но никто не делает ни малейшего движения к закускам. — Вам ничего не нравится? — сухо интересуется она. Тут же раздается звон серебра — мы все одновременно бросаемся наполнять свои тарелки. «Черт бы ее побрал», — думаю я, подцепляя вилкой ломтик дыни. Не прошло двух минут, а мы уже прыгаем по команде, как дрессированные собачки. Джона, который сидит рядом, смотрит на сэндвичи с легким ужасом. — Они все с латуком, — шепчет он мне. — И его там полно. — Вот. — Я накалываю ему один своей вилкой. — Этот, кажется, с ростбифом. Джона с благодарностью хватает его. Обри благоразумно набирает себе всякой мелкой выпечки. — Итак… — Милдред складывает руки под подбородком. Я жду очевидного вопроса: «Зачем вы здесь?», но вместо этого она поворачивается к Джоне: — Должна признаться, я не нахожу в тебе ни малейшего сходства с Андерсом. Тот пытается выиграть время, откусив от своего сэндвича сразу половину, но тут случается катастрофа. Лицо краснеет, на глазах выступают слезы… Задыхаясь, Джона выхватывает платок и выплевывает в него полупережеванные комки пищи, тянется за стаканом воды и сипит: — Что это?! В недоеденной половинке между слоями начинки виднеется что-то белое и сметанообразное. — Эм-м… Похоже на хрен. Прости, — говорю я, пока Джона в два глотка осушает стакан. — Он не любитель, — поясняю я бабушке. — Я заметила. Отщипнув с миниатюрного пирожного крупную ежевику, она отправляет ее в рот. Даже странно видеть — неужели Милдред ест, как обычный человек? Я бы не удивилась, узнав, что она питается исключительно давнишними обидами. Разжевав и проглотив, она наконец снимает очки и кладет их на стол рядом с тарелкой. Густо подведенные, как и в первую нашу встречу, глаза по-прежнему направлены на Джону. — Расскажи мне — как дела у Андерса? Тот замирает, лишь чуть подергивается мускул у рта. Молчание длится так долго, что я уж думаю — вопрос остался неуслышанным. Затем Джона тянется за водой и наливает себе еще, хотя тишина становится совсем уж невыносимой. Наконец он смотрит на Милдред и делает глубокий, медленный вдох, словно готовясь говорить долго и много. — Хотите, чтобы я ответил честно? Голос звучит спокойно, с ноткой вызова. Вся прежняя неловкость вдруг куда-то испарилась. Отчего-то из-за этого теперь уже мне не по себе… Милдред приподнимает бровь: — Разумеется. У меня вырывается нервный кашель. Джона, моргнув, оглядывается на меня и заливается густой краской. Обернувшись к Милдред, он бормочет: — Нормально, кажется. Я не в курсе. Мы не очень близки. На ее лице мелькает какое-то непонятное выражение, и она поворачивается к Обри: — Ты тоже мало похожа на отца, хотя кое-что все же есть — в форме глаз и подбородка. — Та выглядит удивленной и польщенной таким сравнением. — Как там Адам? Обри нервно оттягивает ворот платья и облизывает губы. Она так и не притронулась ни к еде, ни к напиткам. Голос, однако, звучит вполне ровно: — Ну… как обычно. Милдред изящно отпивает чай. — Другими словами, по-прежнему думает, что солнце восходит и заходит для него, и окружает себя теми, кто с этим согласен? У меня от неожиданности глаза лезут на лоб. «Господи, дамочка, — думаю я про себя, — если он действительно такой, может, надо было что-то с этим сделать?» Обри краснеет. На ее лице отражается борьба между преданностью отцу, которой тот совсем не заслуживает, и явным согласием с отпущенной колкостью. Милдред смягчается и на секунду даже касается пальцами в перчатке ладони внучки. — Извини меня. Выходные выдались тяжелыми. Я не хотела… Словом, давай поговорим о чем-то более приятном. Как я понимаю, ты занимаешься плаванием и участвуешь в соревнованиях? — Та кивает. — Отец должен тобой гордиться. Он всегда ценил спортивные достижения. Обри колеблется, будто подозревая ловушку. — Я… я надеюсь, что так. Милдред снова поворачивается к Джоне, который до этого молча заедал чересчур острую приправу фруктовыми мини-пирожными. — Слышала, у тебя отличные оценки? Собираешься поступать в Гарвард? Тот делает паузу, чтобы проглотить кусок. Это легкий вопрос. — Да, наверное. Только минут через пятнадцать до меня доходит общее направление разговора. Есть немало животрепещущих тем, которые мы могли бы обсудить, — изгнание наших родителей, смерть доктора Бакстера, возвращение на остров дяди Арчера и, разумеется, главный вопрос, который должен волновать Милдред: «Какого черта вы вообще сюда приперлись?» Однако ничего подобного. Она по очереди расспрашивает Обри и Джону про отцов, достижения и жизнь вообще. Порой это больше похоже на допрос — бабушку явно интересует что-то конкретное о двух старших сыновьях, но она не хочет говорить прямо. Однако ее острый интерес не ослабевает ни на секунду. Джоне явно здорово не по себе, но он держится и ничем себя не выдает. Обри же от избытка внимания распускается, как цветок под солнцем. Меня здесь как будто и нет. Я всю жизнь представляла себе, как мы с бабушкой наконец встретимся. Конечно, про магазин — это просто глупые фантазии, однако все было гораздо глубже. Я думала — то, что меня назвали в ее честь, что-то да значит. И мое сходство с матерью. И дедушкины часы, которые я практически не снимаю. И наш общий интерес к искусству и моде. Теперь же, сидя здесь, в любимом мамином месте легендарного Кэтминт-хауса, глядя на барашки волн у горизонта и наедаясь куда плотнее, чем предполагала, потому что ни одного вопроса мне так и не задали, я понимаю: ничего это не значит. Может, Милдред расистка, поэтому не обращает внимания на свою единственную не-белую внучку? Или сексистка и ее интересуют только сыновья? Или я ей просто не нравлюсь? — Мне нужно в туалет, — говорю я, резко вставая. Она указывает на выход: — Налево по коридору. Уборная через две двери. — Ясно, — говорю я. Однако, выйдя из смежной с террасой комнаты, я сворачиваю направо. К черту указания Милдред. Я никогда раньше не была в доме, где росла мама, и хочу осмотреться. Сбросив сандалии и держа их в одной руке, я тихонько прохожу через огромные, великолепно обставленные, словно с журнальных страниц, комнаты. Повсюду предметы искусства и свежие цветы. Кухня, куда я заглядываю, оборудована самой высококлассной техникой, сверкающей так, будто ее никогда не использовали для чего-то столь приземленного, как готовка. Мое внимание привлекает мягкий голос, и я следую за ним обратно в коридор. — По-моему, это было чересчур, — говорит Тереза Райан. Она в комнате рядом с кухней, отсюда мне видна стена, сплошь закрытая полками с книгами. — Мы такое уже проходили. Кажется, что избавляешься от проблемы, а на самом деле создаешь десяток новых. В тоне чувствуется злость, которая как-то не вяжется с обычно безмятежной помощницей бабушки. Я подбираюсь ближе. — Они как раз здесь. Я пытаюсь не дать этому затянуться, но не знаю, когда смогу ее отвлечь. Какое-то, я бы сказала, болезненное любопытство. — Следует долгая пауза, потом Тереза добавляет: — Ну а сами как думаете? Все та же прежняя навязчивая идея. А сейчас совсем не время отвлекаться. — Снова пауза. — Да, согласна, так будет лучше для всех. Хорошо, после обеда еще созвонимся. Услышав звук шагов, я быстро отступаю обратно в кухню и ныряю за стойку. Тереза без остановки минует коридор, напевая что-то себе под нос. Когда слышать ее голос перестала, я выскальзываю наружу и заглядываю в комнату, из которой она вышла. Это кабинет — повсюду книги, шкафчики для документов и огромный резной деревянный стол. Умираю от желания рассмотреть все получше, но я и так пропала слишком надолго. Время есть, только чтобы проверить кое-что. На столе проводной телефон с дисплеем на трубке. У мамы на работе такой же — никак не хочет отказаться от этого старья. Я нажимаю кнопку меню и выбираю «Последний набранный номер». На дисплее появляется имя — Дональд Кэмден. Глава 14. Обри Милли для «Бутика Кайлы» — просто клиент мечты. — На тебе все выглядит просто замечательно! — восклицает хозяйка магазина, восторженно сжимая ладони, когда та выходит из примерочной и поднимается на подиум перед большим зеркалом. — Но это лучше всего! Думаю, мы нашли то, что нужно. Я тоже согласна. На Милли потрясающее платье в пол, без рукавов, с глубоким, но не вульгарным вырезом. Верх черный, пышный низ — белый. Добрый фут ткани, правда, волочится по полу за черными туфлями на высоких каблуках, но в остальном хоть сейчас на красную дорожку «Оскара». На лице, правда, никаких эмоций. С того странного завтрака у бабушки два дня назад, который закончился как-то внезапно — она сослалась на внезапную мигрень, — Милли словно погружена в себя, ее мысли где-то витают. Я думала, что поход в магазин наверняка поднимет ей настроение, однако она по-прежнему делает все как будто на автомате. Держится вежливо, но настоящего интереса не проявляет. — Подол, конечно, надо будет укоротить, зато сидит просто идеально, — говорит хозяйка — привлекательная женщина под сорок, смуглая и с темными волосами. На ней простое желто-коричневое платье-футляр и бусы в несколько рядов. Когда мы появились, она закрыла магазин и вместе с дежурной продавщицей почти час занималась исключительно нами. Я первый раз в таком месте. Все внутри буквально сияет от приглушенного белого света, под которым любая кожа выглядит безупречно. Кожаные, кремового цвета кресла, антикварные зеркала в серебряной оправе, пол блестит как перламутровый. Повсюду алые розы, наполняющие воздух мягким, пьянящим ароматом. В общем и целом — как будто попала внутрь удобной и дорогой шкатулки с драгоценностями. — Потрясающе выглядишь, — говорю я Милли со своего места у зеркала. Я уже давно сижу здесь, свернувшись калачиком, после примерки одного-единственного платья, которое меня нисколько не украсило — скорее наоборот. — Согласна, — кивает хозяйка. — Если тебе самой нравится, можем прямо сейчас приступить к подгонке.