— Не стоит этому сопротивляться, — тоном профессионального психолога предостерегаю я. — Подавлять свои чувства вредно. Мне наконец-то удается развеселить ее по-настоящему. Она так мило прыскает от смеха, совсем непохоже на обычную себя, что я отчаянно пытаюсь придумать еще какую-нибудь шутку, но в голову ничего не идет. Однако, отсмеявшись, Милли скрещивает руки на груди. — Ты опять? — спрашивает она обвиняюще, снова глядя мне куда-то через плечо. — Что «опять»? — Заигрываешь со мной? — Ничего подобного. Если только ты сама не против… — добавляю я, выдержав паузу. Она с трудом подавляет улыбку. — Мне кажется, для такого разговора тебе не мешало бы надеть штаны. Я бы предпочел иное развитие событий, но спорить не собираюсь. — Да, согласен. Ты не могла бы… — Я делаю неопределенный жест. Милли отворачивается к двери. Схватив со спинки кровати джинсы, я натягиваю их. Вообще-то на острове для них жарковато, но шорты я никогда особо не любил и надевал их только на баскетбол. А играть перестал с тех пор, как пришлось работать по две смены в «Империи». Господи, о чем я думаю — у меня в комнате Милли, и… Она вдруг вскрикивает. Я оборачиваюсь — ее расширенные глаза не отрываются от экрана телефона. — Что там? Арчер наконец объявился? Она мотает головой, держась рукой за горло. — Нет. Нет, нет… У меня напрягаются плечи. Первый раз вижу Милли такой, а я наблюдал ее реакцию на разоблачение двух самозванцев, включая меня самого. — Что стряслось? — Она не отвечает. — Что-то с вашей бабушкой? С твоими родителями? С Обри? — Да, — кивает она наконец. — В смысле, не с ней самой… Она прислала мне сообщение. Ей Карсон Файн рассказал… Милли поднимает на меня глаза, остекленевшие от шока. — Доктора Бакстера нашли мертвым сегодня утром. Утонул в лесном ручье позади своего дома. Глава 13. Милли Гораздо раньше самого дома мы видим кованые ворота. Футов пятнадцать в высоту, из толстых железных прутьев. По обе стороны, насколько хватает глаз, простирается каменная стена. Другого входа в Кэтминт-хаус нет, разве что попытаться взобраться по поднимающемуся из океана утесу с противоположной стороны. — Почти на месте, — извещает нас шофер, притормаживая и опуская окно. Снаружи одуряюще пахнет цветущей жимолостью. Вытащив тонкую серебристую ключ-карту из кармашка противосолнечного козырька, шофер прикладывает ее к сенсору на деревянном столбике. Раздается громкий щелчок, и ворота медленно раскрываются. Мы едем в «Бентли муллинер» с четырьмя пассажирскими местами сзади, по два друг напротив друга, а между ними столик орехового дерева с хромированной отделкой. Сиденья кожаные, цвета кофе со сливками, десятки кнопок позволяют регулировать температуру, наклон спинки и так далее. Джона всю дорогу экспериментировал со своим, но сейчас, когда машина медленно движется по извилистой подъездной дорожке, поднял голову. На высоких шпалерах по правой стороне от нас цветет жимолость, по левой — пышно зеленеют деревья, каких я не видела больше нигде на острове. Обри вздыхает. В полосатом платье-рубашке — впервые на ней не шорты — она выглядит неестественно и скованно. — Хейзел утром прислала сообщение. Похороны в среду. Надо будет попросить Карсона дать нам выходной. — Да, конечно. — Я веду пальцем по шву на гладкой коже сиденья. — Как считаете, дядя Арчер успел поговорить с доктором Бакстером до его смерти? — Я думаю… — Джона какое-то время колеблется, словно взвешивая, готовы ли мы к дурным новостям, но потом все же продолжает: — Честно говоря, скорее всего, он с самой нашей встречи просто не просыхает. Вероятно, так и есть. С разговора в бунгало прошло полтора дня, и от дяди до сих пор никаких вестей. На сообщения он не отвечает, звонки перебрасываются в голосовую почту. — Бабушка, наверное, уже знает про него? — предполагает Обри. — Ну то есть не могла же она не увидеть статью? — Да уж, — говорю я. Невозможно представить, чтобы Милдред не передали сразу же. Обри закусывает губу. — Мы должны ей рассказать, что это он пригласил нас сюда? — Нет! — мгновенно реагируем мы с Джоной. Он смотрит на меня с улыбкой, наклонив голову, и меня охватывает внутреннее волнение. Не знаю, что могло бы случиться вчера в его комнате, если бы не известие о докторе Бакстере. И я хотела бы получить ответ на этот вопрос. — Почему я против — мне известно, — говорит Джона. — Хочу как можно дольше удержаться на этой работе. Джей-Ти уже и так паникует из-за ситуации с Арчером. А ты почему? Я поднимаю подбородок. — Мы Милдред вообще ничего не должны. Пусть сама все узнает. Нам никто ничего на блюдечке не преподносил. Говоря «мы» и «нам», я вдруг понимаю, что действительно думаю о нашей разномастной троице как о едином целом. Я, Обри и Джона здесь заодно, и только мы понимаем друг друга. События этого лета принимают все более неожиданные повороты — хорошо хоть, на этом нелегком пути у меня есть попутчики. Мы с Обри сидим рядом, лицом по направлению движения. Она вдруг судорожно втягивает воздух, и я понимаю, что уже показался Кэтминт-хаус. — Ух ты! — восклицает она. Я выворачиваю шею, пытаясь заглянуть в окно с ее стороны, но через несколько секунд это становится излишним. Подъездной путь выпрямляется, и дом оказывается прямо перед нами. Если сзади, как мы видели с дороги, было сплошь сверкающее стекло и современный дизайн, то с фасада это совершенно традиционный для Новой Англии особняк. Два симметричных крыла, каждое размером с обычный дом на Чаячьем острове, обрамляют среднюю часть с огромными белыми колоннами и французским балконом над ними. Темная сланцевая крыша круто поднимается вверх, между четырьмя каменными трубами проложен мостик с перилами. Окна — я так и не смогла их сосчитать — высокие, с белыми переплетами и зелеными ставнями. Четырехсекционный гараж у левого крыла сложен из того же камня, что и дымоходы; на обрешеченной стене ярко выделяются цветы жимолости разных оттенков розового. Сразу за домом темно-синий океан смыкается на горизонте с голубым, испещренным кружевными белыми облаками небом. Я видела фотографии, но они совершенно не передают всего великолепия. На секунду у меня просто дух захватывает, когда я представляю, что в другой реальности могла бы проводить здесь каждое лето под заботливым присмотром любящей бабушки. Между колонн сбоку от входной двери нас ждет женщина в бесформенном сером платье и сабо, выглядящая совершенно неуместно на фоне величественного здания. Шофер останавливает машину, и мы выходим. — Добро пожаловать, добро пожаловать! — приветственно машет Тереза Райан. Она пожимает руку подошедшей первой Обри обеими ладонями. — Ты, наверное, Обри. И, разумеется, Джона. Пока они знакомятся, я держусь поодаль — мы ведь уже встречались. Вчера вечером я говорила с мамой, и мне показалось, что она скучает по Терезе. — Передай ей — запасные питчеры у «Янкиз» в этом году что надо. Почти как в девяносто шестом. Однако когда та приглашает и меня внутрь гостеприимным жестом, я ничего не говорю. Не хочу выглядеть, будто подлизываюсь. Да, она самый приятный человек из ближнего круга Милдред, но все же много лет назад выбрала ее сторону, не нашу. Прежде чем повернуть ручку двери, Тереза останавливается. — Если позволите, пара слов, прежде чем мы войдем, — говорит она, озабоченно хмурясь. — Для вашей бабушки вчерашний день стал тяжелым испытанием. Фред Бакстер был ее давним и близким другом. Его смерть потрясла ее. К тому же, полагаю, вы видели материал в газете о возвращении на остров вашего дяди? Она обводит нас испытующим взглядом. Я изо всех сил демонстрирую безразличие. — Да… Так странно. Обри и Джона просто смотрят в землю. — Столько всего сразу, — добавляет Тереза. — Надеюсь, вы понимаете, что завтрак может оказаться короче, чем мы думали. Я киваю: — Конечно. Она распахивает дверь и жестом приглашает нас в огромный холл с девственно-белыми стенами и теряющимся в высоте потолком. Все пространство заполнено искусно подобранной коллекцией картин, скульптур и ваз — я такое раньше видела только в музеях. Худой мужчина во всем черном, прилипнув взглядом к одной из стен, что-то помечает в записной книжке. Я немало времени провела в художественной галерее матери моей подруги Хлои и практически уверена, что перед ним подлинник Сая Твомбли[3]. Увидев нас, мужчина прерывает свое занятие и поворачивается к Терезе: — Уверен, что нас это заинтересует. Я с вами свяжусь. — Прекрасно, благодарю вас. Она возвращается к входу и открывает дверь. Оба обмениваются еще парой фраз вполголоса. Вернувшись к нам, Тереза лучезарно улыбается. — Ваша бабушка подумывает передать куда-нибудь часть своей коллекции. То есть избавиться… Каждая из картин, висящих там, может быть, и не принадлежит к числу лучших у Твомбли, но денег, вырученных за нее, хватило бы, чтобы оплатить наше обучение в любом из самых престижных колледжей. Мне, конечно, так и так туда не поступить, но все же… Горькая мысль гложет меня всю дорогу, пока Тереза не распахивает перед нами двойные застекленные двери. Мы оказываемся на обширной террасе с видом на океан, с поручнями из нержавеющей стали. Меня немедленно охватывает ощущение дежавю — хотя я никогда и не была здесь, но мама столько раз описывала ее во всех деталях… Это было ее любимое место во всем доме. — Милдред, дети здесь, — сообщает Тереза.