— Нет, платка нет! Вот, есть тряпочка для солнечных очков. Она тоже удобная, мягкая. И чистая. Практически. Дать? Я беру, смеясь сквозь слезы, и утираю глаза. — У тебя и правда ужасно получается. — Ну, зато ты улыбнулась. Хоть немного. Милли берет мою руку в ладони. Энергичное пожатие скорее подходит для формата предвыборной кампании, чем для утешения, но я не обращаю внимания. — Мне правда очень жаль, — искренне говорит двоюродная сестра. — И ты ни в чем не виновата. Совершенно естественно было хотеть, чтобы два дорогих тебе человека поладили. — Еще как «поладили», — глухо говорю я. — Хуже всего то, что я думала — они только из-за меня друг другу симпатизировали. Как можно быть такой жалкой? — Да уж, — говорит Милли. Я снова бросаю на нее укоризненный взгляд, и она добавляет: — Я думала, ты про нее. Типичная «разлучница». Да и дядя Адам не лучше — явный кризис среднего возраста. Банально до тошноты. Я смаргиваю вновь выступившие слезы. — Все пошло наперекосяк. Я чувствую себя такой виноватой, что не могу нормально общаться с мамой, хотя она миллион раз говорила — я здесь ни при чем. Бросила плавание, потому что не в силах быть рядом с тренером Мэтсон. И, наверное, уже не вернусь. Даже не представляю, что будет в следующем году, когда все в команде узнают. Пока еще никто в школе не в курсе… Включая Томаса. Я хотела ему рассказать, но никак не могла выбрать удобный момент. Не знаю точно, что это говорит о наших отношениях — я призналась во всем двоюродной сестре, которую знаю пару недель, и не поделилась со своим парнем, с которым мы вместе уже четыре года, — но, возможно, как раз здесь кроется причина нашего молчаливого разрыва. — И что дальше? — спрашивает Милли. — С ребенком и вообще? — Ну, она собирается его оставить. Так что где-то осенью у меня появится маленький брат или сестра — по отцу. Он всегда хотел сына… — Милли сильнее сжимает мне руку, приободряя. — И я сомневаюсь, что брак родителей это выдержит. Не представляю, как они смогут дальше жить вместе. А раз папа отказывается искать нормальную работу и обеспечивать себя, то… в худшем случае, видимо, моя тренер по плаванию станет заодно и моей мачехой. От одной мысли меня всю передергивает. Немного придя в себя, я бросаю на Милли виноватый взгляд. — То есть я знаю, у тебя тоже мачеха и все такое, но… — Это совсем другое, — поспешно отвечает та. — Там никаких измен не было. Папа встретил Сурью уже после того, как они с мамой развелись — не по его инициативе. Я опускаю голову. — Что с моим отцом не так?! Он мог бы добиться куда большего! Как доктор Бакстер сказал — такой потенциал, и растрачен впустую. На выходе — пустой звук. — Да, понимаю, — откликается Милли. — Я чувствую то же к маме. Ну, она, конечно, не настолько ужасна, как твой отец, но она такая… холодная. Никого к себе не подпускает. Папа никогда не мог ей угодить, а он ли не старался! Я обычно даже и не пытаюсь. Если уж ему не удалось, то у меня вообще никаких шансов. Он куда добрее меня и терпеливее. Еще раз сжав мою ладонь, она со вздохом откидывается назад и опирается на локти. — Что-то с нашей семьей не так, и очень здорово. Простая истина ее слов звучит для меня неожиданно. Конечно, я всегда знала, что Стори сложно назвать обычной, нормальной семьей, но в этом мне чудилось нечто… романтичное, что ли. Правда же в том, что мой отец, его братья и сестра — все они просто жалки. Он разрушил нашу семью из-за глубоко укоренившейся потребности чувствовать себя особенным, ничего для этого не делая. Тетя Аллисон оттолкнула мужа и держит на расстоянии Милли. У дяди Андерса такие ужасные отношения с собственным сыном, что тот назло ему заплатил самозванцу, лишь бы не ехать на остров самому. О дяде Арчере вообще годами ничего не слышно кроме того, что у него одна зависимость сменяется другой. На секунду я жалею, что сбросила звонок. Сейчас я сказала бы отцу: «Ты должен взглянуть в лицо тому, из-за чего бабушка от тебя отвернулась. Пока в тебе осталось еще хоть что-то от того человека, которым ты мог стать». Конечно, это было бы бесполезно. Отец свято верит, что он непонятый гений. Сморгнув последние слезинки, я наконец обращаю внимание на окружающую реальность. — Мы что… на кладбище? — спрашиваю я Милли. — А, да. Здесь, видишь ли, поменьше ушей, чем на улице. — Уголки ее губ слегка приподнимаются. — И посмотри, с кем мы оказались рядом. Воссоединение семьи, да и только. Следуя за ее взглядом, я читаю выгравированную на ближайшем могильном камне надпись: Абрахам Стори Возлюбленный муж, отец и филантроп «Семья прежде всего» — Цитата смотрится довольно иронично, — замечает Милли, и у меня вырывается короткий смешок. — Знаешь что? Отец был прав. Но только в одном, — добавляю я, когда она скептически приподнимает бровь. Дав волю долго сдерживаемым слезам, я чувствую себя гораздо легче. И голова прояснилась — с глаз у меня словно упали шоры. — Нельзя просто сидеть и ждать, что же будет дальше. Нужно самим что-то делать. — Что, например? — Милли мгновенно становится прежней, готовой разбираться с проблемами. — Поговорить с Чезом? Может, он подскажет, как связаться с Эдвардом Франклином? — Да, это хорошая мысль, но мне пришло в голову другое. — Я поднимаюсь и отряхиваю шорты. — Давай ответим на вопросы Хейзел. И зададим несколько своих. Аллисон, 18 лет. Июнь 1996 года У двери маминого кабинета Аллисон замерла, услышав знакомые голоса. — Отдых и движение, Милдред. Вот что пойдет вам на пользу, — проговорил доктор Бакстер, застегивая свою медицинскую сумку. Он обычно не посещал пациентов на дому, тем более в девять часов вечера, но для Стори всегда готов был сделать исключение. Особенно в эти полгода после внезапной смерти отца от сердечного приступа, когда матушка тоже вдруг стала беспокоиться за свое здоровье. — Оно бьется как-то не так, — пожаловалась она, прижимая руку к груди. Аллисон знала, в чем настоящая причина — сердце матери было разбито. — Я все время ей об этом говорю, — раздался голос Терезы Райан, маминой помощницы и матери Мэтта. — Давайте пригласим сюда инструктора по йоге, Милдред. И успокаивает, и тренировка отличная. Нам обеим пошло бы на пользу. Терезе, кажется, изменяет ее самообладание. Она переехала в Кэтминт-хаус несколько месяцев назад по настоянию матери — «временно, пока я не оправлюсь», как обещала та, — и, похоже, уже устала от такого близкого общения. Постоянные страхи Милдред и неспособность принимать даже самые простые решения были сейчас неудивительны, однако все привыкли, что бизнес семьи Стори работает как часы, и это выбивало из колеи. Адам тоже чувствовал на себе давление — матушка постоянно намекала ему, чтобы в следующем семестре он наведывался домой почаще и принял непосредственное участие в управлении некоторыми активами. — Весь смысл отъезда в колледж в том, чтобы не торчать дома, — жаловался вчера старший из братьев, когда они вчетвером лежали на огромных полотенцах на пляже перед Кэтминт-хаусом. — Я не хочу постоянно зависать здесь в выходные, как какой-нибудь абориген. — Кое-кто не понимает смысла слов, которые употребляет, — приглушенно прозвучал голос Андерса из-под надвинутой на лицо шляпы в стиле Индианы Джонса. Остальное — льняные штаны и рубашка с длинными рукавами — тоже вполне подошло бы археологу на раскопках. В отличие от братьев и сестры, Андерс на солнце мгновенно краснел как рак, сколько бы ни мазался кремом от загара. На этот раз, правда, такой наряд выглядел куда более уместно — термометр показывал всего двадцать градусов. Аллисон была в спортивной кофте и жалела, что надела шорты. — Ты, кстати, тоже мог бы предложить свою помощь, — раздраженно откликнулся Адам. — Приезжал бы хоть иногда. Вдвоем нам было бы легче. — Нет уж, спасибо, — зевнул Андерс. — Матушка решила наконец обналичить вложения в своего «золотого мальчика», в которых ты все это время катался. Так что наслаждайся. — Совершенно бессмысленная метафора, — проворчал Адам. Аллисон, легонько постучав по дверному косяку, заглянула в кабинет. Все трое повернулись к ней. — Здравствуйте. Рада вас видеть, доктор Бакстер. — И я тебя тоже, Аллисон. — Мы пошли, матушка. К Робу Валентайну, помнишь? — видя непонимающее выражение на лице матери, добавила Аллисон. Арчеру все-таки удалось уговорить остальных, включая Андерса, отправиться на вечеринку к своему другу. — Все четверо? — Да. Я же тебе говорила, — напомнила Аллисон, стараясь скрыть раздражение. Она повторила это дважды, но мать в последнее время просто пропускала мимо ушей все, что не хотела слышать. Лицо той вытянулось, выразив разочарование. — Я совсем забыла. Думала, посидим вечером по-семейному, поиграем во что-нибудь. Весь день только этого и ждала. — Ну… — Надо было Адаму пойти, у него лучше получается справляться с мамой. — Арчер давно не видел Роба, и мы все уже обещали… — Ох, Милдред, пусть идут, — вмешалась Тереза. — Они ведь с вами на все лето. Мама, казалось, еще колебалась, однако в итоге только вздохнула, словно сдавшись. Тереза тепло улыбнулась Аллисон: — Думаю, Мэтт тоже там будет. Передай ему — я скучаю и надеюсь, что он там один дома не только лапшой быстрого приготовления питается. У Аллисон екнуло сердце. На кофе Мэтт ее так и не пригласил, как собирался, но она действительно надеялась снова увидеть его у Роба. — Передам, — пообещала она и выскользнула в коридор, прежде чем матушка успеет возразить. — Лето — полный отстой, — проворчал Андерс, застегивая молнию плотной спортивной кофты с эмблемой Гарварда до самого горла. Все четверо переходили улицу, направляясь от парковки у Денежного пляжа к дому Роба Валентайна. — Как мы приехали, тепла еще не было.