О как! Интересно! — Минька, а воровал зачем? Если есть хотел, так подошёл бы и попросил. Дядька вот этот не вредный, поди дал бы кусок хлеба с чем — нибудь вкусным — я кивнула на Димара. Пацан сглотнул слюну, голодный всё — таки, независимо цыкнул зубом, но плюнуть на пол не решился. — Да не нужна мне ваша еда! Я рыбу продал бы кому, пацаны говорили, она шибко дорогая, отдал бы деньги, тогда бы меня в приюте не колотили бы, наверное… — тихо совсем закончил пацан. — Поправь меня, если я ошибаюсь. Значит, тебя зовут Минька, ты сейчас живёшь в приюте, рыбу ты украл, чтобы продать и тогда тебя не будут бить другие мальчики в приюте. Я правильно говорю? — вспомнила я свое педагогическое прошлое. — А как ты попал в приют? И давно? Что случилось с твоими родными? Минька немного помолчал, потом неохотно начал говорить: — В приюте я пять месяцев, когда мать померла, а отца я и не знаю. Кому я нужен? Вот соседи и привезли в приют. Только там бьют все время и еду отбирают! У меня даже рубашку, что мама шила и сапоги, почти новые, отобрали! В голосе у мальчишки уже слышны были близкие слезы, но он крепился. — А девчонку я вашу не бил! Она сама, как кошка дурная, в меня вцепилась и волосья драла. И по грязи катала! И кошелек ейный я не брал!! Сама потеряла или украл кто. И синяк я ей не ставил, это она об телегу треснулась! Так, все, прекращаем допрос, сейчас у мальчишки начнется неконтролируемая истерика, вон руки трясутся. — Все, хватит! Тарин, веди мальчика мыться, стричься, посмотри, чтобы вшей не было или болячек каких нехороших — я махнула рукой на вскинувшегося возмущённо пацана — Димар, найди какую — нибудь одежду ему. Да принеси ему, пока мыться будет, хоть бутерброд какой, потом Малия пусть накормит его. И спать куда пристройте. Завтра разберемся, куда его. Мужчины с незадачливым воришкой ушли, а я ещё сидела и думала, что делать с пацаном. Не отправлю я его в приют, ясно. Пристроить тут, в поместье? Посмотрим завтра, решим. А пока, как верно говорят, утро вечера мудренее. Глава 31 Глава 31 О, Господи! Скажи, куда мне деться? На помощь звать, скажи, каких богов? Сегодня на меня взглянуло детство Печальными глазами стариков! Голодные, немытые, худые, С вихрами непричесанных волос. То безразличные, то откровенно злые, Окутанные дымом папирос. Г.Гедерт Утром мне помогала с гигиеническими процедурами горничная по дому. Отводя глаза в сторону и пробормотав, что Лима неважно себя чувствует. Надо бы зайти, проведать ее. Мало ли. Но за завтраком Талия и Димар, родители Лимы, сказали, что ничего страшного, просто стесняется выйти с синяком под глазом. Сейчас она просто сидит в их комнате, если желаю, могу ее проведать. Димар рассказал, почему вчера Лимка так убивалась. Дело в том, что наша Лимка начала осознавать себя девушкой. Не просто девчонкой Лимкой, с острыми, вечно сбитыми коленками, растрёпанными косицами, бегающую с компанией такой же ребятни. А наконец — то почти взрослой барышней Лимией в городском платье, с нарядными бусиками, в общем, красавицей. Нет, пока ничего серьезного нет и увлечений тоже, она пока только училась вести себя по — девичьи, кокетничать, стрелять глазками и прочая девичья чепуха. Возчиком на фургоне вчера был молодой симпатичный парень, и Лимка с ним кокетничала, он отвешивал неуклюжие комплиманы ей, она стреляла глазками. И вот такой конфуз — прямо на глазах у остолбеневшего парня является Лима, вся из себя неповторимая, в грязном, изорванном платье, взлохмаченная, с фингалом, да ещё и обворованная! Бусики, нет, бусики остались. В сочетании с платьем в навозе смотрелись они убойно. Вот теперь Лимка и сидит, комплексует. Талия вдруг негромко засмеялась. Мы все с недоумением посмотрели на нее. — Димар, а ты вспомни, ты же внимание на меня обратил только тогда, когда я в пруд с гусями свалилась, а гусак ещё и долбанул меня клювом прямо по щеке! Вот, может, и нашей дочери такое же счастье привалит По Посмеялись все, закончили завтракать, и я попросила Милаша привести вчерашнего пацана ко мне в кабинет. Отмытый и кривовато подстриженный, в чистой и целой одежде мальчишка производил ещё более жалостливое впечатление — худой, бледный, с плохо зажившей длинной царапиной на руке и жёлтым синяком на цыплячьей шее. Короче, обнять и плакать. Одежку, видно, кто — то из работников от своих детей принес — хоть и не новая, но чистая и крепкая. На ногах старенькие, но не обшорканные сапожки. Но пацан по — прежнему смотрел недоверчиво. — Садись, Минька! — я показала рукой на ближний к столу стул. Мальчишка присел осторожно, полубоком, готовый в любой момент задать стрекоча. — Давай, рассказывай, что умеешь, грамотный ли, чему сам хотел бы научиться? Тебя покормили? Никто здесь не обидел? Смотрю, подстригли, одели. — Одели — пробурчал себе под нос пацан — остригли, как деревенского какого — то дурачка. — А ты, стало быть, городской барчук у нас? Пацан пробурчал что — то вообще неразличимое. — Нет уж, будь добр, коли обзываешь, то отвечать на вопрос и объяснить, почему ты лучше деревенских мальчишек. В моем поместье все дети в школу ходят, и неграмотных детей нет. А вот про тебя мы ещё ничего не знаем. (Кстати правда, школа в Кузьминках имелась, примерно класса до пятого, туда возили детей и с двух других деревень.) Немного помявшись, мальчишка рассказал. Жил он с матерью, отца он хоть и не знал, не признал его отец законным сыном, тем не менее, им с матерью помогал, не бедствовали. Дом был, Минька в школе учился, хорошо, в общем, было. Пока мать не умерла. Сразу появились какие — то родственники, которые предъявили бумаги о том, что мать брала у них деньги в долг и не отдала. Поэтому дом забрали, а самого Миньку отправили в приют. Хотя сам Минька помнит, что мать никогда в долг ни у кого не брала. А про приют он уже рассказывал. А что ему нравится, так он ещё не знает. Вот мама когда болела, так он сильно хотел стать таким лекарем — волшебником, чтобы маму вылечить. Вот так взмахнуть рукой, и вылечить. Я задумалась, глядя на мальчишку. Вот куда его? В приют? Погибнет там, как впрочем, и на улице. Ай, пусть живёт в поместье! Пока за мной побегает на посылках, там видно будет. Я усмехнулась — ишь, лекарем волшебным. Хотя, почему бы и нет? Я объяснила Миньке, в чём пока будет его задача, ну и то, что он на полном пансионе здесь. Он проникся важностью задачи, обещал соответствовать. Потом навестила Лимку. Выглядела она… необычно. За ночь синяк приобрел и глубину цвета, и объёмность, теперь глаз выглядел щелочкой в окружении всех оттенков синего. Для начала я рассказала ей историю Миньки. Лима, добрая душа, повздыхала, признала, что и правда, мальчишка ее не бил, а синяк сама получила — под телегой ударилась обо что — то и рукав у платья оторвала. Тут ее мордочка плаксиво скривилась, и она приготовилась вновь реветь. Я поспешила успокоить ее, сказав, что куплю ей новое платье, как только поеду в город. Все, слезоразлив прекратился, и Лимка стала сама собой прежней — веселой и доброй девчонкой, которую я люблю. Только вышла от Лимки, как услышала какой — то шум у дверей, кто — то громкий отдавал команды, правда, неразборчиво. Я побежала к дверям. Неужели это долгожданный гость? И действительно, выскочив на крыльцо, увидела заляпанную грязью знакомую дорожную карету, известного уже кучера, суетящегося возле багажа, и отца, который стоял возле крыльца и разглядывал окружающий его вид. — Папенька! — в этот вопль я вложила все самые искренние чувства — страх за отца, дочернюю тоску по родному человеку, нетерпение узнать новости, переживания за длинную дорогу. Я бежала с высокого крыльца прямо в широко распахнутые объятия любимого отца. Именно в этот момент я приняла лэра Нессира своим отцом в своем сердце, и буду любить точно так же, как своего далёкого отца из другого мира. — Маринелла, доченька! Девочка моя дорогая! Какая ты красавица стала! Да только все худая — то такая, тебя Малка не кормит совсем, что ли? — Да кормит, папенька! Просто дел много очень. Сейчас и вас кормить будем! Я потянула отца за рукав. Он не успел мне ничего ответить, как вмешался кучер: — И правда, лэрина Маринелла, не мешало бы. Я же, как в прошлый раз хотел, вечером приехать, вот и не остановились в таверне. А тут, ишь беда какая, застряли в грязи потемну, едва насилу к утру выбрались. Вот голодом и остались. А у вас — то дороги уже все сухие, маленькая дорога до ворот, вообще, хоть яйцом катись! Когда только успели отремонтировать! Я ж помню, как было — то! Я не сердилась на непосредственного мужичка, ведь только благодаря его соображению отец получил и мое письмо и посылку. Вот не отдала бы мымра ничего отцу, я уверена в этом! Отдав распоряжения подошедшему Димару насчёт кареты, багажа, кучера, пошли с отцом в дом. Понятно, что скромная бедность моего дома, не идёт ни в какое сравнение с роскошью столичного дома, но мне казалось, что у меня вполне достойно. Уютно и чисто. А богатство ковров и изысканные финтифлюшки не всегда говорят о семейном уюте дома. Отец с любопытством крутил головой, рассматривая убранство дома. — Я ведь, когда покупал, и не рассмотрел толком, что — то темно все было. — Признался он. — А сейчас хорошо у тебя, светло, чисто. Вот у мамы твоей талант был — в любой самой бедной комнатушке могла навести уют. Не давая ему перейти опять на грустные воспоминания, я потащила его дальше, к комнатам, что отвела ему ещё два дня назад. Пока он освежается, переодевается, в столовой быстро накроют неплановую трапезу. Я велела Малии подать обязательно копчёную курицу, карбоната, салат из свежего редиса и зелени. Ну и что ещё там полагается. Батюшка долго в комнате не задержался, вскоре он спустился ко мне в гостиную, оттуда мы прошли в столовую. Ел Нессир с завидным аппетитом, что даже я, недавно завтракавшая, не удержалась, поела салата. Точно, оголодали мужики в своем путешествии. Наконец, батюшка насытился и даже стал замечать, что именно он ест. И можно поговорить. — Маринелла, я что — то не пойму, это хлеб такой странный? — Он вертел в руке кусок нашего формового хлеба — Да, отец, это обычный хлеб, просто мы испекли его в таких вот формах, таким хлебом удобнее пользоваться, можно намазывать сверху, что хочешь. Кстати, вам понравилось то, что я отправила вам с кучером? Икра, сыр плавленый? Вот их хорошо сверху на такой хлеб мазать. Удобно. — Понравилось — не то слово! Я не ел такого никогда! Даже не поверил вначале, что это здесь, в поместье, делается, да Лидаш, кучер, подтвердил, что видел, как лэрина сама на кухне возится. Сильно ты изменилась, дочка. Вроде и повзрослела и наоборот, ещё больше девчонкой стала. Раньше — то ты, после своей Академии, такой холодной была, только чуть что — истерики устраивала. А сейчас смотрю — совсем другая стала, веселая, добрая, хозяйственная. Вся в маму свою! Папенька опять расчувствовался. Надо срочно тему переводить. — Отец, желаете объехать поместье сейчас или после обеда, отдохнув? — Наверное, после обеда. Ты, наверное, хочешь о доме спросить, о знакомых? Или о деле поговорить? — А давайте обо всем сразу! Перейдем в гостиную и посидим там. Я специально позвала его в гостиную, а не в кабинет, во — первых, мне не хотелось бы выяснять, кто тут главный и кто должен сидеть в хозяйском кресле за столом, во — вторых, у меня была задумка с вином. В кабинет подавать его вроде ни к чему, а вот в гостиную — вполне прилично. Мы перешли в гостиную, папенька с удовольствием сел в кресло и вытянул ноги. Я приступила к расспросам издалека. — Как там дома? Все здоровы? Как себя чувствует лэрина Зелина? С ее сестрой Гариной мы немного повздорили, но это ее поведение выходило за все рамки дозволенного, и мне пришлось принять меры. Но это не мои придирки, этому есть свидетели, можете сами их лично расспросить, чтобы не думали, что это моя блажь. — Не переживай, Маринелла, я все узнал из записки Милаша, да и Лидаш много чего рассказал. Только по просьбе Зелины не стал обращаться к судье. Но от дома отказал. Дома все благополучно, все здоровы. Только скучаю сильно по тебе. Вот вначале сердился, думал, видеть не хочу, а письмо получил и сразу помчался сюда, посмотреть, как ты тут. — Я тоже соскучилась, папа! Ещё долго письма не было, совсем забыла, что вы можете быть в отъезде, переживала, здоровы ли? Уже решила, если не будет известий до конца этой седмицы, то сама поеду в столицу. А тут радость такая!