Он говорил неторопливо, бесстрастно, очень рассудительно. – Зачем? – только и смогла вымолвить она. – Считай, его смерть от твоей руки меня удовлетворит. Арон не пытался вырваться: лишь со спокойным вниманием следил за Ташиным лицом. Клинок Зрящего перед ней слабо золотился, притягивая взгляд. – Этот меч не так прост, как кажется. Он сделает всё сам, тебе останется лишь направить его. Один укол, больше не надо. – Слова Палача растекались по сердцу, как яд: шёпотом сомнений, неведомыми ранее чувствами. – Подумай… Это Арон не пресёк игру в самом начале, пожелав в который раз свести счёты. Это он скрылся под маской, не решившись показать, кто он на самом деле. И ты готова пожертвовать всем, что осталось у тебя настоящего, ради него? Его слова ломали что-то. В ней. А сквозь трещины просачивалось нечто непривычное, страшное, поднимавшееся в душе змеёй из высокой травы, захлёстывая чем-то жёстким, холодным… …один укол. Всё, что требовалось, чтобы обрезать нити, связавшие её по рукам и ногам. Это ведь кажется не таким сложным – убить. Уступить зверю в себе. И шанс отомстить за всё, что с ней сделали – перед ней: так просто, до боли просто… Когда Ташины пальцы сомкнулись на рукояти меча, клинок показался ей не тяжелее палок, которыми они фехтовали с Гастом. Поднявшись тихо, как покидающая тело душа, она шагнула вперёд. Не оглядываясь на Алексаса, встала прямо напротив амадэев: один ждал, преклонив колени, другой сжимал в пальцах пряди чужих русых волос, опустив двуручник. Подняла меч, держа его обеими руками – строго перед собой, так, что лезвие словно рассекло её бледное лицо на две половинки. Больше не было слов. Осталась лишь улыбка Палача да тихое равнодушие Арона, следившего за приблизившейся смертью. Лишь где-то глубоко, на самом дне зрачков за этим равнодушием можно было различить отчаяние; отчаяние человека, которого предали. Таша прошептала одно-единственное слово – только по движению губ можно было угадать «прости». Направила клинок так, чтобы кончик лезвия почти коснулся креста на чёрной фортэнье; крепко сжимая кожаную рукоять, отвела меч назад. Улыбка Палача померкла. – Таша, нет!.. Клинок нанёс удар – и крик Алексаса оборвался. Клинок нанёс удар. Тому, кого ненавидела та, что направила его. Тому, чьей смерти она отчаянно желала. И нацелен он был не вниз, а вверх. Когда лезвие пронзило Палача, тот пошатнулся. Миг спустя двуручник, выпав из пальцев амадэя, хлюпнул об глину под глухое бурчание удаляющегося грома. Таша замерла, не смея пошевелиться. Неужели… …всё произошло в один миг, как вспышка отдаляющейся грозы. Вот Воин бросил вперёд свободную руку, вот ухватил чужой меч за лезвие, толкнул, дёрнул – и навершие рукояти пихнуло Ташу в грудь, заставив отступить, а потом вырвалось из пальцев и взлетело вверх. Так и не выпустив из другой руки пряди русых волос, разрезанной до кости ладонью Палач поймал подкинутый меч брата за эфес. – Хорошая попытка. Жаль, не удалась. Скользнуло по ребру, прошло под кожей и выскочило. К подобным царапинам я привычный. – Лицо Лиара казалось восковой маской. – Жаль… Сначала она услышала. Противный хруст и судорожный, прерванный выдох. Потом увидела, как Арон вздрогнул. Выдернув клинок, вонзённый брату в спину, Палач швырнул чужой меч на землю. Его собственный двуручник истаял чёрным дымом, как и плащ; алые огни, сквозившие в лесной чаще, растворились в ночи. – Жаль, – повторил Лиар, прежде чем исчезнуть во мгле. Таша смотрела на багрянец, расплывавшийся по лезвию золотистого клинка. Смотрела, как Арон заваливается набок. Смотрела, не в силах поверить тому, что видит. – Арон… Он взглянул на неё. Улыбнулся: через силу, но даже сейчас – тепло. От уголка его губ по подбородку пробежала струйка крови. – Арон! – рухнув на землю подле него, Таша лихорадочно коснулась ладонью его щеки. – Нет, нет, пожалуйста! Ты… ты не можешь… Подоспевший Алексас стиснул пальцами её плечо. Улыбка Арона погасла, голова со встрёпанными русыми волосами откинулась назад – и в светлых глазах амадэя отразилась тьма неба, которого он уже не мог узреть. Глава шестая Дорогами заговора Небо светлело медленно и неохотно: рассвет с трудом плавил свинец туч. Джеми кинул в костёр ещё пару веток – пламя, раздуваемое ветром, нёсшим вкрадчивый холод, заглотило хворост с жадным потрескиваньем – и посмотрел на тёмную фигурку по ту сторону огня. – Таша… Ответа он не дождался. – Таша, скажи что-нибудь. Она даже не моргала. …она не сразу поняла, что произошло. Алексас уже закрыл Арону безжизненные глаза, а она всё ещё стояла на коленях, пытаясь что-то прошептать. Осознание случившегося отказывалось приходить, какое-то время позволяя Тарише Бьорк – она же Тариша Фаргори и Тариша Кармайкл – милосердно надеяться, что ничего непоправимого не случилось. Потом – всё же пришло. Алексас крепко держал Ташу, пока она рвалась куда-то, даже не плача – воя, как раненый зверь, до хрипоты, почти без слёз. Он прижимал её к себе, говорил что-то мягко и успокаивающе, и в конце концов она будто бы успокоилась – во всяком случае, не плакала больше, только дрожала, как в ознобе. Тогда Джеми, наконец перехватив контроль, решил оттащить тела наёмников в лесок; трогать тело амадэя он не осмелился, но на всякий случай забрал его меч и нашептал кое-что, чтобы Таша не смогла подойти к обрыву. Опасения были напрасными. Когда он вернулся, заодно набрав хвороста, девушка просто сидела подле Арона, обняв руками колени, глядя в лицо, казавшееся спящим. Молча подпалив магией хворост, Джеми сел напротив неё и, скрывшись за языками пламени, стал ждать. Но за всё то время, что он ждал – ждал, когда она очнётся от своей боли, – она даже не шевельнулась. – Таша. – Джеми обошёл костёр и, присев на корточки, коснулся её руки. – Посмотри на меня. Ресницы её дрогнули, и она посмотрела. Без вопроса, без участия. Пустыми глазами. Глазами того, кто умер вместе с лежащим на земле. – Нельзя так. Нельзя, – голос сорвался на хрип. – Я… я тоже не верю, что всё закончилось так. Но мы должны идти дальше. Без него. Не ответив, она вновь опустила взгляд. Умирающий костёр трещал в пламенных судорогах. …он сам злился на Арона Кармайкла. Злился – ещё несколько часов назад, когда зеркало врага открыло им с братом глаза на истину. И от злости не мог ни найти слов, ни вмешаться, пока Алексас говорил с Ташей – да и не находил нужным вмешиваться. Потому что Джеми верил Арону, верил так же, как верила она, и оставаться рядом с ним после случившегося ему самому казалось невозможным. Но после того, как Арон Кармайкл пришёл на эту поляну, чтобы попытаться спасти их ценой своей жизни, Джеми понял одно: какую бы игру ни вёл умерший Зрящий, ему не были безразличны дети, которых он называл своими. – Пусти меня, – сказал Алексас. Вздох, с которым Джеми прикрыл глаза, вышел из их общей груди болезненным толчком. – Таша, он погиб. – Алексас положил ладонь на девичье плечо. Когда он вымолвил её имя, два слога прозвучали мягко, словно шуршание бархата. – Примите… прими это. От того, что ты отказываешься в это верить, от того, что сидишь рядом, ничего не изменится. Какое-то время он слушал тишину. Сплюнув в сторону, отстранился и вскинул руку. Боль хлёсткого удара по лицу заставила её вздрогнуть. Наконец взглянув на него, изумлённо прижать ладонь к горящей щеке. – Прошу прощения, – произнёс Алексас, – но если ты собираешься сидеть так вечно, боюсь, у нас с братом на тебя иные планы. Как твой рыцарь, я забочусь о твоей безопасности, и долг велит мне вернуть тебя к жизни. Любой ценой. Отведя глаза, Таша вновь устремила взгляд на лицо с тонкой тёмной линией, протянувшейся по щеке от угла приоткрытых губ. …слёз не было. Она не могла плакать. Не было ненависти. Не было боли. Была только пустота.