Нет, он и правда знал, что у Арона Кармайкла есть причина не привлекать к себе внимание широкой публики. Помнил. Очень твёрдо. Помнил даже, что эта причина как-то связана с тем, кто он. Вот только… – А ты помнишь, – спросил он неуверенно, – какая это причина?.. Ответить брат то ли не смог, то ли не успел: к колонне по обе стороны от него примостились близнецы Норманы, наконец освобождённые на этот вечер от всех великосветских обязанностей. – Признаться, Кармайкл-энтаро, ваша сестра сумела меня удивить, – сказала Элль, прежде чем глотнуть вина. – Не будь она приёмной, пошутила бы, что вашему отцу её подкинули. – Что ты с ней сделала, пока её одевала? – едва слышно поинтересовался Леогран. – Заколдовала? Подменила? Откопала из-под земли цверга и за час изготовила куклу с её лицом? Все трое посмотрели на Ташу, танцевавшую с Иллюзионистом обещанный верс. Среди пестроты бархатных и шёлковых одежд чёрно-белая пара выделялась бы, даже если б вокруг неё сама собой не образовалась почтительная пустота: гости предпочитали наблюдать за подобным зрелищем, а не мешать ему. Вермиллион танцевал как-то даже возмутительно хорошо для Мастера – со вступлением в должность те издавна отрекались от семей и возможности завести оную. В поворотах танца видно было, как он спрашивает девушку о чём-то, а та смеётся так заливисто, словно самой большой печалью в её жизни были каблуки, безнадёжно стесанные после таких же блестящих сборищ. Они даже казались чем-то похожими – и могли сойти за брата и сестру куда успешнее, нежели когда рядом с Ташей стоял Джеми. – Просто платье такое. Вся душа в потёмках, – пожала плечами Элль. Переведя взгляд левее, вдруг поспешно юркнула за колонну: – О нет… – Что такое? – Там Ролана! Мне её жалобных глаз во время поздравлений на год вперёд хватило! – Сестра герцогини Эмбенской? – Леогран сощурился, завидев девушку в маково-алом шёлке, печально бредущую сквозь толпу. – Думал, у вас всё в прошлом. – Так и есть. Попробовал бы только донести это до неё, а то у меня не выходит. Джеми не слушал их, наблюдая за тем, как по окончании танца Мастер ведёт к законному жениху Ташу, по пути обзаведшуюся потным бокалом холодного вина. Откровенно говоря, последнюю пару дней общество Элль вообще вызывало у него куда меньше трепета, чем положено испытывать юнцу вроде него в обществе прелестной лэн из своих грёз. Просто для трепета было не самое подходящее время, а запирать свои чувства в чулане где-то на задворках сердца, если того требовало дело, они с Алексасом оба умели почти в совершенстве. – …Морли, стало быть, – говорил Мастер, когда чёрно-белая пара подошла достаточно близко, чтобы Джеми смог их расслышать. – Как любопытно. Откровенно говоря, подумал об этом сразу, как вас увидел. – Неужели порода Морли столь хорошо известна, что каждому бросается в глаза? – спросила Таша, придерживая бокал с очаровательной небрежностью. Лучше пусть в глаза бросается порода Морли, чем Бьорков, подумал Джеми. Что ни говори, их королеве повезло, что в рулетке с судьбой она выиграла внешность отца, а не матери. – Она достаточно хорошо известна мне, – улыбнулся Мастер. – Представьте себе… – Значит, Орек-энтаро предпочёл видеть своего племянника женатым на дочери изменников. Новый голос, высокий и надрывный, без труда перекрыл бальный шум. Когда Мастер с Ташей, обернувшись, расступились, Джеми увидел смуглую девушку, окутанную лазоревой пеной воздушного платья. Тёмные волосы прижимала к голове серебряная сетка, карие глаза смотрели на Ташу с такой ненавистью, которой не ждёшь от человека, увиденного впервые в жизни. – Лилла… Леогран выдохнул это куда более растерянно, чем в тот миг, когда стоял перед Алексасом обезоруженный. – Таша, это Лилламор Дэрдан, – произнесла Элль сдержанно, разбивая неловкую паузу. – Они с моим братом… были почти помолвлены. – Да, и Орек-энтаро не далее чем три месяца назад отказался подписать наш обручальный договор, сказав, что считает своего племянника слишком юным для брака. – Сощуренные глаза Лиллы отливали малиновым; блики, рассыпавшиеся по радужке, напоминали о перебродившем вине. – Однако я предположила, что дело в чём-то другом, и как же приятно оказываться правой. На всю ненависть, обрушившуюся на неё ледяным потоком, от которого даже Джеми слегка тряхнуло, Таша ответила сочувственным наклоном головы. – Мне жаль, что Орек оскорбил вас, Дэрдан-малэн. Уверена, он не в полной мере осознавал, кому отказывает. За короткое время он потерял почти всю семью, в такой ситуации неверные решения простительны. Её голос обволакивал спокойствием, словно бархатный покров, но этот бархат лишь разрезался о кривую улыбку Лиллы, как о зазубренный нож. – Что ж, решение ввести вас в семью точно было неверным. Ему стоило бы вспомнить, что плоды часто наследуют болезнь дерева, его породившего, а от измены короне и до супружеской недалеко. Спрашивать, откуда ей стало известно о Морли, если на церемонии к Таше торжественно обращались как к Тарише Кармайкл, было бессмысленно. Норманы прекрасно понимали, что Ташин «секрет» перестанет быть таковым, едва о нём услышит хоть кто-то из собравшихся в зале, – и распространится тем быстрее, чем горячее услышавший будет клясться и божиться, что тайна эта умрёт вместе с ним. – Мы не в ответе за то, какие решения принимали наши родители. А вот за те, что принимаем мы сами – в полной мере. – Мастер улыбался, однако при взгляде на эту улыбку трудно было избавиться от ощущения, что под ней прячутся клыки. – Вам, к примеру, не мешало бы избрать молчание. – Всё в порядке, Вермиллион-энтаро, – заверила Таша. – Я понимаю, что Дэрдан-малэн в расстроенных чувствах. – Скажи одно, – сказала Лилла, не обращая никакого внимания на все попытки собеседницы заключить мирный договор. – Тебе есть хоть какое-то дело до того, кто он сам, а не до его титула? Ты правда думаешь, что можешь вернуть с его помощью то, что отняло у тебя восстание, потому что твои родители были слишком глупы, чтобы выбрать правую сторону или хотя бы выжить? Таша снова наклонила голову. К другому плечу, уже без сочувствия. – Лилла, – ровно выговорила Элль, – ты переходишь всякие… – А что думали вы? – мягкий Ташин голос без малейших усилий перекрыл и слова младшей из близнецов Норман, и бальный шум, окутывавший их звуками, точно пёстрой шалью, сотканной из обрывков музыки, смеха и разговоров. – Ваш род, если не ошибаюсь, не может похвастаться ни особой древностью, ни славными предками, вошедшими в легенды. – Я любила его! – Лилла сорвалась почти на крик. – Я ради него готова была пойти против матери, которая считала, что мне можно найти жениха, чьё лицо не будет вызывать у неё отвращения! А мне было всё равно, потому что я люблю Лео таким, какой он есть! – Да что вы говорите? – И не смей надо мной смеяться! Думаешь, ты бы стояла сейчас на этом месте, если бы тебе не повезло родиться в семье, в которой ты родилась?! Зато как, должно быть, гордились бы твои матушка с отцом, если б не гнили в могиле! Крик близнецов «Лилла!» совпал с неосознанным движением Джеми, вскинувшего руку, чтобы заставить язык прекрасной лэн на ближайшую пару часов превратиться в бесполезный кусок мяса; совпал с плеском, с которым пролилось на пол недопитое Ташей вино, и отвратительным стеклянным хрустом, с которым бокал лопнул в Ташином сжатом кулаке. Она разжала пальцы, позволив осколкам зазвенеть по голубому мрамору. Посмотрела на ладонь, кровь с которой капала в растекавшуюся у подола её юбки винную лужу, окрашивая ту алым; посмотрела так равнодушно, словно разучилась чувствовать боль давным-давно. – Прошу прощения. – Таша задумчиво тронула крупный осколок, застрявший в ране, торчавший из неё чудовищным украшением. – Я такая неловкая. – Она подняла взгляд, безмятежно улыбнувшись Лилле, наблюдавшей за ней с той же оторопью, что сковала тело и губы Джеми. – Всё же, Дэрдан-малэн, я протяну вам руку дружбы. Хотите вы того или нет. Прежде чем кто-либо успел опомниться, кисть её нашла и сжала кисть Лиллы – и та вскрикнула, когда острая грань взрезала её кожу. – Несколько советов на будущее, – крепко сжимая девичьи пальцы, вгоняя стекло в свою и чужую руку, вымолвила Таша проникновенно. – Не судите о ситуации по собственным домыслам. Не судите о человеке по тому, что видите снаружи. И, причиняя боль, будьте готовы её терпеть. – Её застывшая улыбка и правда напоминала кукольную. – Если хотите знать, почему сегодня рядом с Леограном стояла я, а не вы, посмотрите в зеркало. Смотрите до тех пор, пока не разглядите там особу, в словах, мыслях и существовании которой меньше смысла, чем в самом коротком и бессмысленном слоге обручального договора, на котором вы так хотели видеть свою подпись. Наконец выпустив вырывающуюся руку, Таша проводила взглядом Лиллу, пятившуюся от неё спиной вперёд, словно от чудовища. Когда та, пару раз столкнувшись с кем-то, исчезла в толпе, всё с той же неестественной улыбкой, не дрогнув, вытащила осколок из раны – и, кинув его на пол к остальным, отвернулась. – Прошу меня извинить. Я вдруг ощутила острую необходимость подышать свежим воздухом, – бросила Таша через плечо, прежде чем чёрной кошкой скользнуть к выходу из зала. – И побыть одной. Кровавые капли на голубом мраморе отмечали её дорогу путеводными вехами, тут же стиравшимися, когда на них наступал очередной гость, которому было не до того, чтобы замечать чужие раны. Бал, в конце концов, к подобному не располагал. Норманы и Мастер провожали глазами Ташу и ртутную тень, уходившую вместе с ней. Вопрос «что это было?» не прозвучал, но висел в воздухе так отчётливо, что почти вырисовывался над их головами сверкающими буквами. – Поскольку ты ожидаемо не понял, что это та часть, где ты бежишь за девушкой, невзирая на все её пожелания «побыть одной», – сказал Алексас, – отдавай тело мне. Они нагнали Ташу в музыкальной гостиной, сегодня открывшейся за той дверью, которая до того приводила гостей в картинную галерею. Исчезли портреты, исчез длинный коридор, зато появилась небольшая светлая комната, где расписному пианофорте у стены составляли компанию уютные диванчики и целая коллекция корд, выставленных в шкафах за стеклом. Должно быть, работы Орека, а может, и его учителя. Только зеркало у стены осталось неизменным. Обитатели особняка должны были иметь возможность сбежать вне зависимости от того, какое сегодня число. И едва ли то были два разных зеркала: скорее одно, которое единственное из всех вещей оставалось на месте, пока менялась вся обстановка вокруг него. Таша стояла у открытого окна в сад, в лунной темноте, которую прорезал лишь блеск одинокой лампадки на стене, и в тишине, размываемой отзвуками далёкой музыки. – Я сказала, что хочу побыть одна, – произнесла она, когда Алексас подошёл ближе. – Считайте меня вашей тенью. А тени обычно как раз не считаются. – Он развязал шейный платок, который ему к балу щедро одолжил Леогран: отрез белого шёлка с кружевной оторочкой. – Вашу руку. Без сердца, не беспокойтесь. Оно вам ещё самой пригодится. Таша молча наблюдала, как Алексас ощупывает израненную ладонь, убеждаясь, что стекла в ней не осталось, и перевязывает её платком. Наблюдала так неподвижно, будто это была не её рука. – Меня поражают многие ваши способности, но одна из них напоминает о себе чаще других. А именно – ваш поразительный дар находить неприятности… или притягивать их, дабы они нашли вас. – Алексас бережно затянул хитрый узелок, закрепляя импровизированный бинт на девичьей кисти. – Утешает одно: выпутываетесь вы из них почти так же легко. Даже умереть умудрились всего-то на пару моментов, испортив слушателям, которые однажды будут внимать балладе о ваших приключениях, возможность на этом месте прорыдаться всласть. – Пока. Пока выпутываюсь легко. – Таша отстранённо согнула и разогнула пальцы. – Если можно назвать это выпутыванием, когда я продолжаю безнадёжно дёргаться в сетях, в которые меня поймали. Алексас думал, что возразить, пока она неслышно переступала по ковру ближе к распахнутым створкам. За ними далеко внизу струилась вода в фонтане и Камне, окружённом яркими нитями бумажных фонариков и гирлянд, развешанных на кустах шиповника. – Знаете, что самое отвратительное? – заговорила Таша, не дождавшись, пока Алексас определится с ответом. – Мне это понравилось. Гримаса боли на её лице. То, что я смогла причинить ей боль – в ответ на ту, что причинили мне. Хотя по сути она просто глупая маленькая девчонка. – Она старше вас, насколько могу судить. – Над этими словами долго думать ему не пришлось. – Это не я, Алексас. Я никогда не хотела причинять боль кому-либо. Звери внутри меня могли делать это, я – нет. А если это я… – она оглянулась на него. – Мне не нравится быть такой. Второй раз за всё время их знакомства Алексас прочёл в её глазах беспомощность. То, что рядом с ней он тоже часто чувствует себя куда более беспомощным, чем ему хотелось бы – вот как сейчас, – бесило до потери пульса. Тяжело уберечь кого-то от колдуна, что могущественнее тебя стократ, и ещё тяжелее оберегать кого-то от него самого. – Вы говорили, что играли на корде, – произнесла Таша, видимо, заметив шкаф с инструментами за его плечом. – Да. – Сыграйте мне. Пожалуйста. В другое время он стал бы возражать. Ненавидел показывать посторонним то, что считал несовершенным; а в том, что после огромного перерыва в занятиях его игра будет далека от совершенства, он не сомневался. Но мольба в её голосе вынуждала забыть о принципах.