* * * Пробуждение вышло быстрым и лёгким. Впрочем, после недавних событий Таше любой сон, не являвшийся смертным забвением, казался лёгким. – Доброе утро, – сказала разбудившая её Тальрин, разгибая тонкий стан, скрытый простым льняным платьем. – Завтрак ждёт. Таша прикрыла ладонью глаза, щурившиеся от бледно-карамельного летнего света, который лился из окна. – Особо не разлёживайся, – ласково заметила хозяйка дома, подбирая с пола разбросанные Кирой игрушки. – Вам ещё собираться, а до особняка герцога не так близко. Полагаю, ближайшие ночи вы проведёте там, так что вещи придётся брать с собой. Таша сонно смотрела, как она складывает тряпичных кукол и деревянных зверей в разукрашенный сундук. Совсем как её бабушка, когда-то с добродушным ворчанием складывавшая на место Ташины вещи. Интересно, была бы Тара Фаргори такой добродушной, знай она, кто её внучка на самом деле. – Как вам удаётся жить среди людей, не скрываясь? Соседи ведь не могут не замечать, что вы не стареете. – Я отреклась от своего дара, – буднично ответила Тальрин. – Поклялась не перекидываться. Муж поручился за меня. В Пвилле добрые люди и здравомыслящий пастырь. Кто-то косится неодобрительно, но в целом не обращают внимания. – И вам… вы в порядке? Это всё же заставило собеседницу замереть, прежде чем кинуть в сундук шерстяную овечку, звякнувшую бубенцом на пёстрой ленточке, обвивавшей её шею. – Ты сама знаешь, что такое навсегда отказаться от неба, хотя бы раз почувствовав себя крылатым. Но я сделала свой выбор и заплатила ту цену, что от меня требовали. – Деревянная крышка, расписанная аляповатыми розами, хлопнула так решительно, словно Тальрин надеялась этим стуком поставить точку там, где на деле для неё всё ещё стоял вопрос. – Я выбрала жизнь среди людей. Жизнь без страха и осуждения. – И ваш муж согласился? С таким выбором? – Он не понимал, что я теряю. А я сперва слишком любила его, чтобы обманывать и перекидываться тайком, потом – обзавелась слишком многим, чтобы рисковать навлечь гнев не только на свою голову. – Когда Тальрин повернулась к Таше, незабудочный взгляд женщины был спокоен. – Иные из людей могут не выбирать между тем, что им дорого, но нам с тобой такой роскоши не дано. Повезло, что тебе достался отец, который примет тебя любой. Видимо, тяжёлое ответное молчание истолковали по-своему – и, вздохнув, хозяйка дома вернулась к тюфяку, чтобы с материнской нежностью приобнять Ташу за плечи. – Жаль твою кошку. Ты оправишься. Поверь. – Печаль в словах мешалась с уверенностью. – Каждый из нас за жизнь теряет части себя по пути. Каждый проходит через то, что оставляет в душе ношу, которая кажется невыносимой. Но если не цепляться за эту ношу мёртвой хваткой, то чем дольше мы несём её, тем легче она становится. – Я бы хотела никогда ничего не терять, – ответила Таша глухо. – Ничего и никого. – Этот выбор уже никому из живущих недоступен. Даже королям. Даже бессмертным. – Отстранившись, Тальрин заглянула гостье в глаза – с едва заметной улыбкой на бледных губах, чуть шелушившихся в уголках. – Живи счастливо, девочка. Счастливее, чем я. Под этим кровом тебе всегда будут рады. Позднее, непосредственно перед отбытием в особняк, они с Тальрин простились снова. Куда проще – ведь вокруг прыгала и канючила Кира, не понимавшая, почему «святой папа» приехал так ненадолго, и квохтала Мэл, настаивая, что по окончании визита к герцогу дорогие гости обязаны снова заглянуть к ним. Но именно то, первое прощание вспоминалось Таше, когда их кони прорысили за околицу Пвилла и ступили на тропу, змейкой вившуюся по холму, на вершине которого ждал особняк герцога с причудливым названием Клаусхебер. Пвилл, как выяснилось, являл собой небольшой симпатичный городок, примыкавший к хвойному лесу. Дома кругами расходились от центральной рыночной площади, пылая черепичными крышами в ярком золоте полуденного солнца. Таша слышала, что Пвилл издавна славился своими гончарами; рядом располагались залежи глин – как обычных красных, так и ценных белых, – и с холма даже видны были карьеры, начинавшиеся сразу за окружавшим город сосняком. – У нас есть три ночи, однако я надеюсь, что всё решится уже сегодня, – молвил Арон, пока кони вымеривали шагами дорожную пыль. – Будем вместе патрулировать коридоры. – Вдвоём, вы хотели сказать? – уточнил Алексас. – Полагаю, мы оба не желаем подвергать Ташу-лэн лишней опасности вдобавок к тем, что уже ей угрожают. – Верно. Но её дар нам пригодится. – Оборотничество? – Таша, привычно устроившаяся у дэя за спиной, вскинула брови. – А оно тут при чём? – Узнаешь. – Осадив Принца, Арон спешился у чугунных кованых ворот герцогской обители. – Позже расскажу. Ворота были приоткрыты, приглашая ступить в огромный заросший сад. Клаусхебер оказался скорее старым замком, нежели особняком – синим, как зимние сумерки, от башенок, тянувших острые шпили к ясному небу, до стен и венчавших их зубцов на плоских крышах. Каэрилий, вспомнила Таша; так назывался камень, складывавший обитель Норманов. Слишком грубый для поделок или облицовки, но всё равно завораживавший немеркнущей яркостью и чистотой цвета, напоминавшего о тёмных сапфирах. Вдоволь покружив по путаным дорожкам среди раскидистых корявых вязов и кустов шиповника, ведя коней за собой, путники всё же достигли крыльца с широкими ступенями, ведущими к огромным двустворчатым дверям. Отбив все кулаки в тщетных попытках привлечь внимание обитателей особняка, Джеми уже предложил подпалить что-нибудь, дабы призвать хозяев небольшим пожаром, когда кто-то наконец распахнул одну из дверей, окованную шипастым железом поверх морёного дуба. – Прошу прощения. Почти все наши слуги на время полнолуния сбежали в город в страхе перед призраком, и я не могу их винить. – Появившийся на пороге юноша склонил голову. – Леогран Норман, племянник Его Светлости. Вы отец Кармайкл? Вокруг породистого лица рамкой из красной меди рыжели длинные, до плеч волосы. Шёлковая жилетка до середины бедра оттеняла сапфировые глаза – почти такие же яркие, как стены из каэрилия; белая рубашка с кружевным воротником, штаны тонкого сукна и туфли из мягкой замши выдавали аристократа ещё прежде, чем это делала манера держаться – слишком похожая на ту, что Таша уже привыкла видеть у Алексаса. Но поразительнее всего были белые пятна на его лице и кистях рук, не прикрытых одеждой: ещё бледнее его светлой кожи. Ледяные метки – так их называли. Таша с детства любила сказки о Ледяном Князе, духе зимы, чья поступь морозила землю; взмах его плаща порождал метель, а прикосновения оставляли рисунки из инея на стекле и белые следы на телах иных детей, которым не повезло привлечь его внимание. Глядя на Леограна, и правда легко верилось, что некогда Князь склонился над его колыбелью, оставив на память причудливый узор из снежной белизны в тех местах, где его пальцы из любопытства прикоснулись к человеческому ребёнку. Впрочем, увидев ледяные метки воочию, Таша не сказала бы, что Леограну не повезло. Она могла назвать его внешность необычной, удивительной – какой угодно, только не уродливой. – Он самый, – ответил дэй. – Это мои приёмные дети, Джеми и Таша. – Польщён знакомством. – Леогран отступил вглубь холла; ледяные метки вокруг его губ и глаз словно подчеркнули его улыбку. – Проходите, сейчас как раз подадут ужин. Конюший заберёт ваших лошадей… Он, к счастью, один из немногих, кому хоть призраки, хоть дамнары нипочём. В замок Таша вступала, чувствуя, как нервозность колючим шариком ворочается где-то между рёбер. Внутри ждал тот же каэрилий, не прикрытый ничем, кроме ковров да гобеленов. Казалось, их приняла в свои объятия густая синева вечера, который внезапно решил наступить сразу после полудня. Холл гулко бурчал вслед каждому шагу. Пахло затхлостью и тленом (Таша бы даже сказала, что тлеющими цветами, но откуда бы здесь взяться эйрдалям?). Впереди громоздилась лестница – украденная из королевского дворца, судя по ширине; по ней гости поднялись на второй этаж, а там, попетляв по коридорам, вышли в столовую. Просторный сумрачный зал навевал мысли о дне глубокого озера. Столовую обставили скудно, скорее в духе первых веков Третьей Эпохи, нежели просвещённой современности: на стенах и каменном полу красовались волчьи шкуры, на лавках за длинным грубым столом могли бы с комфортом разместиться все гвардейцы Его Величества. Сам Его Величество взирал на присутствующих, будучи повешенным над огромным камином – в виде портрета, – и, в отличие от своих предшественников, которые на официальных портретах предпочитали гарцевать на конях или опираться на мечи, сидел за заваленным бумагами письменным столом. Глядя в светлые, живые, очень умные глаза Шейлиреара Дарфулла, Таша подумала, что живописцу впору было бы собой гордиться. Эти глаза она узнала бы, даже если б не запомнила короля и его яблоко в карамели куда отчётливее, чем можно ожидать от напуганного ребёнка. – Добро пожаловать в Клаусхебер, святой отец, – весело произнесла рыжеволосая девушка в лёгком аквамариновом платье, поднявшись с ближайшей лавки. – Лавиэлль, моя сестра-близнец, – сказал Леогран. Высокая и худая, Лавиэлль Норман выглядела столь хрупкой, что к ней страшным казалось притронуться, не желая сломать. Рыжие волосы, среди которых проскальзывали серебристо-белые пряди (видимо, придворная мода), племянница герцога уложила в перевитое лентами произведение парикмахерского искусства. Платье было подобрано так, чтобы оттенять не только цвет глаз – того же дивного сапфирового оттенка, что и у брата, – но и кожу, тону которой могли позавидовать даже лилии. Впрочем, ледяные метки на её лице всё равно были белее, а ещё – завораживающе симметричными: казалось, кто-то нарисовал белилами на девичьих щеках крылья огромной бабочки. Кроме Лавиэлль да застывшего у камина слуги в характерной форменной каузе со стоячим воротничком, расшитой золотом по бежевому бархату, в зале их больше никто не ждал – и это позволило Таше впервые за последние моменты вдохнуть полной грудью. Перед смертью не надышишься, но она была рада и небольшой отсрочке встречи с потенциальным кукловодом. – Элль, с отцом Кармайклом ты уже знакома, а это его приёмная дочь… – Таша, – представилась та. – И его приёмный сын… Когда ответное молчание затянулось, Норманы недоумённо переглянулись. – Джеми, – сообщила Таша, бесцеремонно ткнув своего рыцаря локтем в бок. – Ум, – не сводя глаз с Лавиэлль, подтвердил тот невнятным бульканьем. – Очень приятно, – вежливо ответила та и тут же повернулась к Арону: – Садитесь, святой отец. Я знаю, у вас ещё уйма вопросов, но предлагаю перейти к ним после обеда. – Благодарю. И всё же первым делом я хотел бы поговорить с Его Светлостью. – Дядя с тётей сегодня уехали на охоту. – Пригласили нас и уехали?.. – Да. – Лавиэлль обвела рукой скалившиеся со стен волчьи головы, будто извиняясь. – Они любят охотиться. Таша знала, что это не должно вызывать у неё облегчения, но всё равно вызвало. Хотя бы потому, что таинственный отъезд герцога делал его персону ещё подозрительнее, и понимание, что её догадки могут быть верны, уже заставляло чувствовать себя чуточку лучше. Знать, кто твой враг, проще, чем сражаться с неизвестным. Не исключено, что вопреки обещаниям герцог нагрянет в особняк среди ночи. Но если он и планирует нежданно устроить им очную ставку, Таша к ней готова. – И где же они сейчас? – В охотничьем домике… где-то в лесу. Мы сами точно не знаем. – Вы можете выведать у нас всё, что нужно, – добавил Леогран. – Дядя обещал вернуться завтра. – Ясно. – Опустившись на лавку, Арон задумчиво постучал пальцем по столу. – Тогда приступим к трапезе, чтобы скорей приступить к делу. Ужин проходил в тишине, которую нарушал лишь гулкий стук каблуков лакея. Затем Леогран встал из-за стола с предложением проводить гостей в уготованные им покои, и близнецы повели их куда-то в конец крыла. – Она для тебя старовата, не считаешь? – насмешливо шепнула Таша, проследив за раболепным взглядом Джеми, устремлённым в затылок Лавиэлль. – Не пори чушь, – тот даже закашлялся неловко. – В смысле, – шёпотом продолжил он, – ни о чём таком я не думал. Она просто… похожа на Лайю у Джорданесса, какой я её себе представлял. У неё же тоже были ледяные метки, и она их жутко стеснялась, а я всегда думал, почему, ведь Джорданесс их так красиво описывал… Бедняга, подумала Таша, глядя на румянец, смешно заливший веснушчатые щёки, и понимая, как в скором времени будет изгаляться Алексас. По винтовой лестнице, ведущей в гостевую башню, поднимались недолго. Предназначенная им комната оказалась полукруглой, неизменно синей и, вопреки Ташиным опасениям, уютной: на стенах сияли зачарованные лампадки, над широкой кроватью голубел речной волной бархатный балдахин, в кресле свернулся шерстяной полосатый плед. Несмотря на уличную жару, в особняке было холодно, и Таша подозревала, что плед придётся кстати. – Вторая комната, как видите, смежная с этой, – толкнув дубовую дверь, сказал Леогран. – Вы можете занять эту спальню, Кармайкл-лэн, а святой отец и Джеми-энтаро устроятся в соседней. – Так и поступим. – Арон жестом предложил молодым хозяевам присесть на постель. – Мой сын – маг. Он неплохо разбирается в призраках и хочет задать вам несколько вопросов. Когда близнецы бок о бок опустились на кровать, стало очевидно: если бы не разный рисунок белых отметин на лицах, они походили бы друг на дружку, как зеркальные отражения. – У вас есть близкие родственники, – Джеми смотрел в окно так старательно, что Таша понимала: он просто отчаянно не хочет и дальше неотрывно таращиться на Лавиэлль, – умершие в последние пять лет?