– Ты знаешь, о чём я. На пару мгновений стало так тихо, что Таша могла слышать их дыхание, вплетавшееся в потрескивание остывающего дерева на террасе. – Таль, я не могу дать тебе того, что ты ищешь. Она почти следила за губами Тальрин, кривящимися в горькой усмешке. – Почему? Ты не связан обетом безбрачия. – Я давно отдал другой всё, что у меня было. Ответное молчание хлестнуло отчаянием, как плетью. – Ты не должна заговаривать об этом. Ты не должна думать об этом. – Его слова словно высекались на незримых скрижалях: и пытаться не стоило что-то опровергнуть или изменить. – Эти мысли причиняют тебе боль. Я не хочу ранить тебя одним своим присутствием. – Не будешь, – едва слышно ответила Тальрин, прежде чем в разговор вкрался звук сдвинутого табурета. – Не буду. – Спасибо за чай. – Не стоит благодарности, святой отец. – Стоит. Стремительные шаги Тальрин удалились по направлению к комнате, ждавшей хозяйку дома для беспокойного сна. Спустя какое-то время Таша услышала, как дэй устраивается в углу на кухне, на предназначенном ему тюфяке. Легла сама, разметав светлые волосы по подушке, глядя в потолок. Что бы ни осталось у Арона в прошлом, кем бы ни была та, за кем он готов был пойти в Белую Топь – это явно причиняло ему не меньшую боль, чем та, что прорвалась напоследок в интонациях Тальрин. И Таша не чувствовала в себе столько смелости, чтобы ранить его расспросами. * * * «Мальчик с виду, он стоял перед тварью, что мог породить лишь самый изощрённый кошмар, перед лицом смерти – и не боялся её. Дракон, сильнейший дамнар, страшнейшее порождение Бездны. Воплощение тьмы, сама тьма. Дракона нельзя убить, ибо Дракон не живёт; он есть столько же, сколько есть зло, и убить его нельзя, ибо убийство – его же монета. Оружие Дракона не изменит своему создателю: оно обернётся против того, кто его держит. Тьму не изгонишь тьмой. Рассеять мрак можно только светом. «Прости меня, Лина, – думал он, отсчитывая мгновения. – Прости, пожалуйста. Я обещал тебе вернуться, но не вернусь». …его душа – свет. И чистота таит силу, какую зло не может себе даже представить. Пускай могущество врага стократ больше, сегодня Дракону не дано победить. Ликбер улыбнулся. Воздел руки и произнёс всего одно слово: – Закройся». Тихое хныканье, послышавшееся позади, заставило Ташу дёрнуться и, заложив страницу пальцем, подскочить к кровати сестры с книгой в руках. – Опять страшный сон? Четырёхлетняя Лив не ответила, плача, размазывая кулачками слёзы. Во снах её часто преследовали монстры и чудовища, про которых ей никогда не рассказывали, а ещё – страшный чёрный человек и его страшные чёрные собаки. Про него сестра не раз лепетала, просыпаясь в слезах. Таша не знала, что является причиной этих кошмаров, но было в них что-то неестественное. Колдовское, возможно. – Это только сон, стрекоза. – Таша потянулась за платком. Тоскливо взглянула на часы. Когда же мама вернётся? Хотя от Нордвуда путь неблизкий… – Их нет на самом деле. Нет монстров и чудовищ. Маленькая невинная ложь для успокоения ребёнка. – Давай я тебе сказку расскажу, – предложила она, вытирая сестре слёзы. – Про что хочешь. Лив угрюмо шмыгнула носом. Исподлобья посмотрев книгу в руках Таши, ткнула маленьким пальцем в обложку «Сказаний Аллиграна»: – Пло лошадку. Таша мельком опустила взгляд на пёструю картинку, где на фоне зарослей пушицы гарцевала антилопа шэдвар. – Про эту лошадку? Лив кивнула. …едва ли сказка про антилопу шэдвар могла навеять сладкие сны. Не зря же её назвали в честь самых гиблых болот Аллиграна, подле которых людские охотники впервые с ней столкнулись. – Ладно, будет про лошадку. Только ложись и глаза закрывай, хорошо? Лив кротко откинулась на подушку, вытянув руки поверх одеяла. – Жила-была… жил-был единорог, – начала Таша, присев на корточки рядом с кроватью. – Жил он в светлом и уютном лесу, и было у него много друзей. Однажды решили они все вместе сходить в гости к единорогам, которые жили в заповедной альвийской роще. Собрались и отправились в путь. Долго ли шли, коротко ли, не знаю, но в конце концов пришли они в Лесное королевство. Встретили их радостно альвийские единороги, и… Таша смолкла, прислушиваясь к мерному посапыванию, свистевшему в тишине. Неслышно встав, положила книгу на стол и вышла из детской. Она всё равно не знала, как закончить эту сказку. Антилопа шэдвар действительно относилась к роду единорогов, но её рог разветвлялся пустотелыми отростками, на ветру издававшими чарующие звуки. На их переливы слетались пичужки и сбегались мелкие зверьки, завороженно слушая, обступая антилопу всё теснее, а потом… А потом они узнавали, что антилопа шэдвар была плотоядной. Таша выбежала на террасу; промозглость капельниковского[13] ветра не замедлила пробраться под рубашку. Ноздри щекотнул запах весны и талого снега. – Папа! Альмон выглянул из пристройки, где хранили инструменты и аппараты для перегонки. – Я хочу прогуляться, ты скоро закончишь? За Лив надо присмотреть. Взгляд отца потеплел – как всегда, когда он слышал о младшей из его дочерей. – Иди. Присмотрю. Проглотив невольную обиду, в который раз кольнувшую сердце, Таша вернулась в дом. О прогулке она не солгала. Просто не уточнила, в каком виде она собирается гулять. …превращение уже входило в привычку. Труднее всего было осадить зверя, в первые мгновения особо усердно норовившего захватить контроль, но с этим Таша теперь справлялась без труда. И неприятные ощущения почти не замечались – щекотно только, как чихнуть. Удостоверившись, что одежда надёжно спрятана, белая кошка вскочила на подоконник. Качнула хвостом, размышляя – после перекидки всегда сосало в желудке (из-за больших затрат энергии, мама объясняла). Всё же прыгнула на соседний карниз, чтобы, юркнув в щель приоткрытого окна, перебраться на стол в пустой кухне, где дожидались папу ломтики копчёной говядины. Конечно, они для папы, но, наверное, он не обессудит, если она возьмёт один маленький… Дыхание она расслышала слишком поздно. Лишь за миг до того, как услышала шаги, – и чтобы спрятаться, этого мига было недостаточно. Наверное, Альмон задумался о чём-то, потому и застыл у кухонного порога: неподвижно, неслышно. Но теперь шагнул внутрь – и на кошку, оцепеневшую с мясом в пасти, среагировал куда быстрее, чем Таша могла ожидать. – Моё мясо воруешь, дамнарово отродье? – она почти добралась до подоконника, когда её схватили за хвост. – Моё мясо?! Я тебе покажу, как воровать, тварь, покажу, как по чужим кухням лазить! Невзирая на жалобный мяв, её перехватили за шкирку и поволокли на улицу. Отца – в который раз – окутывало облако ядовитой хмельной желтизны. Больно-то как… Куда её несут? Дурацкая, дурацкая ситуация… и перекинуться она не может, никто ведь не должен знать, даже папа… Знакомые запахи вызвали всплеск воспоминаний. Старое дерево, ржавое железо, разложившаяся в сарае солома… Заброшенная изба на околице Прадмунта, недалеко от их дома. Давно опустевшая, но ещё крепкая; некогда, наверное, опрятный чистенький домик с каменным колодцем. …колодцем?.. Белая кошка дико брыкнулась, пытаясь оцарапать держащую её руку, но круглая крышка уже сдвинулась в сторону – и пальцы на её загривке разжались. Короткий полёт в темноте, смыкающей хищные челюсти. Холод – казалось, она рухнула в жидкий лёд. Почти неосознанно Таша перекинулась обратно, но тьма всё равно была повсюду; тьма – и вода, не успевшая нагреться после зимы. Она вынырнула на поверхность и жадно вдохнула, привыкая к окружающему мраку. Высоко над головой тоненьким кольцом сиял слабый свет: серое солнце, просачивавшееся в щель меж стенками и крышкой колодца. Узкая шахта была куда глубже, чем казалась, а дно – куда дальше. Таша рванулась к стене, пытаясь ухватиться за неё, но камень был склизким и гладким, слишком склизким, слишком гладким. Если б только у неё уже пробудилась крылатая личина, хотя что бы птица сделала с тяжёлой крышкой?.. Дрожащие губы разомкнулись, чтобы крикнуть, позвать на помощь – и крик замер, так и не прозвучав. Если кто-то услышит… найдёт её в колодце без одежды, приведёт домой, к папе… …никто не должен знать, кто они с мамой на самом деле. Никто. Даже папа. Даже Лив. С тихим плеском Таша барахталась в ледяной воде, широко открытыми глазами вглядываясь в недосягаемый свет…