Впрочем, он понимал, что у их королевы на этот счёт другое мнение. – Хотя яд может быть замедленного действия, – прибавил он торопливо. – Кто его знает, этого виспа. Таша по-прежнему молчала. В этом молчании слышно было, как посвистывает на кухне чайник и мелодично звенит посуда: Тальрин с невесткой мыли тарелки перед вечерним чаем. – С другой стороны, – продолжил Джеми безнадёжно, – даже если меня сейчас травит неизвестный магической науке яд… что сомнительно, учитывая, что моя лодыжка благополучно зажила… то противоядие от него тоже неизвестно. Так что мне остаётся лишь смириться со своей горестной судьбой. Квохтали довольные куры, козы гнусаво блеяли в хлеву. Пахло пылью, остывающей после жаркого дня, и немного – навозом. Где-то отстукивал бодрый маршевый ритм топор: Джеми надеялся, что Лир рубит дрова, но когда хозяин дома работает мясником, ожидать можно чего угодно. Не дождавшись ответа, Джеми аккуратно сложил колоду, позаимствованную у Мэл. Неуверенно коснулся девичьего плеча, скрытого светлым хлопком тонкой рубашки: – Наверное, нам пора возвращаться в дом? Её пугающе недвижный взгляд наконец ожил, обратившись на его лицо. – Что, уже не боишься Тальрин? О своём кольце Джеми вспомнил лишь на следующее утро после прогулки его спутников в мир иной. Увидев, что рядом с хозяйкой дома руны расцветают весёлой зеленью, тут же обругал себя за рассеянность и ретировался во двор, и теперь старался заходить в дом лишь на время еды да сна. Алексасу приходилось не слаще: семейству Ингран решили не докладывать о раздвоении личности одного из гостей, и его время почти целиком тратили на сон, что не прибавляло брату расположения духа. – Я её никогда не боялся. Просто не хочу находиться с ней под одной крышей. – Даже если это крыша, под которой тебе милостиво дали приют? Я думала, что уже доказала тебе: оборотень оборотню рознь. С чего ты вообще так нас ненавидишь? Утомлённые нотки в голосе остро напомнили Бэрри – словно из них двоих не Джеми был старше. Впрочем, сейчас он не сказал бы, что этой хрупкой девочке напротив всего шестнадцать. Не бывает у шестнадцатилетних таких глаз, где в зрачках бездной чернеет смертельная усталость от пережитого. А если и бывает, то по-хорошему не должно быть. – В Венце у меня был… учитель, – нехотя начал он. – Другой, ассистент магистра. Найдж. На самом деле он был мне как старший брат. Ещё один. Его отец охранял одну важную персону… из совета того округа Камнестольного, где люди живут. А потом на них напал оборотень. Говорили, наёмник. Он убил и отца Найджа, и его клиента. Эту сволочь так и не поймали, потому что он сперва загрыз их волчьей пастью, а потом из волка обернулся коршуном и улетел. Мать Найджа умерла при родах, и он остался круглым сиротой. Хорошо, что Найдж тогда уже учился у магистра Торнори, и тот взял над ним опеку. – И что? Один кровожадный оборотень заставил тебя считать всех остальных такими же? …он сам не понимал, почему на сей раз воспоминания о мёртвой названой сестре, учителе, жизни в Венце не вызывают у него предательского жжения в глазах. Наверное, всё пережитое за последние дни приглушило боль потери, загнав её в тёмные закоулочки их общей с Алексасом головы. Оставалось надеяться, что эта боль не вернётся непрошеной в самый неподходящий момент. – Книги, которые я читал, твердили, что для вас это в порядке вещей. Что оборотни – порождения Мирк, а люди должны избавлять мир от них. – А если бы внучка Тальрин пошла в бабушку, она для тебя тоже была бы порождением Мирк, от которого следует избавиться? Он прекрасно знал, что ответом отдавит ей и без того кровоточащую мозоль, но промолчать не мог. – «Истинные охотники на нечистых тварей не щадят никого», – сказал Джеми, цитируя «Сто способов борьбы с нечистью», пока из недр дома доносился звонкий детский смех. Сейчас заученные аргументы даже ему самому казались неубедительными. – «Всегда до́лжно помнить о том, что милые волчата вырастают в злых матёрых волков». Когда Таша наградила его звонким щелбаном, он лишь подумал, что сердитый блеск в её глазах всё лучше мертвенной пустоты, тускневшей в них пару моментов назад. – Искренне надеюсь, ты говоришь это мне назло и не готов действительно убить ребёнка. Джеми покручивал кольцо на пальце, чувствуя, как саднит лоб в месте, где его стукнули девичьи ногти. – Я никогда не встречал оборотней. До вас. До тебя. Всю жизнь мне внушали, что вы – нечисть. Звери, дикие и хищные. То, что в человеческом облике вы разумны, лишь делает вас опаснее. Я жил с этим шестнадцать лет. Как думаешь, можно переменить свои убеждения за пару дней? – Весь вопрос в том, хочешь ли ты их переменить. – Она отвернулась, наблюдая, как одинокая белая курица, затесавшаяся среди пёстрых товарок, клюёт что-то на земле. – Иди в дом. Пожалуйста. Нас ждут к вечернему чаю. – А ты? – Посижу тут ещё немного. Он неуверенно взял карты в руки, колеблясь. – Ей нужно побыть одной, Джеми. Дай ей время, – мягко сказал Алексас. – Здесь с ней ничего не случится. Вздохнув, Джеми послушно поплёлся в дом. Оставалось надеяться, что Алексас побольше него смыслит что в девушках, что в королевах, что в оборотнях. Таша провожала своих рыцарей взглядом, пока кудрявая макушка не скрылась за углом. Даже отсюда ей слышны были отголоски разговоров женщин, заваривавших чай; игр Киры, пищавшей за несколько кукол на разные голоса; шаги Лира, возвращавшегося в дом – он уже порубил барашка, который ещё днём радостно блеял, а завтра отправится по частям на прилавок рыночного ларька. Всё это не могло заставить забыть о кусочке пустоты там, где раньше была неотъемлемая часть её. Ещё одном. Странно даже, что он болит не так, как Таша ожидала. Хотя может ли пустота болеть?.. Таша снова уставилась на белую курицу. Та усердно трясла красным гребешком, выковыривая червя из дворовой земли, покрытой ровным зелёным ковром скошенной травы. Потерю одной из своих ипостасей Таша заметила почти сразу по возвращении с того света. Вначале осознала странное чувство, будто чего-то не хватает. Наверное, так же ощущают себя спросонья люди, которым только что ампутировали руку: ты ещё не разобрался толком в своих ощущениях, но уже понимаешь – что-то не так. Потом поняла, чего именно не хватает. Она больше никогда не прокрадётся по крыше, розовыми подушечками неслышно касаясь черепиц. Не спрячется в траве выше своего роста, наблюдая за людьми, проходящими мимо, не имеющими понятия о том, что за ними следят кошачьи глаза. Не пройдётся по узкой кромке деревянного забора, балансируя белым хвостом. Не ощутит снег под лапами, не пробежится по сугробам, фыркая от белой пороши, лезущей в морду. И чтобы увидеть мир цветным гобеленом, сотканным из следов и запахов, у неё остались лишь львиные глаза. Скорей бы Арон вернулся. А то ушёл куда-то сразу после обеда – наверняка по своим святым паладинским делам… – Эй, малышка! Таша подняла глаза к ивовому плетню, ограждавшему дом Ингранов. С внутренней стороны к нему льнули ромашки, чудом избежавшие гибели от лезвия косы, с внешней – привалился молодой человек с гривой русых волос. – Воды не найдётся? – незнакомец кивнул на колодец, на бортике которого ждало пустое ведро. – Я с дальней дороги, пить хочется – жуть. Мгновение Таша смотрела на симпатичное лицо, бледневшее над воротником видавшей виды куртки зелёного сукна. Кивнув, подошла к колодцу и, встав так, чтобы не выпускать незнакомца из виду, опустила ведро в темноту. – Спасибо, – поблагодарил тот, сложив руки на плетне, словно прилежный ученик на парте. – Чего одна во дворе грустишь? – Жду вечерний чай, – сказала Таша, крутя ворот за изогнутую рукоятку. Каждое движение отзывалось ноющей болью в недавно сломанной ключице: не настолько мучительной, чтобы она не смогла поднять полное ведро, но достаточно ощутимой, чтобы раздражать. Арон говорил, это из-за яда виспа. Говорил, что это пройдёт. Хорошо бы так и оказалось, а то стать калекой в шестнадцать будет совсем обидно. – Зажиточный дом у вас, смотрю. – Не жалуемся, – кратко ответила Таша, с усилием поставив ведро на рассохшийся сосновый бортик. Взяла глиняную кружку, которая стояла тут же – как раз на случай, если захочется летним днём выпить прохладной воды, не принося её в дом. – А вы откуда и куда путь держите? – Дела сюда привели. А до того знатно по королевству поколесил. Щедро черпанув из ведра, держа кружку обеими руками, Таша неторопливо прошагала к плетню; куры суетливо разбегались при её приближении. Не подходя к плетню вплотную, она протянула молодому человеку воду – и замерла. Светло-карие глаза его странно отливали в жёлтый. И взгляд этих глаз был слишком… хищным. Будто их обладатель оценивал, как удобнее вцепиться тебе в горло. – Заметила, да? – осклабился оборотень, приняв у неё кружку. Неотрывно глядя на Ташу, отпрянувшую на шаг, сделал глоток. – Не бойся, не съем. После такой вкусной водицы это было бы не слишком благодарно с моей стороны. Львица, верно? Таша, помедлив, кивнула. Не совсем понимая, как относиться к нему, когда его взгляд так противоречит мирным ноткам голоса. Было что-то забавное в том, что за всю жизнь она не встречала никого из себе подобных, кроме мамы, а теперь за несколько дней встретила сразу двоих… Впрочем, когда за всю жизнь едва знакомишься с кем-то помимо жителей родной деревни, немудрено. – В ком-то вроде тебя ждёшь увидеть скорее кошку. – Залпом допив, он протянул Таше пустую кружку. – Впрочем, от меня защита тебе не требуется. – Потому что оборотни не трогают своих? – спросила Таша, осмелев достаточно, чтобы податься вперёд и забрать шершавую глину из его пальцев. – Потому что ты неприкосновенна. Наш наниматель был крайне категоричен на этот счёт. Её взгляд запоздало скользнул по его груди, где из-под расстёгнутой куртки поблескивало золотом то, что можно было бы принять за часы-кулон… если бы не рунная вязь на крышке. Вязь, подобную которой Таша видела раньше. Зеркало. Чужие пальцы впились в кисти её рук прежде, чем она успела отшатнуться. Под треск глины, разлетающейся осколками по траве, рывком подтянули девушку к самому плетню. – Всё хотел посмотреть, что же там за девчонка, из-за которой весь этот сыр-бор. – Острый, как у покойника, нос почти коснулся Ташиного лица, вдыхая её запах, пока со дна жёлтых глаз ей улыбался голодный волк. – А знаешь, за что я больше всего люблю свою работу? Ни один контракт не действует вечно. И условия его – тоже. – Она не успела ни дёрнуться, ни попытаться перекинуться, когда её отпустили – так же резко, как до того схватили. – До встречи, малышка… Передавай привет своему дэю. Таша пятилась от него, не отворачиваясь, пока не уткнулась в колодец. Лишь тогда позволила себе повернуться спиной к наёмнику, прощавшемуся с ней омерзительно дружелюбной улыбкой, и побежала в дом, пока колотящееся сердце запоздало разливало по телу холод испуга. На два дня, за которые она оправлялась от своей почти-смерти, Таша позволила себе подзабыть о том, чьё зеркало всё ещё лежало в её сумке. Но его владелец, конечно же, не забыл о ней. – Какая же я дура, – твердила она чуть позже, пытаясь унять мелкую дрожь в руках. – У вас доброе сердце, моя королева, – печально ответил Алексас. – В конце концов, явили же вы свою милость даже таким болванам, как мы.