– Она видела слишком мало, чтобы уходить. …ей было бы легче уйти сейчас… – Не всегда правильно то, что легко. …она видела столько боли… – Да. …и по твоей вине… – Да. …ты не мог её уберечь… – Да. …а рано или поздно – итог будет один, так не всё ли равно… – Нет. Смерть есть плата за жизнь. Боль есть плата за чувства. За право быть людьми, быть – живыми. Умирая, мы помним жизнь, что прожили, и жизни, что подарили другим. За смертью боли нет, и чувств, что ранят, тоже, но там нет и другого. …цена слишком высока… – Нет. За наши слёзы и нашу боль нам сторицей воздаётся. Мы живём, страдая, и отдаём себя тем, кого любим. Отдаём любовью и получаем в ответ – любовь. И боль наша – от любви, когда теряем то, что не хотим терять. Как бы велика ни была цена, мы всегда получаем больше. …но в твоём мире столько гнили, столько мрака, столько зла, несправедливости, грязи… – Нет. Тени видны лишь на свету, зло неотделимо от добра. Боль – от счастья. Мрак – от солнца. И по пояс в грязи мы всегда можем найти красоту. То, к чему стоит стремиться, то, ради чего стоит жить. Голоса шумели взволнованным прибоем темноты. …время… – Делать выбор. Он разжал пальцы. …тьма или свет… …боль или покой… – Жизнь или смерть. …выбирай… – Выбирай, Таша. Ослепительный свет плескался перед ней. Она обернулась. Тьма растворяла черноту его одежд, скрывала черты, размывала лицо: лишь глаза сияли небесной ясностью. – Ради сестры, что ты любишь больше себя. Ради мальчиков, что готовы отдать за тебя жизнь. Ради матери, что не хотела бы тебе такого конца. Ради того, что связывает нас, – сказал он. – Останься. Идём со мной. Прошу. Он смотрел на неё и ждал, пока впереди затягивал омутом вечный свет. Так близко, так заманчиво близко… Она отвела взгляд от человека за спиной. Повернулась лицом к белому сиянию. Она посмотрела на свет, впитывающийся в её зрачки. А потом шагнула назад. Всего один шаг – но почему свет тут же отдалился, так быстро, так стремительно, обернувшись крохотной точкой во мраке… Свет исчез вместе с голосами, оставив её в тихой, непроглядной, абсолютной тьме. Чьи-то руки коснулись плеч: тёплые, живые. Она прижалась к человеку за её спиной, широко раскрытыми глазами вглядываясь в черноту – когда услышала ещё один голос. Ломкий, чуть дрожащий, очень далёкий мальчишеский голосок. Не бесплотная часть многоголосья. Не вкрадчивый потусторонний зов. – О чём молить тебя, чего просить у тебя… Он доносился – неожиданно – снизу. Из темноты под ногами, обернувшейся бездной. – Посмотри мне в душу и дай ей то, что мне нужно… Они стояли на краю воздуха, над бесконечной пропастью, теряющейся во тьме. – Ты одна знаешь всю высоту радости, весь гнёт горя… – Готова? – спросил он. Она кивнула, без слов поняв, к чему – и сделала шаг вперёд. – Услышь же меня, Пресветлая, в час нужды… Она летела вниз, вниз, не то падая, не то паря. В какой-то момент поняла, что смотрит на свет, горящий впереди – не пронзительную бесстрастную белизну, что манила за грань, а мягкое золото солнечного луча. Свет надвигался плавно и стремительно, замещая тьму, заполняя собой всё: вот уже совсем близко, вот сейчас они упадут в него, сейчас… …свет дрогнул, мигнул, уменьшился в размерах, из всеобъемлющего став ярким квадратом с размытым вокруг разноцветным сиянием, – и Таша осознала, что уже никуда не летит, а лежит и смотрит на витражный светильник, горящий на тумбочке. Понимание, что ей не хватает воздуха, пришло с запозданием. Одновременно с тем, как вернулась память, заставив вдохнуть так глубоко и жадно, как никогда в жизни. Следом – услышать, как осекается на полуслове мальчишеский шёпот и звучит выдох, полный облегчения. Краем глаза Таша увидела, как Джеми размыкает ладони, соединённые в молитвенном жесте. Поняла, что лежит на руках у Арона, который сидит на полу, прислонившись спиной к детской кроватке. Не пытаясь встать, она проследила, как жизнь возвращается в серо-голубые глаза. – Ты в порядке? – спросил дэй, как только взгляд его стал осмысленным. Таша кивнула. Огонёк светильника мерцал в радужном мареве. С чего она радуется и плачет, как дура?.. Арон всматривался в её глаза, будто искал в них что-то. – Почему ты шагнула назад? Таша сморгнула, и улыбка осветила её лицо. – Ради всего, о чём ты мне напомнил. – Она вдохнула, понимая, как это сладко: просто снова дышать. – И потому что за таким, как ты, пойдёшь даже за край света. * * * Он бросил зеркальце на стол, и эхо исказило звонкие хлопки его аплодисментов. – Браво, браво, – изрёк он. – Я почти прослезился. – Это было рискованно, господин, – в голосе Альдрема слышался даже не намёк на осуждение: призрак намёка. – Она ведь действительно могла умереть. Она уже умерла. – Ну извини, извини. Висп и правда вышел самой рискованной частью… даже Арона в ментальной битве одолел. Даже меня заставил поволноваться. Но я был рядом… на крайний случай. – Он рассеянно указал на пустой бокал. – С этой тварью всё равно нужно было разобраться, а это испытание определённо сблизило их больше других. Всех их. – Однако она всё же умерла. – О, вот насчёт этого я как раз не волновался. С ней лучший целитель в королевстве, всегда готовый вытащить её из-за грани. Потеряет одну сущность – не так и страшно, сам знаешь. Слуга, кашлянув, шевельнул кистью: к утихающим отзвукам голосов примешался журчащий звон наполняющегося бокала. – А если бы он не успел? Если бы что-то стряслось по дороге? – За которой следил я? – Если бы он ехал дольше, чем… – Пришлось бы явиться пред его светлы очи, чтобы открыть портал в Пвилл и запихнуть его туда, только и всего. – Порушив всю игру? И вы пошли бы на это? – Альдрем, не глупи. В этой партии есть то, что для меня бесценно, и тебе это известно.