– Я серьёзно. Но он… не может… быть мёртв. – Почему же? Вопрос мальчишки, которого всё это явно не удивляло, прозвучал почти абсурдно. Не менее абсурдно, чем сам факт, что за секунду без всякой видимой причины от Арона осталась лишь его бездыханная оболочка, не падавшая навзничь только по той причине, что в преддверии смерти её заботливо прислонили к стене. – Потому что только что он был совершенно… В жутком беззвучии, царившем под шёлковой накидкой, Таша вдруг различила твёрдое и очень уверенное «тук». Отпрянула она как раз вовремя, чтобы увидеть, как ресницы Арона дрогнут, и услышать судорожный вдох: двойной. Его взгляд был долгим, странным, недвижным. Будто дэй только что вернулся из кошмарного сна. Потом непонимание сменилось узнаванием – и, опустив глаза, Арон посмотрел на малышку цвергов, тихо хныкавшую в его руках. Кивком позволил Нирулин подойти ближе. – Всё в порядке. Обнимите её, ей это нужно. Служанке – она сама была бледнее мертвеца – почти не пришлось наклоняться, чтобы дэй мог осторожно передать ей дочь. Девочка не замедлила разреветься в голос, но румянец на щеках говорил больше отчаянного плача. – Можете её осмотреть, – сказал Арон лекарю, пока Нирулин молча, всё ещё неверяще прижимала губы к макушке дочери. Отец семейства застыл на табурете: словно боялся, что, когда он шевельнётся, всё окажется сном. Безмятежному Джеми хватило такта не лезть в счастливое воссоединение, но ребёнка цвергов он разглядывал с таким интересом, словно в руках у Нирулин оказался уникальный музейный экспонат. – Она здорова. Казалось, лекаря только что спросили, в чём соль песни, которую он никогда не слышал. – Это быть не… – Вы сами сказали, что сделали всё, что в ваших силах. Мне, к счастью, подвластно чуточку больше. – Не вставая, дэй слабо улыбнулся Таше. – Прости, что не предупредил. Она так и сидела рядом, пока каменный пол впивался в коленки даже сквозь лоскутный ковёр. Серебристые кошачьи глаза ширились прямо напротив серых. – Ты… действительно… сделал то, что я думаю? Голос сипел, словно Таша днём умыкнула у колдуньи табакерку с самокрутками и только что выкурила все, после чего полчаса беспрерывно кашляла. Арон, помедлив, кивнул. – Воскресил уже мёртвого ребёнка? Ещё один кивок. – И на момент умер сам, а потом ожил? – Всё немного сложнее, но в целом тоже верно. – Всё её непонимание волнами билось о невозмутимую иронию. – Её душа ушла за грань. Я послал свою вдогонку, чтобы её вернуть. Таша понимала, что должна сказать ещё что-то, но слова просто отказывались находиться. – Нет, Волшбное Крещение я проводить не умею. И всё ещё утверждаю, что не святой, – сказал Арон, которому по-прежнему не требовались слова, чтобы её услышать. – До святости мне дальше, чем тебе… Господин Диран, если честно, буду очень рад кружке чая послаще. А лучше парки. Муж Нирулин (снова рыдавший, но уже по другой причине) успел оторваться от табурета и теперь обнимал жену, пока лекарь подозрительно щупал лоб их дочери. На оклик дэя глава семьи тут же оглянулся – и без единого слова вышел, почти бегом, сказав тем самым куда больше самых цветастых благодарностей. В короткой рыжей бороде бисером блеснули запутавшиеся слёзы. – Мы вечные ваши должники, святой отец, – прохрипела Нирулин. Лекарь тщетно уговаривал девочку открыть рот и высунуть язык. – Если мы можем что-то для вас сделать… – Не беспокойтесь, госпожа Диран. Я не люблю ходить в кредиторах. – Как ты это сделать? – сказал лекарь. В словах шелестел дождь из мелких камушков, предваряющих камнепад. – У меня свои секреты. – Она есть здорова. Это быть не может. Болезнь вернуться… – Она не вернётся. – Скажи, как! – Будь мои секреты известны всем, я бы не мог регулярно пить чай в таких уютных домах, как этот. – Вытащив кошель из складок фортэньи, дэй устало кинул его под ноги хозяйке дома. – Рассчитайте его, госпожа Диран. Из моих. – Мы и без того вам… – Я настаиваю. Вам деньги ещё пригодятся. Не говоря уже о том, что вам наверняка не хочется отдавать ему ни медяка, но этот цверг своё честно отработал. В том, что едва не случилось, не было бы его вины. Всё ещё пытаясь гнать мысль, что в отношении Арона обращение «святой отец» определённо обретало двойное значение, Таша следила, как счастливая служанка опускает дочь на постель. Задув огонёк в курильнице, которую этим вечером запалили зря, без возражений отсчитывает плату серебром, чтобы выпроводить лекаря из комнаты. …это было почти неуловимо, как перемена ветра за пару часов до бури. Шёпот десятого чувства, звериного чутья, твердившего – что-то не так, что-то… …случится. Из коридора раздался треск дерева. Звон разбившейся кружки. Короткий вопль. Странное бульканье. Затем беззвучие, пугавшее больше любых звуков. – Таша, стой!.. Она уже выскочила из комнаты, когда крик Арона хлестнул её спину. В коридоре встревоженный взгляд скользнул по Нирулин, вжавшейся в стену рядом с лужей парки и глиняными черепками. Заметил господина Дирана, заслонившего собой жену: лицо цверга почти сравнялось цветом с кожей истинных обитателей подгорья. Зацепил кожаный балахон лекаря, над которым почему-то не хватало головы. Замер на сгустке черноты, застывшей на пороге – у настежь распахнутой двери, которую так неосмотрительно забыли запереть. У черноты были четыре когтистые лапы, узкие щели красных глаз без зрачков и пасть, из которой что-то капало – тоже красное. То, что секунду назад было лекарем, рухнуло на пол. Таша стояла перед живой, объёмной, зрячей тенью. Псом размером с телёнка, сотканным из густого клубящегося мрака. Хищной тварью, только что убившей, подобравшейся к новому прыжку. – Таша, в сторону!.. Подчиняясь тому же десятому чувству, она пригнулась. Сгусток белого света прилетел из оставшейся позади спальни сверкающим снежком. Пронёсся ровнёхонько над её затылком – чтобы встретиться с тварью, уже целившей клыки и когти в девичье горло. Ослепительный взрыв отбросил Ташу к стене. Глава восьмая Теория случайности Когда Таша проморгалась, Джеми стоял рядом. На ладони мальчишки дрожал язык сгущённого сияния – белого, как снег, яркого, как звезда. Там, где только что была тварь, пылало кольцо молочного огня: в центре корчился, извиваясь и тая, ком сгущённой темноты. Уцелевшие щупальца мрака расползались по углам, прячась от света и тепла. – Ты в порядке? – Арон коснулся её плеча. – Что это… – Таша вдохнула, заглушая тошноту. Тело лекаря лежало между ней и огненным кругом; она подняла взгляд на розы, оставшиеся в темноте за открытой дверь, но не чувствовать сладкий металл в воздухе не могла. – Что это? – Кэн, – пробормотал Джеми, облизнув пересохшие губы. – Кто? – Кэн. Так называют этих тварей. Колдуны, владеющие магией крови, могут сотворить его… из тени человека, которого убили. Лично. – Мальчишка старательно смотрел прямо перед собой. Сжал кулак – свет на ладони мгновенно исчез. – В сущности, это и есть тень, которую оживили и изменили. – А как ты его… – Это мой Дар. Призывать свет, даже в абсолютном мраке. Творить из него то, чем можно атаковать. Мне для этого и заклятий не нужно. – Его волнение выдавал лишь подозрительно зеленоватый оттенок спокойного лица. – Эти твари боятся огня, а чистый свет их просто… растворяет. Сказал бы «убивает», но трудно убить то, что нельзя назвать живым. Тьма в круге с каждой секундой бледнела, истаивая в ничто. Гадать, по чьи души прислали порождение тёмной магии, не приходилось. Кто это сделал, тоже. Едва ли семейство Нирулин могло насолить кому-то примерно в те же дни, когда Таша с сестрой прятались от неизвестного магистра – и тех, кто служил ему. – Лив…