Слышать Тамара ничего не хотела. Все его объяснения и намеки вылетали в глухую трубу. Но она должна была видеть... Она же чертов эмпат! Тем вечером все усугубилось. После того, как Андрей пошел у нее на поводу и согласился поработать в имении Караваевых, чтобы не заставлять девушку таскать тяжелые книги из фамильной библиотеки, все пошло под откос. Полетело стремительной снежной лавиной. Она стала вести себя смелее, развязнее, словно он дал ей повод думать, что в его отношении что-то поменялось. Когда он потерял контроль над ситуацией? Какого тролля вообще произошло за тем дежурным, скучным ужином? Они ведь даже почти не говорили. Оставалось лишь недоумевать и разводить руками. К черту Тамару. Босоножки. Щиколотки. Изящный подъем точеной ножки. Ани. Андрей смел называть ее Ани только в мыслях. Он был уверен, что она его возненавидит. Но не находил отпечатка этого чувства в черных глазах. Внутри теплилась робкая надежда - может, простила? В клубе он почти поверил. Столько нежности было в этих губах. Они тянули его из мрака. Вытаскивали на свет, обещая недозволенное счастье. Словно способны были смыть все грехи парой робких прикосновений. Такая чистота - в том грязном свинарнике. Такая непорочность - в тех соблазнительных одеждах. Как могло тянуть чистоту, свет и доброту к такому адскому сгустку, который представлял из себя Андрей? Загадка. На душе было неспокойно. Не только из-за мыслей об Ани. Что-то тревожное засело внутри и не отпускало. Будто он должен был находиться в другом месте. Будто упускал нечто критически важное. Паранойя как она есть. Он старался не вспоминать увиденную сцену в кабинете Мари, и она как-то сама собой начала сглаживаться в памяти, превращаясь в неявное, мутное пятно. Наверное, потому, что была изначально какой-то неправильной. Невозможной. Когда ревность поутихла, а иглы от удара перестали колоть щеку - это случилось где-то между второй и третьей книгой из фамильной библиотеки Караваевых, - пришло понимание, что он сам допустил это. Сам подтолкнул... Демоны, да он сделал все возможное, чтобы пигалица оказалась на том чертовом диване! С тех самых пор, как сказал Анне, что не хочет тянуть ее в свой мрак, он подсознательно ждал этого момента. Ждал и страшился. Потому что одно дело - поступать правильно на словах, а другое - видеть, как горят румянцем ее щеки после вечерней прогулки в компании неизвестного. Руки сами тянулись прижать занозу к себе и не отпускать. Не отдавать. Бороться с руками трудно. С глазами - еще труднее. А с сердцем невозможно вовсе. Он понимал, что надо сказать себе «Хватит». Если она выбрала этого парня, значит, он чем-то заслужил. Может, Дорохов не так плох. Может, не сломает. По словам Анны он единственный заступился за нее. Сделал то, что не сделал никто другой. Что должен был сделать сам Андрей. Все правильно. Все справедливо. Но. Но ее дрожащие губы, трясущиеся ладони и перепуганные черные глаза, из-за яркости которых не видно было даже желтого дивана и задравшейся юбки, не выходили из головы и не давали покоя. Весь тот вечер его ощутимо трясло. Он понимал, что должен ее отпустить. Чем черт не шутит, может, Дорохов сделает пигалицу счастливой. Поселит в замке, завалит грудой серебра и будет водить на балы. Понимал, да. А еще он теперь твердо знал, что никогда - никогда! - отпустить не сможет. И никогда не сможет спокойно смотреть, как Анну целует кто-то другой. Просто нужно было хоть раз увидеть, чтобы это осознать. Дорохов выжил только чудом. Остатки выдержки, изрядно подточенной событиями последних недель, удержали Карпова от того, чтобы запустить в парня, посмевшего задрать юбку Его Женщине, еще одно отточенное «Смертельное жало». Правда, вряд ли Анна после этого пассажа захотела бы с ним общаться. Легко быть благородным на словах. А как доходит до дела, отказывают все стоп-краны. И пигалица летит то в деревянную дверь ванной, то - в бетонную стену клуба. Чудо, что не в его постель в заброшенном доме, куда так легко попасть, прошептав лишь одно слово. .После отрезвляющей пощечины и злополучного ужина с Тамарой он не спал всю ночь, прокручивая в голове все, что можно было прокрутить. Изведя на мелкий фарш все факты и домыслы, с больной головой он поднялся с постели и поплелся на завтрак. По Академии давно ходят страшилки, что он топит в чане с неудавшимся зельем глупых учеников и пожирает сердца юных девственниц в ночи, питая родовую силу. И тем утром очень хотелось вытворить что-нибудь подобное. Исключительно для поддержания репутации злобного Мрачного Демона с мигренью. Но едва Ромул сказал заветную фразу, мысли о том, чтобы полакомиться чьим-нибудь трепещущим сердечком (например, мисс Артеми - обладательницы самого несносного почерка на планете) тут же улетучились. И даже проснулся нормальный аппетит. Она его искала. Поздним вечером, у теплиц... Выбежала без плаща (снова!). Нет, даже не так. Анна. Его. Искала. Неважно даже, зачем. То есть важно, конечно, но тем утром в нем ликовал мальчишка. Глупо до невозможности. Как минимум, она хотела поговорить. Более того - все еще желала его видеть, после всего сказанного и сделанного. Этот шанс, подаренный благосклонной Судьбой, он упускать не собирался. Ему тоже было, что сказать, но дамы вперед. Тем вечером в Пункте Связи поговорить не удалось. И на следующий день - тоже. Хотя мокрая пигалица, замотанная в коротенькое полотенце, определенно, стала бы самой приятной собеседницей в его жизни. Но счет шел на секунды. Черт, еще немного, и они устроили бы пожар в доме Джулс. Неизвестно, как бы он объяснил ей самовозгорание кухонного стола. Перед глазами снова встали тонкие щиколотки, плотно обнятые золотыми ремешками. М-да. И что с этим прикажете делать? В клубе тоже поговорить не удалось. Он еще питал робкую надежду отвести занозу в парк, пока нес ее плащик через толпу потных скачущих идиотов. Но стоило увидеть ее черные глаза, так недвусмысленно поглядывавшие на его губы, что стало ясно - ни в какой парк они не идут. А потом она поцеловала. Если бы кто-то сказал ему в юности, что он сможет вспомнить в мелочах какой-то конкретный поцелуй, он бы смеялся тому человеку в лицо - долго и надменно. Все женщины в его жизни были одинаково пресными и скучными. Он не помнил не то, что вкуса их губ, но даже цвета глаз и имен. Поцелуи с Ани он помнил все. Каждый был особенным. Имел свой вкус, звучал своей музыкой, играл своим настроением. Когда вернется, он обязательно вытрясет из нее правду. Выпытает поцелуями. Выменяет на свои тайны. Или на новую пару хрустальных туфелек. На все, что захочет. .Холм, казавшийся бесконечным, наконец, закончился. Андрей стоял на вершине, окидывая усталым взором каменистую равнину, раскинувшуюся вокруг. Путь был долгим, но он подошел к концу. Впереди неявно мерцало энергетическое поле. Купол-невидимер умело скрывал сокровищницу рагнаров. Андрей прищурился, и мираж отступил. Сдался легко и быстро под напором опытного мага. Даже слишком. Артур прав, защиту надо обновлять, купол дышит на ладан. Каменное сооружение без окон и дверей напоминало хитро выточенный кристалл метра три высотой. Исчерченный рунами, он торчал из травы, как гигантский гриб. Андрей чиркнул по поверхности жезлом, знакомя хранилище со своей магией. Демонстрируя пропуск, выданный последним рагнаром. От точки соприкосновения поползли золотистые ручейки, обретая форму зачарованной двери. Вот и вход. Осталось толкнуть - и он увидит величайшие сокровища Высших Магов. Артефакты, столетиями считавшиеся утраченными. Андрей прислушался к себе. Сердце не подпрыгивало в нетерпении, не отбивало в груди чечетку. Стучало ровно и скучно. Когда он так изменился? Тот прежний Андрей, с восторгом зачитывавшийся книгами арканов, уже сошел бы с ума. Едва ли в его жизни была более сильная страсть, чем магия. Он отдавался ей всецело. Всегда. Перерос? Утратил интерес? Настолько заледенел, что стал равнодушным даже к магии? Или сердце сейчас не екает по другой причине? Потому что в его жизни появилась другая страсть, куда более сильная? Хотелось поскорее завершить дела и вернуться в Академию. К ней. Но придется подождать до завтра. Купол, скрывающий кладовую утраченных знаний и древних артефактов, нельзя оставлять в таком удручающем состоянии. Над головой суматошно захлопали две пары крыльев, вынуждая поднять глаза. Он с удивлением уставился на Джильберту, стремительно пикирующую ему на руки. Ее птенец приземлился на траву. Арчи? Ламбикур Анны? Что эта лохматая парочка забыла в землях, куда даже морфы не суются? Все внутри напряглось. Сердце ухнулось в колени, которые тут же подогнулись. Джи-Джи не прилетела бы из-за чепухи и не потащила бы лохматого отпрыска в пустошь. Сюда не суются морфы. И не проходят теле-маго-граммы. Что-то стряслось. Андрея хватило лишь на хриплое и требовательное: - Что?! Розовые глаза Арчи сверкнули озабоченно. В них искрились молнии, навевая мысли о закатном небе в сильную грозу. - Анна. В больничном отделении. Все очень плохо, - сбивчиво затараторил ламбикур. -Должно быть пять. Но она и полных трех не протянет в таком состоянии. Они не успеют с зельем. Мари Пламберри говорит, ей повезет, если до утра. Но может, что и к полуночи... - Кто «они»? С каким зельем? - Андрей разве что не рычал на запинающегося птенца. -Какие три вместо пяти?! Гнетущий, тревожный ком внутри, наконец, нашел объяснение. Это не паранойя. С пигалицей действительно что-то случилось. Почему он сразу не поверил чутью? - Тебе надо вернуться, Андрей Владимирович. Прямо сейчас, - Джильберта была серьезна, как никогда. Не позволила себе ни привычной сварливости, ни ревнивых комментариев. Сердце вернулось в грудную клетку и теперь с лязганьем скреблось о ребра. Он схватил обеих птиц, не думая о том, какой путь проделал зря. Стоял у двери, да так и не вошел. Ему не было любопытно, что за ней. Ему было плевать, что за сокровища скрывали рагнары за этой дверью. Его волновало лишь одно: какого черта опять стряслось с его собственным. *** Анна Знакомый аромат ударил в нос и заполнил собой все вокруг. Это был очень приятный запах, родной и нужный именно сейчас. Пахло теплом раскаленного камня и какими-то травами. Я старалась дышать размеренно и глубоко, чтобы легкие наполнились до отказа. Как ни старалась, не могла вспомнить, что так пахнет и почему я это так люблю. «Малиновое желе» еле булькало, выползая из дремы. Это мог бы быть запах летнего луга. Или кожи, припекаемой солнечными лучами. Губы еще ощущали недавнее прикосновение. Они горели, будто их обожгло крепким бренди. Под моей щекой мерно вздымалась чья-то теплая грудь. Шершавая ладонь ласково поглаживала волосы. Она дарила абсолютный покой и чувство защищенности. По телу расползалась ленивая нега. Его слегка покачивало, поэтому проснуться толком не получалось. Сознание отказывалось выплывать из закоулков собственной вселенной. Я решила приподнять веки едва-едва, чтобы не спугнуть настигшее меня блаженство. Сквозь черный плен ресниц увидела два глаза. Они блестели совсем рядом, в десятке сантиметров от лица. А потом густой голос властно скомандовал «Спи!», и мое сознание на бешенной скорости полетело в черную дыру. *** .. .Из коридора доносился гулкий топот шагов и разрозненные голоса. Шло человека четыре. Заскрипела дверь, и в комнату ввалилась группа людей. - Нет причин для беспокойства, температура спала, я проверила, - голос Мари дрожал от волнения, но слова звучали убедительно. - Теперь все будет хорошо. Она не проснулась, конечно, но это и неважно - очнется вместе с остальными, когда снадобье будет готово. Главное, она до него доживет. И столько нежности звучало в ее голове, что я мысленно порадовалась за того счастливчика, который, по словам наставницы, доживет до зелья. - Это невероятно, Мари, невероятно. - в несвойственной ей сердобольной манере тихо приговаривала Карамзина. - Бедная девочка. Первый раз вижу такой эффект от «Спящей красавицы». Я пыталась разлепить глаза и осмысливала сказанное. Забавное совпадение. Вот буквально сегодня днем Ксения Игоревна рассказывала об этом зелье, а теперь - снова. Не дает оно ей покоя. В голове неспешно проскользила история Федерико и Вероники. Кажется, там все кончилось хорошо. Вспомнив об этом, я, наконец, смогла открыть глаза и сесть на кровати. Почему-то я была не в нашей спальне и даже не в Пункте Связи, а в залитом утренним светом больничном отделении. Голубая сорочка на мне выглядела измятой и видавшей виды. Словно ее раз двадцать намочили и высушили, не разгладив. Волосы свисали с плеч грязной спутанной копной. Закралась мысль, что я тут не первые сутки. На соседней койке кто-то постанывал от неведомого удовольствия. Рашель. На лице «мечтательницы» играла блаженная улыбка, она кого-то тихонько звала. Шептала с придыханием «Эрик... Эрик...». Какой еще Эрик? И зачем он ей вдруг во сне понадобился? Влада и Розмари обнаружились чуть дальше. Обе - в забытьи. В конце длинной комнаты стоял зельеварительный стол, в прозрачной кастрюльке шипела бордовая жижа. Рядом с ней красовалась роза, накрытая стеклянным куполом. Туго скрученный цветок я помнила. Он пах странно - глицинией и неприятностями. Мои кости ломило, поясница похрустывала, а пятки болезненно кололо, когда я пыталась ими пошевелить. - О господи. Анна! - взвизгнула госпожа Пламберри и уставилась на меня так, словно увидела привидение. Вся компания резко повернула ко мне головы. А я, соответственно, к ним. Здесь были крестный, Осворт и госпожа Карамзина. Малый Совет в почти полном составе. - Анна, да, - спокойно согласилась я и ободряющее улыбнулась Мари. Она что, не рада меня видеть? Лицо совсем белое. - Никогда больше не надевай на меня этот голубой ужас.