— Что, и Устоса не было?? — Устоса? Какого… Аааа! Ты Диму-Устоса имеешь ввиду? Что значит «не было»? Куда бы он делся? Впрочем, он и вправду… — Что? Вправду?!.. — Ну, на выезде он сейчас. Снимается в каком-то историческо-фэнтэзийном боевичке, что-то там и мечи, и многоэтажки, — ну, сейчас это модно, что-то про «попаданцев», что ли… Вместе со своей группой. — Жи-ив?? — Серёж, Серёж… Ты успокойся, а!.. Что бы с ним случилось-то?? Я поднимаю руку и внимательно смотрю на неё. Это… Не моя рука. Вернее, моя, — вон и след от ожога выше большого пальца, это когда с пацанами давно на стройке пластмассу на палках жгли, и Антон палкой махнул — мне капнуло. И… Ногти вон погрызены, — дурная привычка, батя говорит. Моя. И в то же время — не моя. Чистая. Нет под ногтями чёрной каймы, нет цыпок, да и кожа… — сколько руки ни смазывай на ночь кремами из маминых запасов, но если на холоде руки приходится мыть в основном холодной водой, то они… В общем, это не рука Крыса, точно. Это рука Сергея, Серёжки. Того. Каким я был. Лето, говоришь?.. — Аня вот приходила тебя навестить. — Какая… Аня? — Ну, подруга твоя. Апельсины принесла. Ты спал, не стали будить. — Как у неё? Чего не подождала? — На работу ей надо, подрабатывает, вторая смена. Лето же, каникулы. Зайдёт ещё. — Апельсины?.. — А мама где? — Она послезавтра вернётся. — Сбежала??.. — Слушай, ты вообще… Я конкретно уже начинаю за тебя опасаться. В смысле, за рассудок твой. Куда «сбежала-то?» Зачем? Вызвали её. Она б не поехала, но там срочно; и у тебя вроде на поправку, вчера же она с тобой и разговаривала! Приедет. Послезавтра. Да она звонит постоянно, чо ты, хочешь сейчас её наберём?? — Не. Не надо. Не сейчас. — Ну так я… — Пап… Да не надо бульон. Вернее, надо, но потом. Я чо хотел тебе рассказать. Вернее, не хотел, а надо. Ты это… Ты сядь. Послушай, а? А то я чокнусь сейчас… * * * — Серёж… Я что хотел сказать. Я много думал, сопоставлял. Понимаешь, ты вчера много неожиданного рассказал. Знаешь… Честно говоря, большую часть тобой рассказанного можно было бы списать на бред. Я же говорил тебе — ты неделю в себя не приходил, мы уж с мамой опасались, что ты не выкарабкаешься… Да нет, нет-нет, мы конечно знали, что ты поправишься, но тебе было очень тяжело. Ты бредил, метался; иногда наоборот застывал на целые часы, так, что приходилось прислушиваться дышишь ли… Серёж. Я, честно говоря, сначала 100 % был уверен, что это бред у тебя был, что ты вчера рассказывал так подробно. Ну, накатило… Переиграл в эти свои дебильные компьютерные игры… Сергей попытался что-то возразить, но отец замахал руками, останавливая его: — Нет-нет, ничего не говори! Ты и так вчера слишком много… Меня слушай. Да я и знаю, что ты хочешь сказать: что не играл ты в игры с такими сюжетами, что вообще «не твоё это», но может быть… Может, я подумал, просто мейнстрим… Ну, понимаешь, это как носится в воздухе, и ты впитал; и тебе потому в бреду всё это и привиделось, и связалось так вот связно; ну, говорят, бывает такое… Отчебучивает мозг, когда информации мало, а времени много, вот он её и тусует, тусует, — вот на выходе такие бредни и получаются… Складные, в общем. Серёж, ты молчи давай, не возражай, ты вчера говорил. Да. Я что хотел сказать: я это всё так вот СНАЧАЛА и подумал. И успокоился, типа. А потом чувствую — что-то меня грызёт, грызёт… Сам не пойму что. Уж больно много ты вчера наговорил! А потом… Потом дошло! Отец встал со стула и походил по комнате в волнении. Остановился: — Знаешь… Кое-что из того, что ты рассказал, ты просто знать не мог! А что-то мог, но оно так… переплетено, и так «в строку», что ты просто не смог бы это выдумать, да и не твоё это, и ни одна фантазия на это не ляжет… — от волнения он вдруг начал выражаться невнятно; потом вдруг подшагнул к постели и быстро спросил: — Какой калибр пистолета ТТ? Сразу!! — Семь-шестьдесят две… — Где у него предохранитель — слева или справа?? — Нету… Нету предохранителя, есть предохранительный взвод… — Насечка на кожухе-затворе твоего ТТ-шника была какая — прямая или наклонная?? Сергей на секунду прикрыл глаза, как во что-то, видное ему одному, всматриваясь, и медленно ответил: — Прямая… — Год выпуска? Сразу!! — Тридцать третий… Склонившийся над ним отец как будто обмяк лицом, зацепил ногой за ножку стул, подтянул к себе, поправил, сел. Помолчал и переспросил: — Ну, сколько патронов в магазине, я думаю, спрашивать… — Восемь… — При неполной разборке ствол снимается? Или?.. — Вынимается, да… — Когда ты его последний раз в руках держал, разбирал? — Стрелял когда… В этого, в шлеме. Там, в подъезде… А он в меня — из автомата… Я попал, он — нет… Разбирал — когда чистил… Дней пять назад, я не помню… Отец толчком встал, так, что стул чуть не отлетел назад, и чуть не упал; придержал его за спинку, походил по комнате и вновь сел: — Понимаешь, старик, в чём косяк… Не мог ты его пять дней назад чистить, пять дней назад ты тут лежал, и ещё в сознание не приходил… Тут обдолбились уже все — и Антон звонил, и Дима, и Блэки твой этот самый… А второй косяк в том, что, зная немного твои интересы, я со стопроцентной гарантией могу сказать, что сто лет тебе не интересны были ни калибр ТТ, ни ёмкость магазина, и уж точно что у него нет предохранителя и ствол при разборке снимается, — этого ты никак знать не мог! И это меня конкретно гнетёт… Нет, гнело… Гнетло… Нагнетало? Тьфу, чёрт! Короче, это всё мелочь. Так, мелкая проверка. Дело в том, что много других мелких моментов, которые ты никак знать не мог! В частности, например, что Паралетов действительно устроился в МувскРыбу, — это было, когда ты уже из комнаты не выходил, лежал; я специально проверил. Да и не знал ты его, он в первом подъезде живёт. Ну и прочие… нюансы. Много. Очень много… Можно было бы отмахнуться. Но я не могу — жизнь научила, что надо на детали внимание обращать!.. Быстро — сколько патронов входит в магазин Калашникова?? — Тридцать… Но Толик велел больше двадцати пяти не заправлять, чтобы щадить пружину; и чтоб третий-четвёртый — трассеры… Пап, ты что, не веришь мне? — Серёж… ты, когда всё вчера рассказал, я сначала хотел к тебе психиатра вызывать; а я потом стал сопоставлять, — я думал, я умом тронусь! Но потом… Знаешь, есть только одно правдоподобное объяснение… Вернее, оно совсем-совсем неправдоподобное, но хоть что-то; нельзя же всерьёз решить, что мы тут с тобой оба чёкнулись… Да и не то что «оба», — это любому расскажи, и он про себя к такому же выводу придёт! Но! — объяснение есть! Да, кстати. Что, говоришь, я тебе на Новый Год подарил?.. Но ТОТ Новый Год?.. — ТТ… То есть нет, ТТ раньше, — нож. — Какой? — Бак. Такой… Американский… Бак Найтхоук. — Ручка какого цвета? — Чёрная с зелёным. Пупырчатая такая… — Вот такой? — отец повернулся, привстал, и что-то достал с полки, и, повернувшись к сыну, продемонстрировал нож. — Ну да. Он. — Он… Видишь ли, я его действительно… Случайно совершенно купил, и не показывал. Откуда бы ты знал… При тебе не упоминал… А самому тебе ножи, как и пистолеты, как ёмкость магазина АК, — триста лет были неинтересны и незнакомы, насколько я знаю! Вот такие вот пирожки с котятами. А объяснить это можно, но сложно… и неправдоподобно. Но если не объяснять — то ещё сложнее и неправдоподобней это всё будет выглядеть. — Да как же, пап?.. — Ты лежи, лежи… Не вставай. Тут ещё вот какой момент, я тебе сразу-то не сказал… Самый… такой. По сравнению с которым всё остальное, знаешь ли… Кто, говоришь, учил тебя обращению с автоматом? — Толик… Где он?.. — Толик… — отец, наконец, решился, — Дело в том, Серёж, что у меня никогда не было брата Толика. И вообще не было брата. То есть ВООБЩЕ. Понимаешь? Не было и нет. — Как не было? А кто тогда Толик?.. — Не было никакого брата Толика, я же говорю! Никогда. Оба помолчали, переваривая сказанное. И Олег продолжил: — Но кое-что из того, что ты «про Толика» рассказал мне знакомо. Даже очень. И это меня натолкнуло на мысль… Что, говоришь, у него передние зубы — керамика? На ринге, говоришь, выбили?