— Заботилась обо мне… Ругалась, что за собой не слежу; витамины мне таскала… От своих компаний. — Заботилась. О себе она заботилась, не о тебе! Что, не так?? Помолчали. Олег глубоко, очень тяжело вздохнул. — Брателло, ты не досказал. Какой вариант ты видишь? — Да нереальный он. — Договаривай. — Я сказал — разбитую вазу склеивай, не склеивай — она всё одно разбитая, как прежде не будет. Нет и смысла тогда. Но можно попытаться сделать, слепить что-то новое, совершенно другое. Пусть не такое красивое, пусть кривоватое — но это будет новое, самостоятельное изделие. К чему это я?.. — он потёр лоб. — Я не могу забыть, что мне открылось. Но и хорошего забыть не могу. Она всё же не полная сволочь… надеюсь. И общего у нас много. Можно было бы со-су-ществовать. Вместе. Даже как муж и жена. Но! Чтобы она полностью зависела от меня, и «своей» жизни, помимо семьи, не имела… — Так оно так и есть! Во! Этож так и есть, ты чо?? Она сейчас и так от тебя полностью зависит! — Ты не понимаешь. Да, сейчас так. Но это — внешнее. Всё равно как если мы пеонов в плен берём и на цепь сажаем, — никуда не денутся. Но вообще их только цепь держит, если бы не цепь — сбежали бы. А то и замочили бы нас. Так вот, для неё окружающая «необходимость» — такая же цепь. Необходимость. А это должно бы быть решение. Её решение. Сознательное. Как бы… Ну, как она сознательно берёт, и часть своего «суверенитета» сознательно, навсегда, передаёт мне… — Брат… Ты извини, конечно. Ты старший, и соображалка у тебя работает не в пример моей. Но сейчас, мне кажется, ты херню городишь. Несёшь полную беспросветную пургу. «Передала суверенитет»… Зачем эти сложности?? Куда она денется-то?? — А если бы было куда деться — делась бы? Ты пойми — это уже было! Жизнь «по необходимости», по «куда денешься с подводной лодки!» Чем закончилось — видишь? Зачем это повторять, зачем ступать на те же грабли?.. — Ну так… Пошли её, окончательно. Или пристрели! Олег хмыкнул, и, подняв голову, с усмешкой взглянул брату в лицо, хотя в глазах его поблёскивали слёзы. Налил себе половину стакана виски, залпом выпил. — Я знал, что ты это предложишь… Эх, Толян, всё же разные мы с тобой. Очень разные. — Разные, заразные… Скажи ещё, что простой я как амёба. Да ладно, ладно, знаю я, что ты про меня думаешь! «Примитивная сущность», ога. Наслышан. Только так как ты живёшь — прямой путь в… в ящик. Или там в простыню — и на полтора метра под землю, в пару к Устосу. Так, знаешь ли, нельзя! Сейчас крутые времена, и должны быть простые и крутые решения! Простые, брат! Палец загнил, — к чёрту его, если терапии не поддаётся! Даже если рука. Это раньше можно было годами рассусоливать, переливать из пустого в порожнее, обливаться слезами на мыльных операх и ток-шоу, таскаться к психоаналитикам! Сейчас так не выживешь! Не поддаётся терапии — отрежь! Отсеки! Поболит, да. Но перестанет. Это лучше, чем постепенно отравлять весь организм! Зато не сдохнешь! И… Что, ты на себе крест поставил?? Чего там «лепить из прежнего материала», зачем? Ты на себя посмотри! Ты классный крепкий мужик! Прошаренный. Как это?.. А! Адаптированный к новой жизни! Что ты — себе бабу не найдёшь?? Нормальную? Чтобы тебя ценила, а не свою «самостоятельность, независимость», которые близко тут не лежали. Зачем тебе это гламурное говно? Да у тебя, брат, ещё всё впереди! Я иной раз опасаюсь, что ты у меня Эльку отобъёшь, вижу я, как она на тебя с обожанием смотрит!.. Оба засмеялись. Олег вновь опрокинул себе в стакан пузатую бутылку Джека Дэниэлса, отсчитывая «бульки». — Да найдём мы тебе девку, не переживай! Знаешь, сколько нормальных баб?? Та же Сталкерша. Они ведь более живучие, чем мужики. Да любой скво, кто сможет пережить эту зиму, будет за счастье за тобой; ноги будет тебе мыть и воду ту пить! Если ты к тому времени не сопьёшься ещё, — добавил Толик, наблюдая, как брат опрокинул в себя очередные полстакана желтоватого пойла. — Этот вот… карамболь, что в мире произошёл, — он многим мозги на место вправил! Он бы и твоей, может, вправил — но она, за тобой-то, за твоей спиной и твоим люгером сложностей-то не нюхала! А ещё пасть раскрывает! Да я бы её за одно хоть высказывание поперёк угандошил бы! — Но. Но! — Да ты позволяешь на себе ездить! Позволял. — Поправился Толик, — И теперь эта… пожинаешь плоды. Сам виноват. Но — ничего трагичного. Крыс у тебя — нормальный парень. Ты — мужик хоть куда. Найдём мы тебе девку! — Да, но… Что-то скрипнуло в прихожей, оба насторожились. — Оп! Кто там? Вошёл, быстро! — скомандовал Толик, в руке его образовался как бы сам собой кольт. — Да ты чё? Башня на охране, всё включено, чужих здесь быть не может; а наши спят давно, — поправил его Олег, но его рука тоже привычно легла на рукоятку люгера. — Ну-ну… — Толик встал, и не убирая пистолета, прошёл в прихожую. Вернулся. — Не, никого. Половицы рассыхаются. — Или дух Графа домой вернулся… — Да уж. Если только. — Да ты совсем уже носом клюёшь. Пошли спать. — Толик встал. — Да… Сейчас… — Олег навалился грудью на стол, спрятал лицо в ладонях, помял его, будто стирая усталость и опъянение. — … она заботилась обо мне! Я не могу это отбросить! — в десятый раз, как заведённый, повторял он. — Тётя педиатр из деццкой поликлиники тоже заботилась о тебе, ну и что?? — Ты ничего не понимаешь!! — Я всё понимаю!! Я понимаю, что ты опять двоишься, троишься; что ты сам ей выдумываешь отмазки! В свете стоящей на столе свечи казалось, что за тёмной фигурой Толика на стене колышутся чёрные крылья. Он выкаркивал слова каким-то чужим голосом: — Ты вспомни! Когда ты, после очередной разборки с ней, вне себя вылетал на улицу, с диким желанием убить кого-нибудь, всё равно кого; с кем-нибудь сцепиться, под машину попасть на худой конец — разве она тебя останавливала?? Ты вспомни, вспомни! Из тебя пёр адреналин, ты лихорадочно, трясущимися руками, одевался в прихожей, — а она стояла рядом и просто смотрела! Просто смотрела — молча! Могу спорить, что про себя она желала: «Чтоб ты сдох!» — Это же было после ссоры… — Олег уронил голову в руки на стол и говорил еле слышно. — А что, во время и после ссоры она тебя не любила? Она что, тебя «любит» только когда всё в шоколаде? А если бы ты тогда сдох? Сцепился бы на улице с отморозками, или сердце бы не выдержало — у тебя ведь с сердцем проблемы, и она это знала! — Она… Она же меня к врачам водила, договаривалась… Было ведь?.. — Она ради тебя или ради себя тебя — к врачам?.. Насколько ты ей нужен тогда был, когда она тебя — к врачам, и насколько ей было пох что с тобой станет, когда надобность в тебе иссякла? А?? Вспомни! Когда вы поцапались под Новый Год, — ты ещё, как дурак, на коленях стоял, молил «Лена, давай начнём всё с начала…» — а она в запале собиралась на машине куда-то мчаться, ведь ты её не отпустил! Не потому, что хотелось повыёживаться, как она решила; а тупо потому что в её состоянии за неё боялся! За неё! За неё боялся!! А она — тебя в растрёпанных чувствах спокойно на улицу выгоняла, — типа «сдохни, освободи место!» Что, не так?? — Откуда??? Откуда ты это знаешь?? Ты не можешь это знать, тебя тогда не было. Отку-да-ты-это-знаешь??! Олег подскочил на стуле, вцепившись в столешницу побелевшими от усилия пальцами, нащупывая брата взглядом вытаращенных глаз… Тот куда-то пропал. — Я про тебя много что знаю! Может и то, чего ты сам про себя не знаешь! Также как ты — про меня!! — раздалось у него в ушах. — Ты не можешь этого зна-а-ать! — опять закричал он. Колыхнулось пламя догоравшей свечи, метнулись тени по углам. Толика не было. Распахнулась дверь, в комнату просунулся заспанный встрёпанный Сергей в нижнем белье, с накинутой на плечи курткой, с включённым фонариком, с ТТ в руке; мигом оценил ситуацию. — Батя… Бать… Успокойся, а? — Откуда он мог это знать? Где он??.. — Да кто? Ты тут один. Толян давно уже ушёл поди. Пап… Ты допьёшься такими темпами! Тебя уже глюки посещать стали, да? Ты что на всю Башню тут в одиночку орёшь?? * * * — Ира, Ирочка, я уже не знаю, как с ними… Они совсем с ума сошли! Это какая-то банда, звери — не люди! Они на Новый Год друг другу пистолеты дарили, патроны — а потом палили с балкона. Я думала они после этой экспедиции успокоятся, делом займутся, — ну, производством там, коммерцией, они говорили об этом… Где там! Для них это всё так, сбоку. Главное — оружие, оружие, насилие! — почти дословно повторяя слова из «Баллады об оружии» Высоцкого, шептала Лена стоявшей за окном сестре. — Надо что-то делать. Я не могу уже так жить! Мы тут обжираемся, когда ты в таких условиях. И как твои мальчишки неизвестно… Ну, не плачь, не плачь, Ира, мы выкрутимся! Ты с Ильшатом разговаривала? Что он говорит? * * * — Авдюша… — Я триста раз просил не называть меня «Авдюшей!!» — Хорошо. Я виновата. Авдей! Если я сделаю, как ты сказал, — я смогу вернуться к мальчикам? Авдей! Им без меня плохо, я знаю! — Вернёшься. Комбат же сказал: «на перевоспитание!» Или тебе уже у Ильшата понравилось, ааа?? — Авдей… — Авдей, Авдей… Сказано же — вместе уедем. Но сначала надо сделать вот что…