Брудвар начал вспоминать. Тело тут же откликнулось на зов диким воем. Вождь попытался ощутить пальцы ног и рук. Со стопами вроде как было все в порядке. С правой рукой – тоже. Но вот пальцы левой не чувствовались совсем. Ниже локтя все горело огнем. – А ну отойди! – рявкнул кто-то знакомый. – Брудвар, ты слышишь меня?! Он был настолько слаб, что промолчал. Вдруг щеки будто хлестнули розгами. Потом еще раз. И еще, сделав удар еще весомее. Это не на шутку разозлило вождя. Скривившись, он дернулся и, наконец, приоткрыл глаза. Над ним склонились обеспокоенные лица. Голос принадлежал Вьёрду – дюжему верзиле, заросшему густой бородой. – Ты что, гад, хочешь мне шею свернуть? – промямлил Брудвар. – Честно, костоправ из тебя хреновый. – Ха! Зато погляди, как быстро в себя пришел! – Что с моей рукой? Соратник медлил с ответом. – Что. С моей. Рукой, – жестко повторил вождь. – Сломана, – ответил за него седовласый лекарь. – Кость торчит? Мужчина принялся изучать конечность. Долго, мучительно долго. – Нет. Брудвар выдохнул. Собрался с силами и даже смог ухватить костоправа за грудки. – Тогда подлатай меня и скорее поставь на ноги. Перед тем как вновь потерять сознание, он успел заметить, что лагерь-на-колесах остановился, а все воины, оглушительно крича, высыпали за поредевшие стены. * * * Вождь обнаружил себя на койке, облепленным жгучими мазями и перевязанным. Опухшее, ноющее предплечье заключили в лубок из коры. Судя по запаху, его укрепили глиной. Костоправ заверил, что перелом не страшный, но об участии в битвах, само собой, посоветовал забыть, пока рука не срастется. Однако вождь не расстроился, прекрасно понимая, что для него все могло сложиться намного хуже. Чудом оставшись в живых, Брудвар горячо возблагодарил Предков, уверовав в то, что они спасли его не просто так. Ядреная настойка лекаря помогла заглушить боль и, несмотря на слабые протесты костоправа, встать. Шатаясь, поддерживаемый личной стражей, он одернул занавеси и проковылял наружу. Брудвар уже знал, что сражение окончилось победой. Однако вид у нее был крайне неприглядный. Всюду валялись раскуроченные трупы животных и людей. На перевернутой телеге висели чьи-то кишки. Тлели обломки разломанных укреплений. Захлебывались кровью, стонали и молили о помощи раненые. К этим звукам он давно привык, но их все равно тяжело было слышать. Страдали ведь его воины, а лекарей, как всегда, не хватало. За пределами лагеря картина менялась. На мерзлой земле выделялись крупные четвероногие тела, утыканные стрелами. Копыта многих дергались в конвульсиях, от визгливого ржания хотелось прикрыть уши. В пепельном небе кружило воронье. Низко. Самые смелые птицы уже рыскали внизу, прыгая на побежденных. Перед лохматой стеной леса одиноко застыли орудия имперцев. Из глубины чащи возвращались северяне и тянулись вереницы пленных. Шли устало, опустив головы и плечи. Ликующих было откровенно мало. – Разыщите моих сыновей, – тихо приказал вождь. Как и после каждого сражения. Он должен был убедиться, что Хагун и Гутлайф целы. А иначе просто не мог думать ни о чем другом. Когда Брудвар увидел статную походку сыновей, то забыл и о боли в передавленных мышцах, и о сломанной руке. * * * У темно-зеленых границ Носвэрита войско простояло еще неделю, переместившись поближе к широкому тракту, проложенному сквозь лес. Передышка была как нельзя кстати. Подтягивались обозы с фуражом и запасами, разбирались наиболее громоздкие укрепления, разведчики добывали новые сведения, а Благословленный Предками вместе с фэрлами обсуждали дальнейшие планы. Наконец, подоспел гонец. Вождь обедал в шатре, когда тот принес два послания. Первое запечатывало клеймо с двумя топорами и елью посередине – вести из Скаймонда. На втором пергаменте из козлиной кожи стояла личная печать Райнильфа. Он использовал ее впервые, что немало удивило вождя. – Это все? – нервно спросил Брудвар. Где же весточка от Нарьяны? Все письма, которые поступали от девушки, проходили через наместника. Для их сохранности и быстроты передачи. – Да, мой вождь. Больше ничего нет, – растерянно ответил тот. – Ладно, ступай. За тобой пошлют. Аппетит пропал. Вождя охватил жар сомнений и липкий холод неясной тревоги. Он попросил стражу оставить его одного. Что-то было не так. Нарьяна никогда не упускала шанса написать ему. Как и он ей. Читая, он представлял, какой красавицей растет Фингри, как они с Нарьяной собирают ягоды в лесу и пекут сладкий пирог. Как однажды все вместе будут лежать в поле цветов… Волнение росло как снежный ком. Бороться с ним не было никаких сил. Пытаясь унять его и отсрочить неизбежное, он сломал печать Эргунсвальда и ознакомился с посланием Райнильфа. Оно плохо отложилось в памяти. Вождь лишь рассеянно осознал, что наместник не сообщал ни о чем дурном. Наоборот, дикие племена затихли, а стало быть, на Север скоро вернется относительный мир. Борьба с чудищами и духами Бездны уже не считалась за серьезную проблему – к ней почти привыкли. Это воодушевило Брудвара. Здоровой рукой он раскрошил воск второго письма. Выдохнул. Медленно, неуклюже раскрыл пергамент. Жадно впился глазами в кривые строчки рун. Замер на середине. Перестал дышать, отказываясь верить прочитанному. Одна страшная фраза каленым железом отпечаталась в его голове. «…с прискорбием сообщаю, что Нарьяна и Фингри были убиты лесными хищниками…». Были убиты. Лесными хищниками. Были. Убиты. Лесными хищниками. Как он ни пытался, обнаружить иной смысл не получалось. Письмо было коротким. Содержание – предельно ясным. Брудвар сверил почерк – он точно принадлежал Райнильфу. Послание не являлось чьей-то злой шуткой. Но вождь отдал бы трон Скаймонда, да что там, свою голову, чтобы оно оказалось ею. Холодный разум уже начал строить догадки и рисовать картины, от которых разрывалось сердце. Их загрызли волки. Или кто похуже. Как та тварь, о которой рассказывала Грайдис. Их съели заживо. Растащили на куски. Одних, беззащитных. Нарьяна даже не могла позвать на помощь. А Фингри… Она была так мала. Их больше нет. Нет! НЕТ!!! Соленый ураган чувств забурлил в груди и выплеснулся наружу потоком злых слез. Вождь застонал, скрючился, как старик, обхватив голову рукой. Мечты о спокойной жизни, полной любви и тихого счастья, утонули в пучине безумного горя. Разлетелись в щепки, как та осадная башня, под обломками которой чуть было не погиб сам. Уж лучше бы он помер в тот день. Тогда бы ему не было так больно. Мучительно, непоправимо больно. «Ну почему?! Почему именно они?! Это несправедливо! Нечестно! Как же так…» – сокрушался вождь. Горечь безвозвратной утраты кипела в нем, порождая безумный, неконтролируемый приступ ярости. Совсем не той легкой, удалой, которую он испытывал в бою. У этой был вкус полыни во рту. Однажды Брудвар испытывал подобный гнев – когда на его глазах погибла почти вся дружина. Но по сравнению с чувством, от которого он сейчас дрожал, то лишь была его тень. – Да какие, на хрен, хищники?! – взревев, как бык, сын Эрнульфа перевернул стол. Ему хотелось крушить все на своем пути. Выжечь, расколоть мир до основания, чтобы каждый прочувствовал его страдания. Под руку попался стул. Взяв его за спинку, двинул им по земле, разломав на две части. В шатер заглянула изумленная охрана. – Прочь!!! – закричал вождь. Кто-то должен был ответить за смерть Нарьяны и Фингри. Жажда крови затуманила голову. Возмездие, неважно кому, стало его главной целью. Схватив в углу палатки топор, Брудвар выбежал на улицу. Разъяренный, он шел, а люди перед ним расступались. Не замечая косых взглядов, он добрался до столбов с пленными. Худые, потрепанные люди, в рваных одеждах, ссадинах и синяках, угрюмо сидели возле луж нечистот. Лишь двое подняли глаза, когда приблизился вождь. Это их и погубило. Ничего не говоря, размахнувшись что было сил, Брудвар погрузил лезвие топора прямо в голову безымянного имперца. Голова треснула, как переспелый арбуз, заливая тело бурым водопадом. Второй пленник, раскрыв от ужаса рот, стал отступать и жаться к остальным, но длина веревки не позволила этого сделать. Губы вождя пересохли. Он облизнулся, готовясь к удару. В последний момент его жертва попыталась увернуться. Топор отсек треть черепа. Потребовалось еще одно движение, чтоб заглушить мерзкий хрип человека. После этого вождю полегчало. Над морем его страсти наступил штиль. В лагере стало непривычно тихо. Он огляделся. И тогда понял, сколько же вокруг собралось народу. Глава 2 Наваждение Брудвар не стал объяснять причин своего гнева, а тем более – оправдываться за содеянное. Шла война, случались вещи и похуже, чем убийство пленных. В армии решили, что вождь просто раздосадован потерями. Те, кто знал его ближе, предположили, что Брудвар слишком долго скрывал свои настоящие чувства, и его переживания, усиленные травмой, не могли не повлечь за собой вспышки ярости. И лишь его давний соратник Вьёрд знал истину. Но он так и не смог найти подходящих слов, способных облегчить муки Брудвара. Позже, когда боль перестала быть такой острой, превратившись в зудящую пустоту внутри, друг осторожно напомнил вождю его собственные разговоры о смыслах. Сын Эрнульфа печально сказал в ответ: