Она повернула голову, чтобы посмотреть на него в сером свете грозового неба. — Все нормально, Букер. Я не обиделась, — она тихонько рассмеялась, стараясь развеять напряжение. — Вот если бы у тебя не возникло этой… ситуации, я, может, и обиделась бы. Смущение Букера было буквально осязаемым. — Почувствовала, да? — Теперь я знаю, почему ты такой самодовольный засранец, — поддразнила она. — В штанах-то у тебя настоящий молот. Он застонал и закрыл лицо ладонями. — Будь прокляты одноместные кровати. Она захихикала, наблюдая, как он заливается четырьмя разными оттенками румянца. Затем она вспомнила, как они вообще оказались в такой близости, и… — Эй, — позвала она, словно протрезвев. — Прошлой ночью… Он перевел взгляд, посмотрев ей в глаза. — Ага. Ей больше нечего было сказать. — Спасибо, — сказала она, потянувшись к его запястью. — Я не могла… — Ш-ш-ш, все хорошо, — сказал он, взяв ее за руку и нежно сжав. — Ты бы сделала то же самое для меня. Он прав. Она сделала бы для него что угодно. «Не друзья». «Нечто большее». «Большее, чем просто слова». *** Дождь лил стеной, затопляя двор и срывая листья с веток. Они ни за что не сумели бы путешествовать в такую погоду. Кейтлин впивалась ногтями в бедро, глядя на зловещие штормовые облака. В ловушке. Они заперты в ловушке. День тянулся еле как, сколько бы она ни помогала Констанции и девочкам с домашними делами. В итоге она полчаса играла в куколки с Мэри, пока Джеремайя не заявил, что игра слишком шумная. Контроль. Контроль над каждым шагом. Постоянное неодобрение. Кейтлин улыбнулась маленькой девочке и шепотом предложила пораскрашивать. Сыновья попросили Букера помочь им с чисткой арсенала оружия, и он согласился, кивнув Кейтлин перед уходом. Она говорила себе, что он по-прежнему в пределах слышимости. Она по-прежнему в безопасности. Но взгляд Джеремайи был тяжелым и горячим от презрения. Он приближался к точке кипения по неизвестным для всех причинам. Кейтлин видела признаки. Он становился суетливым. Раздражался из-за всего подряд. Завтрак слишком горячий, обед слишком холодный. Звуки радости от кого бы то ни было заглушались резким словом и сердитым взглядом. На мгновение Кейтлин почувствовала себя так, будто ей снова четырнадцать. Она сжимала кулаки и желала, чтобы он уже взорвался. Набросился бы на нее, и покончить с этим. Она могла справиться. Она терпела побои и похуже. Их сумки были набиты вещами, которые она сумела стащить, пока никто не смотрел — свежая питьевая вода на два дня, хлеб, банка арахисового масла, консервированное мясо, пули для винтовки Букера. Она упаковала сумки утром и спрятала на улице, прямо под ступенями крыльца, защищавшими от дождя. Карманный нож, данный ей Букером, по-прежнему хранился в ее носке — увесистое напоминание, что если дело предпримет наихудший оборот, она прольет кровь. Кейтлин присоединилась к Констанции на кухне, помогая готовить ужин. Они болтали о семье, жизни до того, как фрики лишили их ежедневной рутины, и мир начал рушиться. Констанция рассмеялась над шуткой Кейтлин, и что-то позади них грохнуло, заставив их обеих подпрыгнуть. Это была Библия, которую Джеремайя уронил на стол. — Много шума от двух женщин, — рявкнул он. Констанция в его присутствии съежилась. — Мы просто разговаривали. — Может, готовка шла бы быстрее, если бы вы не чесали языками, а? Руки женщины задрожали, и Кейтлин шагнула ближе к ней. Джеремайя следил за ней темными глазами. — Думаю, я хочу стручковой фасоли к ужину, — сказал он Констанции. — Спустись и принеси пару банок. Это не было просьбой. Констанция подчинилась, оставив Джеремайю и Кейтлин одних. Итак, вот оно. Вот как это начиналось. Впервые с тех пор, как они пришли в это убежище, она ощутила спокойствие. Кости превратились в сталь. Это все равно что смотреть в око урагана. — Знаешь, я тут усиленно обдумывал кое-что… — он лениво пошел вперед. — То, как ты просто не вписываешься… Она шире расставила ноги, принимая почти боевую стойку. Он заметил. — Ты всего лишь лгунья, — хрипло прошептал он. — Обманщица. Букер… Где Букер? — Книга Притчей Соломоновых 13:5 «Праведник ненавидит ложное слово, а нечестивый срамит и бесчестит себя», — он приближался к ней, презрительно цедя: — И я вижу тебя насквозь, девка. Сердце грохотало в ее ушах. Ноги дрожали. «Беги, беги, беги…» — Как только ты вошла в этот дом, я сразу понял, какая ты, — продолжал он. — Иезавель (прим. библейский персонаж, чье имя стало нарицательным для порочных женщин), — его взгляд опустился на ее груди. — Посланная, чтобы сбивать хороших мужчин с пути Божьего. Он вторгался в ее пространство, загоняя в ловушку. — На своем веку я повидал кучу таких, как ты, — сказал он, скользя гневным взглядом по ее телу. — Все женщины подобны тебе… им дарована грешная форма, созданная дьяволом, чтобы сбивать с пути твоих братьев. — Своих дочерей вы тоже видите в таком свете? Вопрос сам собой слетел с ее губ, и каждое слово сочилось неприязнью. — Ах ты мелкая пи*да, я тебе… — он схватил ее за руку, едва не сбив с ног, и она заорала. Потянувшись назад, она схватила первое, что подвернулось под руку — разделочную доску — и замахнулась на него. Доска ударила его по виску, и кровь залила левый глаз из рассеченной брови. — БУКЕР! — закричала она, вырываясь из его хватки. Она снова замахнулась доской, в этот раз ударив его по подбородку. — Тупая сука! — ДЖЕК! Тяжелые шаги понеслись вверх по лестнице из погреба и обогнули угол. Щелкнул взведенный курок. — Отпусти ее, иначе я разнесу твои мозги по всей кухне.