— У тебя есть таланты. Нет, не в смысле, как у Мартина Дел-Кофи. Ты не ученый. Но у тебя есть интуиция. Когда тебе хочется, ты можешь, как хамелеон, стать таким, как тот, с кем ты говоришь. Я — нет. Во мне видят только чванливого церковного мальчика. Признаю. Я такой и есть. — Значит… — Я покачал головой. — Я человек народа? — Да. — Не выйдет. Даже если бы я мог избавиться от этих двух тиранов, быть боссом — это для меня слишком трудная работа. — Ник, никто не спорит, что это будет бремя. Временами будет даже больно, но ты не бросишь. Это называется ответственность. — Я не согласен. Возьми это обратно. Я сунул пистолет ему в руки. — И советую тебе спрятать его куда поглубже, Дэйв, иначе они с тебя шкуру снимут. — Ты знаешь, в чем беда с тобой, Ник? Ты слаб в коленках. Так это называется? Слаб в коленках. Это значит, что ты боишься. Напуган до смерти. И не этими двумя негодяями. Потому что ты дитя. Ник. Тебе бы понравилось поиграть в красивый бунт. Ты готов рискнуть жизнью, никто не сомневается — все видели, как ты вышел против Слэттера. Ты боишься принять неверное решение и взять на себя последствия. Ты боишься того, что называется ОТВЕТСТВЕННОСТЬ. — Чушь! — Тогда… — Дэйв наставил на меня пистолет. — Ты сделаешь, что я сказал. Ты сбросишь эту банду садистов, а потом станешь нашим новым лидером. — Ты думаешь, что можешь меня заставить это сделать под дулом пистолета? Тебе нужно отдохнуть, Дэйв, долго и хорошо отдохнуть. — Ник, я много думал и много молился. И я думаю, Господь указал мне путь. — Положи пистолет в сумку, Дэйв. — Я знаю, что не могу наставить на тебя пистолет и заставить стать лидером. Но если я приставлю пистолет к своей голове… смотри. — Перестань, Дэйв! Сними палец с курка! — Я не могу застрелить тебя. Но мне оказалось легко приставить пистолет к своей голове, вот сюда, и потянуть курок. Легко, очень легко. На самом деле — желанно. Его глаза сияли странным светом. И трясся он так, будто вот-вот вырвется из тела. — Дэйв… брось его и отдохни. Тебе же не хочется убивать себя. — Почему бы и нет? Я знаю, что еще пара дней — и меня заставят тащить жестянку. Я. огорчаю новых вождей, ставя под сомнение их поведение. И я слишком утомлен, чтобы бежать. Я не успею добежать до ключа на колокольне. Я покачал головой: — Знаешь, странный способ ты нашел меня шантажировать. Стань лидером. Ник, или я всажу себе пулю в лоб. — Именно это я и говорю, Ник. — А я говорю — НИ ЗА ЧТО. Пока. Я повернулся и пошел к двери. — Ник… Если это последнее, что я сделаю на Божьей Земле, пусть будет так. Я заставлю тебя помнить, что я сейчас тебе говорю: ты будешь хорошим лидером. Ты видишь решения проблем, которых я решить не могу. У тебя хватит духу довести эти решения до конца. Помнишь пробку на мосту через шоссе? Ты через нее пробился. Примени эту способность, чтобы вывести нашу общину и дать всем, всем этим детям тот единственный шанс выжить, который может быть. Ты им нужен, Ник. Без тебя они уже мертвы. Его голос переменился, и я похолодел. — И вот что запомни, Ник Атен: мой дух будет следить за тобой отныне и вовеки. Отче наш, иже еси на небеси. Да святится имя Твое… Секунду мне казалось, что если я просто буду идти дальше, он этого не сделает. Но мне пришлось обернуться. Он стоял, читая молитву, и глаза его не отпускали меня. Палец напрягся на курке. Выстрела я не помню. Зато помню, как вылетели у него из головы мозги. ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ Жизнь — гротеск Жизнь идет дальше. Иногда это значит, что идет смерть… Когда нашли тело Дэйва, мне было ведено посетить Курта в его апартаментах. Меня обыскали на предмет оружия и провели внутрь. Курт сидел за письменным столом, посасывая обвислыми губами сигару. — Это ты убил Миддлтона? — Нет. — Брось, Ник… мне-то ты можешь рассказать. Я же не собираюсь тебя копам закладывать! Курт составил мнение об этом деле — а я в каком-то смысле был ответственным за смерть Дэйва. Я кивнул. Курт рассмеялся: — Молодец парень! Я все равно этого засранца уже на дух не выносил. Возьми сигару… да ладно, возьми две. Я взял. — Знаешь, надо бы нам больше развлекаться. Этим летом мы хорошо повеселились. Я состроил дружескую улыбку: — Это точно. — Слэттера последнее время не видел? — Нет. Дай Бог, этот мудак провалился в какую-нибудь дыру. С моей стороны это был рассчитанный риск. Никто не смел сказать ничего оскорбительного о Слэттере, даже у него за спиной. Курт и его команда верили, что Слэттер каким-то сверхъестественным способом слышит все, что они говорят. Риск оправдался. Курт поднял брови — на него это произвело впечатление. — Давай выпьем. Ты просто пропадаешь зря. Знаешь, надо бы обсудить твои перспективы… карьерные перспективы, ха-ха! Ты очень зрелищно вышиб мозги Миддлтону, знаешь? Ты с какого расстояния спускал курок? Еще часа два мы проболтали, шутя и смеясь. Наступил ленч, и полуобнаженные девушки подали нам бифштекс и шампанское. — А где Джонатан? — спросил я, когда Курт пил прямо из бутылки. — Помнишь эту азиатку… как ее там… Китти? Он ее притащил к себе в комнату. Чтобы сделать одолжение Дел-Кофи. Мы бурно посмеялись, потом Курт сказал: — Смотри, отсюда видна церковь. Он открыл окно на веранду и вышел во внутренний двор. — Эй, Сэм! — позвал он. — Зажигай фитиль, да не забудь отойти назад подальше! Ленч закрутился у меня в животе тугим комом. — Вон там на столе бинокли. Знаешь, можно даже разглядеть выражение лиц, когда они… бах! Негодяи в телевизоре смеются над своими садистскими шуточками хладнокровно. Курт горячился, потел, чуть ли не пугался. Я смотрел, как крепко сбитая девушка с ржаными волосами тащит жестянку. Она бежала босиком, прижимая серебристую трубу к груди, как щенка. Бинокля я не взял, и выражение ее лица видеть не хотел. Но я смеялся, когда смеялся Курт, и свистел, когда свистел он. Девушка бежала по дорожке, через ворота, по дороге к деревне, камешки летели из-под ее босых ног. Я знал, что она их не чувствовала. Все ее внимание было сосредоточено на одном — верхушка колокольни и ключ в кувшине. В нормальной ситуации она не добежала бы до конца дорожки и остановилась бы, запыхавшись. С шипящей трубой в руках она летела, будто у нее на ногах выросли крылья.