Сара со своей семьей жила на ферме. В воскресенье утром, ДЕНЬ ВТОРОЙ, она встала, оделась и вышла во двор, где стояли ее родители, прислонившись спиной к стене. — Доброе утро! — крикнула она, улыбаясь. — А Вики и Энн поехали кататься верхом? Тогда-то отец и ударил ее кулаком в лицо. — Убей ее, Джеймс! — крикнула мать. — Убей, пока она больше никого не тронула! Ошеломление приглушило первую боль от удара, но он опрокинул Сару на землю. Мать бросилась к дочери с ножом руке, и ее глаза пылали ненавистью. Ничего не понимающая Сара действовала инстинктивно. Она побежала в дом, взбежала наверх и заперлась в ванной. Дверь была прочной, а засов — нет: он был поставлен ради скромности, а не выживания. Она пятилась от двери, а в нее кто-то постучал. — Сара, милая, выходи. Нам надо сказать тебе что-то очень важное. Если бы отец попытался, он бы высадил дверь в секунду. Но почему-то он решил поговорить. Он все повторял и повторял Саре, что они с мамой ее любят. Рассказывал, какие у них для нее планы. Пусть только откроет дверь. Сара сидела на полу, не в состоянии даже думать. — Сара, милая, выходи. Мама тебе чай приготовила. Только открой дверь. Она не могла думать, что надо делать, но поступала, как подсказывал инстинкт. Она пустила воду: — Сейчас я умоюсь и сразу выйду. Оставив кран открытым, она вылезла через окно на плоскую крышу оранжереи. Дойдя до края крыши, она повисла на руках и спрыгнула на клумбу. Ноги подкашивались, но она заставила себя пробежать вокруг дома и услышала звук мотора своего «фольксвагена». Ее сестры видели, что с ней случилось, запустили мотор и теперь отчаянно пытались выехать. Одиннадцатилетняя Энн сидела на водительском сиденье, газуя так, что мотор стучал; она пыталась включить скорость, но не знала, как отжать сцепление. Металл стучал по металлу, старая машина визжала. Сара отпихнула сестер на пассажирское сиденье и рванула задним ходом через двор, когда ее отец вылетел из дома. Один взгляд на его лицо сказал ей: «БЕГИ!» Когда она проезжала по дорожке, он бросился на машину, тыча кулаком в пассажирское окно. Сара ударила по педали газа, и машина оставила его позади. Он тут же остановился и только смотрел им вслед. Через пять минут Сара остановила машину — и ее вытошнило в придорожную канаву. Дальше последовательность событий была похожа на мою. Она ездила кругами, не в силах прийти в себя. Слышала то же сообщение по радио. Видела детей, разорванных в клочья родителями. К концу дня младшие сестренки стали ныть, что они голодны. Сара нашла безлюдный деревенский магазин. Можно было взять, что им хотелось, но сестры Хейес получили воспитание в хорошей частной школе. Мародерство не входило в программу, и потому Сара оставила несколько монет, найденных в машине, в уплату за взятые буханку хлеба и шоколад. Воскресную ночь они проспали в машине в лесу. А наутро решили ехать в Донкастер в полицию. Не встреть я их, когда они пытались сменить колесо, я думаю, что сестры Хейес — или некоторые из них — пополнили бы коллекцию предметов, которые толпа несла на шестах. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Почему они хотят нас убить? — Что случилось? Почему они хотят нас убить? Пожав плечами, я открыл еще одну банку пива. Сара сидела на деревянной скамейке, откуда открывался вид на окрестные поля, и пыталась понять, что произошло. Эта тайна, которую она пыталась разгадать, терзала ее сильнее, чем боль от синяка на щеке. — В субботу вечером я пошла спать. Мы с родителями смотрели телевизор. Они были абсолютно нормальны. Папа даже привез домой китайскую еду. А когда я проснулась в воскресенье утром, они пытались меня убить. — А твой отец когда-нибудь раньше привозил домой китайскую еду? — Нет. Он всегда говорил, что не будет есть этих… — Она бросила на меня взгляд пронзительных голубых глаз. — Что ты хочешь сказать, Ник? Какое отношение имеет китайская еда к… — Может, и никакого. Только в последний раз, когда я видел своего отца, он пил пиво днем. Ничего особенного, только раньше я никогда не видел, чтобы он пил пиво раньше вечера. — Ты думаешь, они еще тогда начали меняться? — Возможно. Но так слабо, что это не было еще заметно. — Но чем это вызвано? — Сара раскачивалась в такт своим словам. — Что заставило почти все население превратиться в маньяков-убийц? — Не почти все население. Все взрослое население. — И я рассказал ей о реке лунатиков, которую видел на автостраде. — Насколько я могу судить, каждый старше двадцати лет психанулся полностью. И я не видел ни одного ребенка, тронутого этим безумием. — Но почему? Я чуть не поделился с ней своей теорией нейропрерывателя. Но в холодном свете дня она казалась совершенно идиотской. И я снова пожал плечами. Она заходила быстрыми шагами возле скамейки. — Что-нибудь в водопроводе? В воздухе? Вроде нервного газа? Или это вирус? Ведь люди не просто сходят с ума — в родителей внедряется жажда убийства собственных детей! Они не дерутся друг с другом, они сбиваются в банды, в стаи, как птицы… они хотят… будто им надо… О Господи! Господи! Сара внезапно остановилась и села, потирая лоб, будто пытаясь массажем вытолкнуть эту загадку из мозгов. А мозги у нее явно были. Она пыталась логически понять, что случилось. У меня же с мозгами напряженка. Я открыл еще банку пива. Чего я должен стараться понять, что тут стряслось? Есть чертова уйма ученых, психологов и какого там еще дерьма, которым на годы хватит думать, что случилось с Донкастером. Я пошел к вершине. Замковый холм — это небольшой курган, который поднимается среди плоских полей и лесов, как огромная бородавка. Я выбрал его не за живописное расположение, а за вид на окрестные поля. Если психи появятся, я увижу их за милю. Сестры Сары сидели на одеяле и ели сандвичи. Я обошел их вокруг — они все время задавали вопросы: — А мама с папой уже пришли в себя? А когда мы поедем домой? А кто присмотрит за Пэком и Каштанкой? (Их пони.) А если эта машина не твоя, то чья она? А нам не попадет, если мы не пойдем в школу? Я обошел вершину и вернулся к Саре. Неясный отцовский инстинкт подсказывал мне обнять ее за плечи и сказать, что все будет в порядке. Но в семнадцать лет так не делают. — Сара, я собирался ехать на юг. Я рассчитываю, что мы выедем из зоны поражения через несколько миль… Ты с сестрами можешь поехать со мной, если хочешь. — Спасибо… и спасибо за то, что подобрал нас там, в городе. Ты рисковал. — Ладно, не будем об этом. — Я осушил банку. — Можем еще полчаса здесь отдохнуть, потом надо ехать. Я выбрал участок мягкой травы на склоне и лег на спину. Теплое солнце светило в лицо, от пива и сандвичей начинало казаться, что в конце концов в мире все наладится. Глаза закрылись. Пели птицы, смеялись младшие девочки. С такого расстояния их смех казался музыкальным. Я позволил себе вообразить, что плыву на облаке на высоте мили над полями и лесами и облако мягкое, как вата. Я погружался и погружался в него, пока не выплыл из этого мира. * * * — Ник! Сюда, быстрее! Я рванул вниз по холму так быстро, что даже не смог остановиться и проехал юзом, шелестя кроссовками по траве. — Что такое? Что случилось? Потом я остановился и тупо уставился на стоявших передо мной. — Мама… Папа… — Мне пришлось расхохотаться, что бы не зареветь в истерике. — Как вы меня нашли? Как вы сами? Вы… вы видели, что случилось в Донкастере? Там… там… они все… — Ник, все в порядке, Ник. Мы знаем, что случилось. Папа, улыбаясь и показывая щербину в верхних зубах, подошел и обнял меня за плечи. Крепко и любовно. Мама подошла сзади, откидывая волосы с лица. И в улыбке ее была чистейшая материнская любовь. — Ник, ручаюсь, ты уже списал нас в мертвые, — сказала она. — Что бы ни случилось, мы больше никогда тебя не оставим. Она поцеловала меня в щеку. Если бы она могла, то прижала бы меня к груди, как младенца. — Ладно, поедем домой. Наша машина стоит на дороге. — Джон тебя ждет не дождется. Он прямо помирает показать тебе новые игры, которые он купил.