– Боря, Борис. Можно тебя так называть? – Тебе можно, – без тени улыбки кивнул он. «Странный он какой-то. Слишком строгий для своих лет», – подумал я. Впрочем, Бареан вызвал у меня симпатию. – А это Булгуня, – закончил знакомство сын купца. Булгуню я помнил. Это с ним мы ели рыбные шарики в кляре, которые нахваливал Сивен Грис. Бедняга тогда чуть не подавился! – Э-э-э, прости, друг. Но у нас в горах нет подходящих для тебя имен, – виновато пожал плечами я. – Ну вот, – расстроился толстяк. А потом подумал немного, и его лицо осветила улыбка. – Но ты можешь звать меня, как и сейчас. Просто друг. И засмеялся первым, а я подхватил следом. Смеялся толстяк по-доброму и от души: как будто гостей разносолами угощал. Все подхватили наш смех. – Ладно, ребята. Меня вы знаете, а это мой младший товарищ Пелеп. – И я вытащил из-за спины красного как рак сорванца. – Для него тоже другого имени не нашлось, – пояснил я Булгуне. Все снова рассмеялись, а Пелеп от смущения не знал, куда деться. – Отец пригласил нас в свою ложу. Там повыше, все можно хорошенько рассмотреть. Идем? – обратился ко мне Фиддал. – Идем, – кивнул я. – Только вот… – замялся Федя. – Без охраны тебе не положено. А места на всех не хватит. – И сын купца выразительно посмотрел на Пелепа. – Мы возьмем твоего младшего товарища к себе, – сказал Бареан. – Если ты не против, наследник. Действительно, странный: не тушуется, решения принимает быстро, сразу за всех. Тем не менее я кивнул, соглашаясь. Знал, что Пелепу понравится в их компании. – Ладно, ребята. Идите, скоро представление начнется. Увидимся! Мы распрощались, и мальчишки растворились в толпе. Остах, Барат и Йолташ, которые молча наблюдали за нашим знакомством, двинулись следом. Я заметил, что Остах как-то странно поглядывает на Бареана. Видимо, не только мне парнишка показался необычным. Хорошо хоть мои спутники помалкивали насчет «горских» имен. – Они же не из Империи? – решил проверить я свою догадку. – «Почетные», как и я? – Да, они сыновья вождей. Но кое-кто из них еще и имперский гражданин. – Мы вошли в ложу, и я раскланялся с Буддалом. Остах вежливо кивнул купцу. Торговые партнеры делали вид, что малознакомы. Я целиком и полностью поддерживал такое ведение дел. Я огляделся. Арена в Атриане внушала уважение. Архитектурная мысль в этом мире пошла другим путем, нежели в моем мире из прошлой жизни. Колизея здесь не возвели; трибуны сходились под прямым углом. – Смотри… – Собеседник указал на задрапированную бордовыми полотнищами ложу с высокими креслами. Шепотом Фиддал добавил: – Это ложа самого наместника! Я взглянул и разглядел Наулу. Выглядела девчонка сногсшибательно! Вырастет – воздыхатели штабелями будут валиться под ноги. Волосы заплетены в косички, в которые вплетены золотистые полоски, на голове сверкает и переливается в солнечных лучах изящная диадема. Немного портил впечатление кислый вид и скучающее выражение лица. Я хотел помахать рукой, но увидел входящих в ложу малолетних дуболомов Гвинда и Дирга и передумал. Впрочем, их появление не обрадовало и саму Наулу, – девочка скуксилась и отвернулась от них. – Что-то я ни Сивена, ни Элсы не наблюдаю, – хмыкнул я. – Да, – растерянно подтвердил Федя. – И командующего Внутренней стражей Крента Гриса тоже нет. Тут оглушительно громко задудели трубы, застучали барабаны, засвистели зрители – и представление началось. – Смотри, смотри, – возбужденно зашептал на ухо сзади Барат, – на какой верхотуре канат натянули! – Да, оттуда грохнешься – костей не соберешь… – задумчиво добавил Йолташ. – Ты чего говоришь-то? – толкнул его Барат, задохнувшись от возмущения. – Типун тебе на язык! – Замолкли оба! – шикнул на них наставник. Тут на арену на задних лапах вышел здоровенный медведь. На тоненькой веревочке его вела хрупкая женщина в приталенной яркой разноцветной рубахе и широких шароварах. Музыканты заиграли простенький мотивчик, и медведь стал раскланиваться направо и налево. Зрители в восторге захлопали в ладоши. Тогда медведь поклонился еще раз и пустился в пляс, смешно тряся жирным задом. Зрители зашлись в хохоте. Вдруг из-под трибун на песок выскочил человек в полосатом ярком костюме, с напяленной на лицо личиной. На маске красной краской намалевана звезда, на рогах бубенчики… – Шут, это шут! – зашептал Барат. Шут подпрыгнул на месте, затряс огромной цветной бородой. Аккуратно подкрался сзади к танцующему медведю… И со всего маха пнул его по заду! Трибуны ахнули. Вскрикнула девушка рядом с медведем. Зверь развернулся, громко зарычал и пошел на шута. А тот затряс бородой… И начал бороться с медведем, который облапил шута так, что того не видать из-под звериной туши. Какое-то время они боролись, но потом шут извернулся и на карачках убежал с арены. Медведь, забавно косолапя, убежал следом. За ними скрылась и женщина. – Наверх, наверх смотри, – послышался возбужденный шепот Барата. Подняв головы, мы увидели, как с разных концов каната идут навстречу друг другу две девушки. В руках у них – длинные шесты-балансиры. Они идут и идут навстречу, а толпа гадает: как же они разойдутся? Женские фигуры сближаются… И вот, не сбавляя шага, девушки поворачиваются боком и удивительным образом минуют друг друга. Даже шесты им не помеха! Зрители, оценив мастерство, ликуют. Что выделывали канатоходцы дальше – и рассказать трудно. Фехтовали, крутили сальто – вперед и назад, запрыгивали друг другу на плечи… И это все на тоненьком канате! Публика неистовствовала, ликовала и сходила с ума. Вот пайгал, который жонглировал саблями с черной повязкой на глазах, вдруг лег прямо на канат! Посередине, аккурат над центром арены! Лежит себе на канате, уцепился носком одной ноги, а второй ногой болтает в воздухе! Руки с саблями развел в стороны – отдыхает. И тут вновь на песке арены показался шут. Он вышел с большим блестящим медным тазом. Высоко подскакивая, он тряс бородой и щелкал деревянной челюстью. А потом пошел вдоль трибун, протягивая перед собой таз и выпрашивая монеты. Вот только зрители вместо денег стали швырять в него гнилыми фруктами и овощами! Заранее подготовились! Шут недоволен, трясет бородой, грозит рогами, топает копытами. Зрители гогочут. Вдруг позади шута на арене появился медведь. Он осторожно подкрадывается к шуту, и я понимаю, что это ряженый. Ряженый медведем приближается к шуту, который грозит кулаком кому-то на трибуне. И тут медведь отвешивает шуту смачного пинка. Шут высоко подпрыгивает на месте, вскинув колени. Медведь рычит, поднимает лапы и бросается на шута. Тот отбивается от него медным тазом, стуча по морде. Швыряет в зверя таз и удирает прямо по трибунам на самый верх! Медведь ревет и гонится следом. Женщины визжат, дети плачут, мужики пытаются схватить шута. Все шарахаются от здоровенного лжемедведя, сваливаются с сидений-ступеней… Образуется куча-мала. Трибуны хохочут. Шут, спасаясь от медведя, ступает на канат и бежит прямо по нему. Медведь грозит ему лапой, но боится следовать за ним. Шут несется по канату, вихляя задом и всплескивая руками. На пути лежит отдыхающий танцор с саблями, но шут ничего не замечает. Толпа орет, предупреждает, женщины прижимают ладони к щекам… Шут пробегает прямо по лежащему воину с саблями и несется дальше. Воин роняет сабли, хватается руками за отдавленную промежность. Сабли падают, кувыркаясь в воздухе, и вонзаются лезвиями в песок арены. Трибуны понимают, что их в очередной раз провели, и хохочут. Я смеялся вместе со всеми так, что живот заболел. – Вот шут дает! – услышал я голос Йолташа. Во как! Даже молчуна Йолташа проняло! – Это ты Вутца не видел, – вдруг ответил Остах. – Когда тот выступал, говорят, даже почтенные матроны писались прямо на трибунах. Его лично Векс Кней к себе в имение звал выступать. Теперь на трибуне появились девушки с тазом в руках. Те, что недавно шли по канату. В них гнильем не бросались. С деньгами народ расставался легко. Швыряли монеты азартно, не скупясь, кто сколько может. Выйдя из ложи, красный от смеха, словно после бани, я нос к носу столкнулся с Милиаром Хмутром. Тот выглядел не лучше – потный, возбужденный, глаза блестят. За его спиной реготали дружки, обсуждая выступление. – Ага! – крикнул Милиар, увидев меня и ткнул пальцем. – И ты здесь! – И я здесь, – продолжая улыбаться, кивнул я. – Мы с тобой здесь бороться будем, на арене! Не боишься? Я пожал плечами. – А мой отец собирает лучших воинов и отправляется в твои вонючие горы, – подбоченился крепыш, отставив ногу вперед. Подпевалы за его спиной с готовностью заржали. – Зачем? – обескураженно спросил я. – Как зачем? Я тебе здесь, на арене, по шее надаю. А мой отец твоему отцу там… – Паскуда!.. – прошипел я. Что он про отца сказал? Как посмел? Кровь прилила к щекам, я вытащил кинжал и бросился вперед. Вот только сильные руки наставника удержали на месте. Раздался оглушительно звонкий звук подзатыльника. Старший брат Милиара, растолкав мелких подхалимов, услышал последние слова братца. Он толкнул Милиара куда-то себе за спину и вышел вперед. – От всего рода Хмутров я прошу прощения за недостойные слова, наследник Олтер. – И старший из сыновей Хмутра глубоко поклонился. Я задергался в руках наставника, собираясь поведать Милиару много интересного о его семье и о нем самом, но Остах утащил меня, поспешно кивнув: – Мы принимаем извинения. Мы скатились по ступеням. Барат и Йолташ старались спрятать меня своими телами от посторонних глаз. Я брыкался, лягался, изворачивался… – К пайгалам веди, – прошипел Остах Барату, удерживая меня. – Урод, падаль… – хрипел я. От гнева на глаза выступили слезы. – Кончу, суку! – Наследник, соберись. – Наставник встряхнул меня, как тряпку. – Сопляк не может задеть честь дана! В каком виде тебя увидят будущие подданные? И Остах протянул мне мой кинжал – подарок Барата. И когда только успел у меня из рук вытащить? Я глубоко вздохнул и втянул в себя сопли и слезы. – Собрался, – отрывисто сказал я. Я оттолкнул от себя руки Остаха и повторил: – Я собрался. В просторном помещении под трибунами было тесно. Бухты канатов, наваленные кучей шесты-балансиры, сундуки, свертки, попоны, костюмы. Уставшие артисты сидели на скамьях, негромко переговариваясь друг с другом. Здоровенный мужик в медвежьей шкуре шел вдоль скамьи с большим кувшином в руках, разливая вино. Медвежья голова болталась сзади, как капюшон. Посредине, прямо на полу, сидел шут над медным тазом и вытаскивал монеты, раскладывая по кучкам. Золото, серебро, медь. Когда мы вошли, все взоры обратились к нам. Шут без личины оказался немолодым плешивым мужичком с морщинистым лицом. – А, Барат… – протянул он словно старому знакомцу моему охраннику. Потом догадка осветила его лицо. Он подскочил и согнулся в глубоком поклоне: – Наследник Олтер… – Наследник Олтер!.. – зашумели все, поднимаясь с лавок. – Сидите, сидите, – замахал я рукой. – Вы же очень сильно устали.