«Да это же кабала! Грабеж посреди белого дня!» – возмутился я про себя. – Это потому, что мы проиграли в войне? – спросил я. – Это потому, что мы победили, – кивнула Элса. И продолжила: – Потом прошло еще много лет. И разразилась еще одна война, в которой мы вновь победили. Итогом стал еще один договор. В нем прописали, что горец Дорчариан в Империи торговать не может. Никаким товаром вообще, – припечатала она. А это уже был разгром. Как же мой золотой ручей от передвижных колясок в госпитале? От торговли чаем я уже мысленно отказался, поняв недвусмысленный намек Элсы о горских товарах. Но кресла-каталки!!! Вот сволочи! Похоже, моя экономика не успела встать на ноги, как ее свалили навзничь. Стоило большого труда сдержаться и продолжить жевать мед. – Что ты понял из урока, наследник Олтер? – вернув милый тон, вновь защебетала Элса. – Понял – что законы плохие, – честно сказал я. Элса, достающая что-то из небольшого сундучка, от неожиданности замерла, а потом рассмеялась: – Пагот-шутник! Как искренно и верно! – Она разогнулась, держа в руках кошель. Жена наместника подошла и выложила кошель. – Законы, конечно, плохи. Но лучше с ними, чем без них. Я плачу тебе пансион на год, – она дотронулась до кошеля, – по закону, заметь! Плохой закон – могла бы сказать я. Ты живешь в нашем доме, ешь нашу еду, учишься в нашей школе, а пансион плачу я. Но таков закон! – Этот закон – хороший, – серьезно ответил я и забрал кошель. Мы вышли из резиденции наместника, и я глубоко задумался, шагая за Остахом. Что же это получается – моя новая родина, Дорчариан, живет полунатуральным хозяйством? Плодородной земли мало – хлеб очень ценится, но зерна всегда не хватает, и горцы вынуждены докупать его у имперцев. Очень развито животноводство, в основном овцеводство. Почти все сельское хозяйство работает на самих горцев – на экспорт мало что остается. Может, немного шкур и кожи. Самые лакомые куски – нефть и шахты – Империя умудрилась выдрать прямо из сердцевины наших земель, сделав своими. За добываемые у нас под боком полезные ископаемые мы получаем только транзит. Видимо, транзитные деньги за провоз сырья и рабов по Долинному тракту нам оставили для того, чтобы совсем не накалять обстановку. Какие товары мы продаем вовне? Я напряг память. Маленького мальчика такие вещи по понятным причинам мало интересовали. Меха, мед, воск. Ковры, войлок, кожи, строительный лес. Все? Я очнулся от невеселых мыслей и спросил наставника: – Что это было, дядька? – Это? Это наместник с длинными волосами, Оли. Плохи наши дела: наместников-то двое! Тут и с одним-то не знаешь как совладать, – хмыкнул Остах. – А про купцов и товары она правду сказала? – Правду, – кивнул Остах, думая о своем. – Так на что мы живем? – удивился я. – Это же грабеж! – Мы? – не понял Остах. – Дорчариан, – слово «государство» в языке дорча отсутствовало, а на имперский мы условились не переходить. – Вся торговля с Империей только через купцов. Где это видано! Они же свою цену ломят! – Ломят, – вновь кивнул дядька. – Что-то тайными тропами мы в обход посылаем, конечно. Но ты прав – это крохи. – Ох, как тяжело быть даном Дорчариан! – выдохнул я. – И откуда отец деньги берет? – вслух подумал я. Остах внимательно посмотрел на меня, но ничего не ответил. Мы немного прошли молча по садовой дорожке, а потом я продолжил: – Ллугу уже лучше? – Что ему, старому псу, сделается, – махнул рукой Остах. – Бегает уже. – Отлично. Отошлем его назад, нечего ему здесь делать. Заодно и письмо отправим, сам напишешь… – Какое письмо? Мы же только что с Алиасом отправили! – напомнил наставник. – Это не письмо – так, весточка. А в этом письме сможешь все написать, что душе угодно. Хоть целую книгу накорябай. В том числе отпишешь подробнейший рецепт моего напитка. Даже несколько, я продиктую. Дашь все расклады по нашим чайным договоренностям с Буддалом. Особо отметь, чтобы секрет не разболтали. Рано или поздно все равно раскроется – но чем позже, тем лучше. Надо отцу хоть чем-то помочь. Остах серьезно меня слушал, запоминая. Со стороны мы, наверное, смотрелись потешно: мальчишка поучает взрослого мужчину. – Думаю, один сбор в этом году успеют сделать – где-нибудь на северных склонах кипрей еще не отцвел, – размышлял я вслух. – Гимтар все сделает, – твердо ответил Остах. – У Рокона и впрямь негусто с золотом. Смилуется Отец Глубин – хоть какая-то прибавка выйдет… – Отцу прибавка выйдет, а нам – шиш с маслом, – зло ответил я. – Это же надо додуматься – горец не может в Империи торговать! Ничем не может! Даже последние портки продать, если ограбят?! И что теперь с Алвином делать? – Ты про госпиталь и кресла? – уточнил Остах. – В этом я тебе помогу. Эндир в свое время эту задачку решил. Как приглашенный ученик школы, ты в Империи уже не просто горец. Ты имперский гость и имеешь особый статус! Не гражданина, конечно, но и не инородца. О! Вспомнил! – хлопнул себя по лбу Остах. – Тебе нужно сходить в Канцелярию, сделать запись и выправить свидетельство о получении статуса имперского гостя. Эндир пока до всего этого докопался и разобрался – школу почти успел закончить. А мы по его следам накоротке пойдем… – Значит, наша придумка с креслами – в силе? – уточнил я. – Конечно, в силе, – уточнил Остах. – Имперский гость может торговать как душе угодно. Торгуй не хочу. – А Барата все равно пошли за кипреем: насушим сырья на зиму. И Элсе подарок поднесем. А торгует чаем пусть Гимтар с отцом, – я вспомнил про будущее, не написанное еще письмо и уточнил: – Про дела наши скорбные: новое покушение, кражу драгоценностей – будешь писать? – поинтересовался я. – Уж коль писать – так про все, – тяжело вздохнул наставник. – Гимтар ядом весь стол закапает, читая. А про покушение – понюхаю я еще чуток… – Что ты сделаешь? – не понял я. – Понюхаю, – повторил Остах. – Есть кое-какие люди… Поспрашиваю, послушаю. Потом покумекаем. – Будь осторожен, дядька Остах, – попросил я и дотронулся до предплечья наставника. – Меня без тебя здесь схарчат – даже костей не оставят. – Я всегда осторожен, Оли. – Остах накрыл детскую ладошку грубой ладонью и потрепал меня по голове. Садовая дорожка, выложенная по краям белым камнем, упиралась в большой розовый куст и раздваивалась. Остах вдруг остановился, словно сбился с пути. А потом решительно повернул вправо. – Ты куда? – крикнул я. – Мы же там живем, – и я махнул налево. – В архив зайдем. Раз про статус гостя речь зашла… Будем ковать железо, пока горячо. Кто этих наместников знает – что еще учудят. Остах как будто сам себя уговаривал. Словно не хотел идти, да и решительность его выглядела какой-то… напускной, что ли? И чем ближе мы приближались к высокому державному зданию, тем сильнее шаги Остаха замедлялись. Та часть здания, к которой мы подходили, до самой кровли была затянута зеленой сетью девичьего винограда. Только у окон его аккуратно подрезали, ограничивая буйный рост. – Это здание архива. Оно всей махиной к площади развернуто. И вход для посетителей – тоже там. А здесь, в саду – крылечко и вход в библиотеку, – пояснил мне наставник. – Вот это, – Остах ткнул в приметную башенку, прилепившуюся сверху, – Голубиная башня… Но мы идем в библиотеку. – Зачем? – удивился я. – Учебный год еще не начался… Нам же в архив надо? – Есть тут один человек, – признался Остах. – Поможет, все сделает. Если он жив еще… – добавил Остах, поднимаясь по деревянному крыльцу. Он потоптался перед дверью. Вытер ноги. Поднял руку и опустил, не решаясь. Да что происходит с моим несгибаемым суровым мастером ножевого боя? Наконец наставник рывком открыл дверь. Где-то в глубине сиротливо брякнул колокольчик. Я шагнул вслед за Остахом. Миновал узкую темную прихожую и вошел в просторный зал. Сводчатые высокие потолки – метров пять-шесть, не меньше. Весь центр занят широкими длинными столами с лавками. Вдоль стен, во всю высоту – полки с книгами и свитками, какие-то картины, чучела животных, пара длинных лесенок. Одна из стен – с узкими стрельчатыми окнами, сквозь которые широкими потоками льется солнечный свет. Откуда-то из-за стеллажей показалась фигура в белом. Высокий сухопарый старик с зажатой в руке кисточкой из перьев шел к нам между рядами столов. Светлый хитон заляпан чернилами, глаза близоруко сощурены. На ногах мягкие войлочные тапочки. – Что вам надо, дорогие? – крикнул он издалека. – Это библиотека, уважаемые! Учебный год еще не… – Он наконец приблизился и замолк, уставившись на меня. Я растерянно обернулся и увидел, что Остах спрятался в тени прихожей позади. Я стоял один, вокруг кружили пылинки, и я чувствовал себя забывшим слова артистом на сцене в ослепительном свете софитов. Старик подошел совсем близко. Лицо его исказилось, брови вдруг взлетели, глаза расширились. Он подскочил ко мне и схватил за плечи, ощутимо встряхнув. – Эндир? Пагот-шутник! Не может быть! – Он вдруг схватился за грудь и стал заваливаться набок. Горы Дорчариан, где-то за Паграбой Тарх «Хорошо имперцы дороги строят, сукины дети», – подумал Тарх. За Паграбой удобный, обустроенный Долинный тракт кончался, и начинались обычные горные дороги – неторопливые, извилистые, пыльные, ухабистые. Имперские возчики с железной рудой и земляным маслом разбили дорогу от Колодца до тракта так, что взмолились перед начальством. А те – перед Роконом. Рокон, как и отец до него, не дозволял имперцам прикасаться к дорогам. «Мы здесь хозяева и дороги – наши, хоть и плохонькие», – любил поговаривать, вслед за отцом, Рокон. Алиас Фугг зачастил к Рокону, уговаривая того дать согласие на починку. Имперцы задумали не просто засыпать и выровнять ухабы. Они желали бесплатно построить имперский тракт по своим правилам. Они так жаждали этой дороги, что сулили Рокону немалые деньги. Сумма все росла и росла с каждой седмицей переговоров, но дан не сдавался. Тарх знал, как мало денег у Рокона. Точнее, как мало денег у дана Дорчариан – их всегда не хватало. Но принимать монеты от имперцев Рокон отказывался. А вот когда посулили небольшой надел земли в предгорьях… Съездили, посмотрели. Земля добрая – хоть под рожь, хоть под пшеницу, хоть под горох. Такая земля ценилась у горцев куда выше золота. Рокон сильно тогда переживал, даже к Матери Предков ездил, молился, совета испрашивал. Но согласился. Пока небо над Колодцем не заволокло дымом, строители успели замостить небольшой участок. Камешек к камешку, отводы для воды, даже лучше, чем в долине! Новенький мощеный отрезок пути остался позади – Бык преодолел его за день. А сейчас Тарх на своем могучем жеребце по имени Сильный неторопливо поднимался к Колодцу по разбитой тяжелыми телегами старой дороге. Позади, внизу, оседлав развилку и потеснив лагерь имперских дорожных строителей, расположился Рокон с Ближним кругом. Многие воины, дурачье, негодовали, что дан не повел их дальше и не дал насадить на копья пару-другую рабов. Тарх, даром что любил прикинуться добродушным недалеким увальнем, ни тем, ни другим, ни третьим не был – слишком давно шел рука об руку с Роконом. Потому нисколько не удивился, когда дан перекрыл единственную дорогу, что вела от Колодца в долину, и остановился. Строители нового тракта сидели в своих палатках и нос боялись высунуть. Как только появился дым, вверх отправился разъезд Дорожной стражи – матерые волки, надо сказать, – но ни один не вернулся. И сейчас Тарх ехал по их следам. А кто же еще? Бояться Тарх не умел и так и не научился. Переговоры до того Тарх никогда не вел, но был уверен, что справится: Рокон не пожалел времени подробно растолковать другу, чего хочет. А пока Тарх трясся в седле, у него было предостаточно времени обдумать слова дана. «Чем бы ни кончилась твоя поездка, Бычок, – все нам все в прибыток, – напутствовал его друг. – Главное, сам целым вернись». Рокон настаивал, чтобы Тарх взял с собой десяток воинов, но Бык наотрез отказался. Слова, что он вез для восставших, слишком тайные, к чему лишние уши? А ведь помимо слов Тарх вез и кое-что еще. Бык поднял руку и потрогал грудь. Пергамент был на месте. К тому же голову нужно в холоде держать, чтобы не наломать дров. А в Ближнем круге все сплошь молодые да горячие. Уж лучше одному. Всю свою юность Тарх видел, как Эндир Законник ходил по лезвию и играл с огнем. И вчера Бык увидел, как друг встал на ту же опасную темную тропу. Тогда Тарх понял, что дни беззаботных пьянок и удалой охоты на горных львов остались позади. Не раздумывая ни мига, Бык ступил на ту же темную тропу, идя за левым плечом дана, как и всегда, прикрывая в бою. За очередным поворотом дороги показался покинутый привал. Кто-то изрядно пограбил и покуражился в оставленном лагере. Опустевшие коновязи, потухшие очаги. Кособоко стояла пара десятков каких-то драных палаток, давно покинутых. Ленивый ветерок гонял комок тряпья. Тарх спешился и прошелся по покинутой стоянке. Черепки битой посуды и разбросанный сушняк хрустели под ногами. Вдруг в придорожных кустах послышался шорох, и Тарх развернулся на звук, набросив на руку щит. – Кто там? – крикнул он на имперском. – Выходи! Из кустов выполз мужичок в оборванном хитоне, оцарапанный и искусанный комарьем. – Добрый господин! – завопил бедолага, и Тарх опустил щит. – Заткнись, – велел он мужику, и тот послушно замолчал. Бык внимательно оглядел придорожный кустарник, прислушался и лишь затем обратился к незнакомцу: – Я спрашиваю – ты отвечаешь. Коротко. Понял?