Ах, какой любопытный образчик! Во всяком случае, я не собиралась уходить с пустыми руками. И прямое нежелание нашего близкого знакомства со стороны его матери будило во мне любопытство. Да и сам «крошка Цахес» будоражил воображение, а в глубине души появилось странное чувство, что общение с ним по каким-то пока еще непонятным причинам может оказаться далеко не бесполезным! Конечно, мой внутренний голос немедленно начал бухтеть, что я снова ввязываюсь в сомнительные приключения, но это только подогрело меня. — Нет, я передумала, — обаятельно улыбнулась я. — У меня появилось время на чашку чая… * * * Лиза остановилась на пороге небольшой, но очень чистой и уютной комнаты и застыла как завороженная. Девушка в кресле, укрытая старым шерстяным пледом, была так красива, что у Лизы перехватило дыхание. Эти огромные глаза, такие странные и прозрачные, голубовато-бирюзовые, приковали к себе Лизин взгляд. — Здравствуйте, — девушка протянула ей узкую, изящную руку с длинными пальчиками. Жест получился царственный, как у инфанты во время приема званых гостей. — Здравствуй, — мягко ответила Лиза. — Меня зовут Лиза… — А меня Ася, — откликнулась девушка. — Папа вас не пускал, потому что вам не верит. — Как это? Лиза беспомощно оглянулась на Арбузова. Но тот стоял, глядя мимо нее. Все его внимание забирала дочь, равно как и любовь. — Ну, вот так… Папа, можно я ей все расскажу? — Ася! — попробовал остановить ее Арбузов, но Ася отмахнулась: — Нет, папа! И потом, чего ты так боишься, ведь мы с тобой ни в чем не виноваты! И следила за тобой какая-то рыженькая девушка, а вовсе не эта! Она снова повернулась к Лизе и выпалила: — Понимаете, Лиза, папа считает, что вы частная сыщица и вас наняли наши враги… Представляете, какой у меня глупенький папочка? Глава 11 Все время, пока шло наше «светское общение», Тамара Николаевна нервничала. Ее драгоценный Леша, напротив, явно наслаждался моментом, причем мне показалось — его радует тот факт, что его маменьке не по себе. «Бог ты мой, ну и тип!» — думала я, пытаясь не смотреть на этого маленького, сморщенного уродца. Я не отношусь к людям, у которых чей-то физический недостаток вызывает отвращение. Но в случае с Лешей Дындой мне начинало казаться, что господь хочет посредством его нетривиальной внешности предупредить всех, кто общается с ним, об изъянах души. Сразу могу сказать, что у Леши никаких комплексов относительно внешнего облика не было. Он, нисколько не смущаясь, буравил меня своими глубоко посаженными глазенками, явно считая меня осчастливленной его вниманием. То есть Леша был личностью примечательной и отталкивающей одновременно. Я не могла бы сказать, что беседа с ним была неувлекательной и скучной, — наоборот! У парня был неплохо развит интеллект, он явно много читал и отличался оригинальным суждением по поводу искусства. Но… Нередко это суждение было чересчур оригинальным. Итак, я сидела, тщетно пытаясь расслабиться, поскольку желание расслабиться под таким пристальным взглядом можно смело назвать утопическим. Он не то чтобы раздевал меня взглядом — нет, это было бы слишком просто! Он пытался раздеть мою душу, понимаете? У меня возникло такое ощущение, что он снимает покров за покровом, пытаясь определить слабые ее стороны. Нет, его не интересовала как таковая моя любовь к Вийону, которого он неплохо знал! Он, как психоаналитик, пытался найти в этом моем увлечении некое низменное начало. Но если от подобных попыток со стороны психоаналитика появляется ощущение гадливости, насмешки и желания подняться и уйти, послав его вместе с господами Юнгом и Фрейдом подальше, то тут в моей душе образовался странненький такой симбиоз чувств — мне, во-первых, стало страшно. А во-вторых… Мне было интересно, понимаете? Как в боксе — раунд! Кто выиграет? Моя душа или этот странный тип, явно пытающийся добиться от меня отвращения к самой себе? — «Всю ночь ловите до рассвета поклонников любого сорта — желанны вы лишь в дни расцвета». Процитировав Вийона, он замолчал, с многозначительным видом откинувшись на спинку кресла, в котором он смотрелся, как карла на троне в царстве великанов. — И что? — поинтересовалась я, продолжая поглощать салат из мидий. Наш спор, неслышный для посторонних ушей, понятный только нам, длился уже около часа. С виду же все это напоминало невинную беседу о поэзии. — Странно, что вас интересует поэт, так рисующий женщину… — Вы вырываете строфу и, забывая, что героиней оного стихотворения является «прекрасная оружейница», то бишь падшая женщина из простонародья, переносите ее отношение на ни в чем не повинного Вийона. А поэт именно тем и хорош, что рисовал образ. Или вы считаете, что все обязаны произносить только свои собственные мысли? — Ну, — хихикнул он. — Я и сам в некотором роде… художник. Он ожидал моего вопроса. — Леша! — одернула его мать. — Вы художник? — спросила я. — Я хотел бы им стать, но… Он коротко вздохнул, разведя руками: — «Ты обезьяна, ты урод, общаться с коим неприятно…» Это тоже ваш любимый Франсуа. — Я думаю, вы немного зациклены на проблеме вашей внешности, — сказала я. — Многим плевать, как вы выглядите. — Да, но… Большинство шарахается от меня, стоит появиться на улице. Мне стало его жалко. — Если всмотреться в их черты, — сказала я, — то не найдешь много красивого… Может быть, они крепки телом, но нередко в их лицах преобладает выражение отвратительной тупости! — Вот! — Он даже подскочил в своем кресле, потирая руки. — Вот что я и хочу вам сказать! Тупость, похоть, пошлость… Почему это кажется привлекательным? — Смотря кому, — возразила я. — Большинству, моя инфанта! — горестно заявил он. — Увы, большинству нравится именно это… — Они просто к этому привыкли, — пожала я плечами. — Ежели бы они с детства слушали Марчелло, а не какую-нибудь девицу с пошлыми вкусами, пошлой внешностью, может быть, они иначе бы выглядели… Понимаете, нельзя обвинять людей в том, к чему их приучили. Есть люди, которые вообще из всех на свете фильмов предпочтут порно, но… Он как-то странно дернулся и широко заулыбался. — Но из этого не следует, что надо снимать только порно, забыв про мультики, — закончила я мысль. — Вы не понимаете, Сашенька! — тихо сказал он с печалью в глазах. — Мир устроен так, что он и сам превратился в сплошное «криминальное порно». Просто… Он отпил из бокала глоточек янтарной жидкости и договорил грустно: — Просто вы этого пока еще не заметили! Вы живете в придуманном мире, иллюзорном, созданном специально для вас, а в мире другом, грубом, реальном, животном мире все не так! Там правит бал Сатана, а танцует под какофонию скрипки толпа… Так называемый «профанум вульгус». Невежественная чернь. * * * Тамара вздрогнула и посмотрела на своего сына. — Постой, что ты только что сказал? Он едва заметно поморщился, пытаясь своим видом показать ей, что она является представительницей этой черни. — Про-фа-нум вульгус, — четко произнося каждый слог и не убирая с лица демонстративной скуки, повторил он. — Это латынь, мамочка… А почему это произвело на тебя такое оглушительное впечатление? Она не хотела говорить с ним о своих опасениях, преследованиях и прочих вещах, ибо его покой был для нее дороже всего.