– Я буду только рад оставить тебя здесь, пока некая «гнилушка» вернется в Леса, чтобы отвоевать свой трон, – проворчал Тедрос, натягивая на себя свежую рубашку. – Но поскольку эта «гнилушка» никогда ничего без моей помощи добиться не могла, придется ей пятки мне целовать, упрашивать, – хихикнула Софи. – Я тебя уже поцеловал однажды, – хмуро ответил Тедрос. – И это было просто ужасно. После этих слов Софи замолчала, надулась. – Что и говорить, вы оба сто́ите друг друга, – подвела итог Агата. После этого замолчал и Тедрос. – Ну, а теперь я должен вас покинуть, – раздался в тишине мелодичный голос Сабби. Трое путешественников дружно обернулись и увидели юного гнома стоящим перед дверью в дальнем конце вестибюля. Сабби распахнул ее, и за дверью обнаружился голубой водяной занавес, причем струйки, достигшие пола, волшебным образом тут же взмывали вверх, чтобы повторить свое падение. И так снова, и снова, и снова… без конца. – Идите, – сказал Сабби, кивком указывая на удивительный водопад. – Не заставляйте его величество ждать. Софи фыркнула, явно не желая промокнуть, но Агата уже прижала к себе одной рукой сумку с хрустальным шаром, другой рукой подхватила принца и решительно двинулась к двери. – Как ты думаешь, он поможет нам? Я имею в виду, император Тель Шорт? – спросила у Тедроса Агата, остановившись вместе с ним перед самым водяным занавесом. Тедрос повел бровями, пожал плечами. Он совсем не был теперь похож на мальчика, который уверен, что легко сможет добиться всего, чего захочет. – Вроде бы должен помочь, – неуверенно ответил принц. Держась за руки, они в последний раз оглянулись на Сабби. – Удачи! – подмигнул им гном. Агата и Тедрос шагнули вперед и прошли сквозь воду. Почти сразу вслед за ними вынырнула и Софи – ее белое платье намокло, волосы растрепались и торчали в разные стороны, в руке до сих пор был зажат стакан с молочным коктейлем. – Брр! Я промокла насквозь! Промокла! Про… эй, погодите-ка секундочку! – Софи удивленно заморгала, обнаружив, что Агата и Тедрос остались совершенно сухими, а затем повернула голову в ту сторону, куда они смотрели не отрываясь. А посмотреть действительно было на что. Перед ними открылся просторный тронный зал, который правильнее было бы назвать бархатным. Всё здесь – и стены, и пол, и даже потолок были обтянуты темно-синим, как поздние сумерки, бархатом. Стены были не сплошными, их разделяли на отдельные панели мерцающие оранжевым светом линии, состоящие из множества светлячков. Светлячки эти не стояли на месте, но постоянно передвигались стройными колоннами вверх и вниз, освещая зал. Впереди, у дальней стены зала, под яркой, наполненной светлячками люстрой, поблескивал золотой трон – массивный, громадный, хоть Гиганта из Ледяных равнин на него сажай. На высокой спинке трона были вырезаны крупные буквы: «О.П.И. Тель Шорт». А на бархатном полу, у подножия трона, сидела и внимательно смотрела на пришедших большая компания. Агата ахнула. Все они были здесь, все. Эстер, Анадиль, Дот, Хорт, Николь, Робин, Гиневра, Шериф и остальные ее друзья, спасшиеся во время битвы у эшафота, а теперь укрывшиеся здесь, в Гномии… И не только они одни. Во дворце Тель Шорта оказались и те, кого Агата оставила в Школе. Профессор Анемон, профессор Мэнли, профессор Шикс, принцесса Ума, Юба, Кастор и первокурсники, всегдашники и никогдашники – все они тихо сидели на полу. Они смотрели на Агату, Софи и Тедроса, выжидающе поглядывали на дверь, ожидая увидеть показавшуюся из-за водяного занавеса декана Школы Добра. Потом все они увидели выражение лица Агаты. И все поняли. – Где бы ни находилась сейчас Доуви, я верю, что она пребывает в мире, – сказал Робин, обращаясь к Агате. – Она гордилась бы тобой. Агата выдержала взгляд Робина, не давая прорваться наружу своему горю. А в следующую секунду друзья и преподаватели налетели, окружили ее, задушили в своих объятиях. – Я молилась о том, чтобы ты выжила, – захлебываясь, шептала Эстер, не в силах сдержать своих чувств. – Доуви, должно быть, услышала меня. Она до самого конца оставалась твоей феей-крестной. – Мы любим тебя, Агата, – горячо сказала Кико. – Даже я, хотя ты мне в принципе не нравишься, – сказал Хорт. Николь отпихнула его в сторону, сама обняла Агату. – Если бы не ты, сидеть нам до сих пор в тюремной камере. Спасибо! – Ну, благодарить не меня нужно, – смущенно ответила Агата. – Все мы к этому свою руку приложили, каждый по-своему. Она посмотрела на Тедроса и Софи, которых тоже облепили со всех сторон. С особым удовольствием Софи обнималась с красивыми парнями-никогдашниками. Вскоре возбуждение схлынуло, и все вновь уселись на полу, обнявшись, словно члены одной большой дружной семьи. Даже Агата немного успокоилась, увидев, что все теперь собрались вместе и не нужно было больше никого спасать. Но спокойствие длилось недолго, и вскоре новые опасения охватили Агату. А Софи тем временем заговорила с сидевшим рядом с ней Робином: – Послушай, я готова поклясться, что во время того заседания Совета видела у тебя кольцо на пальце. А сейчас его нет, где оно? – То было не мое кольцо, – признался Робин. – Но… – нахмурилась Софи. – Что нам делать теперь, Робин? – вклинилась в разговор Агата. – По всем Лесам на нас идет охота. Чем мы можем ответить? – Вот именно за этим мы и оказались здесь, – сказал у них за спиной Шериф из Ноттингема. – Чтобы попросить о помощи императора Тель Шорта, – добавила сидевшая рядом с Шерифом Гиневра. – Погодите секундочку. Шериф, объясните сначала, каким образом вы с Робином оказались в Камелоте? И как у вас оказался волшебный мешок? – спросил Тедрос. – От него же одни клочки остались после того, как Змей бежал из вашей тюрьмы в Ноттингеме… – На то этот мешок и волшебный, что его невозможно уничтожить, – с важным видом возразил Шериф, помахивая своим зашитым мешком. – Змей совершил большую ошибку, когда оставил эти, как ты говоришь, клочки валяться на земле. А мама у Дот, между прочим, лучшая портниха во всех Лесах… – Моя мама? – подала голос Дот, высунув из-за чьих-то спин свою голову, словно выглянувший из скворечника птенец. Весьма упитанный птенец, нужно заметить. – Но моя мама умерла, когда я была еще совсем маленькой! Робин удивленно посмотрел на Шерифа, но тот невозмутимо ответил: – Так оно и есть. – Но тогда как же мама могла зашить этот мешок, если она давным-давно… – нахмурилась Дот. Но Шериф продолжал гнуть свое, не обращая никакого внимания на слова дочери: – Мешок умеет отделять друзей от врагов, поэтому я в нем и пойманных пиратов держал, и своих друзей с места на место переносил. И все шло хорошо до тех пор, пока во время драки пиратов не выпустили на свободу фейри. Унюхали они их в мешке, что ли… – Странно, что они тебя самого вместе с ними не освободили, если учесть, как от тебя пахнет, – ехидно вставил Робин. – Погоди, – строго посмотрела на Робина Агата. – Когда я пришла в Шервудский лес, ты сказал мне, что твои Веселые ребята мне помочь не смогут, и ты сам тоже, это первое. Второе: вы с Шерифом терпеть друг друга не можете, как же вы оказались вместе? – На этот вопрос лучше всего мама Тедроса может ответить, – сказал Робин. – На самом деле это все благодаря Софи вышло, – сказала Гиневра. – Благодаря мне? – удивилась Софи, накручивая локон на свой опустевший стакан из-под молочного коктейля. – Ну да. В тот вечер, когда вы ужинали с Райеном, ты толкнула меня под столом ногой, – пояснила старая королева. – Толкнула и сказала, что Тедрос должен сам о себе позаботиться. Что ты Тедросу не мать. Это меня подстегнуло. Я восхищалась твоей смелостью – вот так открыто, прямо, можно сказать, под носом у этого монстра, ты призывала меня действовать. Призывала бороться, пусть даже это казалось совершенно невозможной задачей. Но как мне было подать кому-нибудь весточку за пределы Камелота, когда у меня ским на губах прилип? И тут я вспомнила, что под окном спальни королевы растет дерево, а на нем живут певчие птички, которых я всегда крошками подкармливала. А они в благодарность за это помогали мне – начинали громче петь, когда видели, что я могу безопасно отлучиться из замка, чтобы встретиться в лесу с Ланси. Короче говоря, после ужина я отправилась в мою старую спальню, будто бы решила прибраться в ней, и там, под окном, как всегда были мои пташки. Увидели меня с уродливым скимом на губах и сразу замолкли. Смотрели на меня так жалобно своими глазками, словно спрашивали, чем они могут мне помочь. Ну, а я, прибираясь, принялась мычать песенку, которая знакома каждой лесной птичке. И она замычала, а Робин тут же подхватил со словами: Милый, милый Робин, Помоги нам, Робин, Ты спаси нас, добрый Робин Гуд! Слышишь, в Лесу тебе птицы поют? К нам поспеши поскорей, Робин Гуд! – Ненавижу эту песенку, – фыркнул Шериф. – Я все песенки про тебя ненавижу. – Это потому, что про тебя в народе всего лишь одну… балладу сложили, «Шериф-засранец, посади нас в ранец», – сказал Робин. – Так вот, когда птички спели мне о несчастьях Гин, я сказал своим Веселым ребятам, что нужно ее спасать, но эти лопоухие лентяи не захотели ехать спасать Гин, хотя знали же, черти, что мы с Артуром были друганами. И только Шериф, один из всех, прислал мне весточку, что едет в Камелот спасать из подземелья свою дочь, и умолял меня помочь ему.