Так, самую большую комнату занимает часовщик Лазарь Иванович — угловую на первом этаже. С большими окнами в две стороны. И примыкающая каморка тоже его. Именно через ее окно той ночью передавались загадочные коробки. А Степан квартирует на втором этаже, в противоположном конце коридора от Златы. Степан, ну-ну. На самом деле, его имя Стефан. А фамилия — Ковальски. И в Польше его разыскивают, чтобы предать справедливому суду за мошенничество. Что-то он там такого умудрился набедокурить, что поляки озверели и чуть ли не награду за его голову назначили. Правда, было это еще до начала войны, несколько лет назад. Я остановился перед дверью часовщика. Дверь была обита толстым войлоком в три слоя. Или утепление, или звукоизоляция, или и то, и другое. Вежливо постучал в деревянный косяк. Подождал несколько секунд. Поднял руку, чтобы еще раз постучать. И в этот момент дверь распахнулась. Седобородый Лазарь Иванович был одет в темно-бордовый халат и расшитые тапочки, вроде тех, которые подошли бы старику Хоттабычу. Шагов его я не услышал, потому что весь пол в его комнате был устлан толстым узорчатым ковром. На свободных стенах тоже висели ковры. Комната за его спиной отчасти была обставлена с цыганской роскошью — бархатный балдахин на витых столбах над кроватью, люстра с хрустальными висюльками, на спинку кресла-качалки накинута волчья шкура, на стенах — уютные бра из стеклянной мозаики. Но часть комнаты у окна была сюда как будто перенесена из какого-то другого места. Там стоял громоздкий стол-бюро без всяких завитушек и финтифлюшек. Настольная лампа на металлической ноге. Аскетичный стул с высокой спинкой. И стеллаж, на котором в идеальном порядке расставлены коробки и почему-то картонные папки. Как в канцелярии какой-нибудь. — Добрый день, Лазарь Иванович, — сказал я. — Не уделите мне минут десять? Часовщик скупо улыбнулся, но взгляд остался цепким. Внимательным. Он сделал шаг назад, пропуская меня в комнату. Ага, а вот и рыжий Степан. Сидит на пуфике за журнальным столиком. Столик накрыт газетой «Псковский вестник», явно чтобы скрыть от глаз гостя то, что на нем разложено. Газету бросили торопливо и несколько небрежно. Из-под края выглядывает немаленькая такая пачка немецких марок. А ближе к Степану под газетой — что-то очертаниями чертовски напоминающее пистолет. Митьки в комнате не было. Где-то этот шельмец бегал. Ну что, будем импровизировать… — А вот скажите мне, товарищи, ежели, чисто теоретически, одному хорошему человеку потребуется небольшая услуга, не вполне, так сказать, законная, но для очень хорошего дела, — начал я, глядя прямо в глаза часовщику. — То может он обратиться за помощью к другим хорошим людям? — Ежели человек и вправду хороший, то отчего бы ему и не обратиться? — с философским видом проговорил часовщик и сел в кресло-качалку. И, не спуская с меня взгляда, сложил руки на коленях. — Тогда допустим, чисто опять же, теоретически, — продолжил я. — Что этому хорошему человеку нужно провернуть одно дельце после заката. Вот только там может шум случиться, который привлечет совершенно ненужное внимание. А вот если бы другие хорошие люди устроили рядом какой-нибудь мааааленький переполох… — Чисто теоретически? — криво ухмыльнулся Степан. — Ну разумеется! — кивнул я. — Тогда бы шум отвлек нехороших людей и позволил бы хорошему человеку дело закончить. — А хороший человек понимает, что устраивать шум — это подставляться под пули? — спросил Степан. — Ну так, чисто, опять же, теоретически? — Хороший человек на то и хороший, чтобы понимать, что услуги такого толка не бывают бесплатными, — вздохнул я. — И еще он предполагает, что информация подчас стоит гораздо дороже денег. — А дельце-то точно хорошее? — спросил Лазарь Иванович. — Лучше не бывает, — ответил я. Лазарь и Степан многозначительно переглянулись. Не очень я, если честно, люблю всех этих жуликов. Но мои соседи вроде бы из тех, кто выбрал не своих соотечественников обирать, продавая им корку хлеба в обмен на фамильные драгоценности. Они мутят что-то с фрицами. Не то склады их обворовывают, пользуясь давними какими-то ходами, не то нашли среди них таких же жуликов, и крутят вместе свои мутные схемы, набивая карманы деньгами. Кроме того, вроде есть у них какие-то свои законы чести или что-то подобное… А, вообще, я просто в довольно отчаянном положении, когда хватаешься за любую соломинку. Авось возьмет и сработает. За спрос денег не берут. — Просто шум нужен? — спросил Степан, уже без витиеватых экивоков. — От какого места нужно фрицев отвлекать и когда? — Сегодня ночью, — ответил я. — Плаунер-штрассе, дом три. Ну, то есть… — Тю… — Степан присвистнул. — А хороший человек не боится, что его там пристрелят на месте? — Отбоялся уже хороший человек, — буркнул я. — Так что, можете помочь? Денег у меня может и не очень много, но я работаю в немецкой комендатуре, так что как-нибудь сочтемся. Степан и Лазарь снова переглянулись и обменялись быстрыми жестами. — Будет тебе шум, Саша, — сказал Лазарь Иванович. — В районе Довмонтова города. Там на неделе деревянный склад отгрохали, вот на нем и пошумим немного. Ты только не начинай, пока взрыв не услышишь. А сочтемся потом… — Но задаток все же внеси, — губы Степана растянулись в улыбке. — Денежка — она, знаешь ли, доверие как-то повышает. Ну вот и пригодился мне тугой рулончик немецких марок, которые мне от покойного Ганса в наследство достался… «Слишком легко они согласились, — подумал я, когда дверь за мной закрылась. — Наверное, сами что-то такое планировали, а я просто удачно попал со своим «чисто теоретическим» предложением. На территории Довмонтова города вольготно расположилась военно-строительная организация Тодта. Их с каждым днем прибывало все больше, а еще больше становилось в городе обычных псковичей, которые носили на руке повязку с их эмблемой. В городе они ремонтировали разрушенное бомбардировками, а за городом — возводили линию укреплений. И склад этот деревянный я тоже видел, конечно. Наверняка мои жулики-соседи вознамерились чем-то там поживиться. Или прикрыть следы того, что уже поживились… * * * Ночной воздух наполнен гнетущей тишиной. Дьявол! Слишком тихо. Как на кладбище. Мы притаились возле нужного дома на Плаунер-штрассе. Здесь в многоэтажке под номером «три» обосновалась полицейская тюрьма. Окна горят только на первом этаже, на остальных глухая чернота. Уже легче… — Долго еще? — Рубин дрожал то ли от нетерпения, то ли от ночной прохлады. Надеюсь не от страха. — Ждем взрыва. Соседи подсобить должны, — прошептал я, нервно жуя травинку. Только бы не обманули. — Саша, — Злата взяла меня за руку, она была горячей. — Будь осторожнее. Прошу. — Если что пойдет не так, — строго проговорил я. — Сразу уходи. Слышишь? Ты не с нами и знать нас не знаешь. — Не говори так, — прошептала она. — Я пойду с вами. Внутрь. Отвлеку их. — Нет, останешься здесь, — я выдернул свою руку, выражая твердость своих намерений. — Следи за подходами. Если, кто-то подойдет, то лучше здесь отвлеки. Притворишься, пьяной и гуляющей по ночному городу. Алоиз потом тебя прикроет от нарушения комендантского часа. Ну, а мы как-нибудь сами с усами. Не поминай лихом, если что. — Не нравится мне твой план Саша, — Злата поежилась. — Как вы вообще внутрь попадете? — Увидишь. Немцы не особо бдительны, они считают город полностью своим. Подполье еще не окрепло. На этом и сыграем, — Не волнуйся, нормальный план. Рабочий. Охраны там, предполагаю, мало. Все-таки полиция здесь еще не расквартирована. В комендатуре говорили, что здесь эстонский батальон разместят. Повезло нам, можно сказать, что не прибыли они еще. Соответственно и заключенных в тюрьме пока мало. Большинство задержанных не держат в застенках. Вешают, либо в концлагерь отправляют. А таких диверсантов, как Наташа, и вовсе один. О других я не слышал. Я повернулся к цыгану: — Рубин, ты помнишь, что твоя задача прикрывать мне спину. На рожон не лезь. А если что, бей ножом, как в прошлый раз. Только не так истово, времени на каждого у нас немного будет. — А если там еще кто-то есть. Узники наши? — выдохнул цыган. — Мы их что? Бросим? — Будем действовать по ситуации, если там… Но договорить я не успел. Ба-бах! Бах! Со стороны псковского кремля прокатились раскаты грома. Только взметнувшееся в небо зарево свидетельствоало, что это вовсе не гроза. — Работаем! — скомандовал я и короткой перебежкой достиг стены дома. Вжался в кирпич почти возле самого крыльца. Притаился. Сталь самодельного ножа, который я прикупил на базаре, зловеще отсвечивала от луны. Добрый ножик, и хват удобный. Его лезвие до остроты бритвы довел часовщик. Сзади почувствовал горячее дыхание Рубина. Его клинок в нетерпении скрежетнул по кирпичу. — Тише! — прошипел я. — Слейся со стеной. Ждать пришлось недолго. Изнутри лязгнул засов, сердце мое сжалось. Только бы не больше трех вышло, только бы не больше трех! С четверыми по-тихому не справимся. Дверь распахнулась и на улицу вывалился хряк. Фашист в кителе нараспашку и без ремня. Пузо переваливается через штаны. Мать его свиную ногу! Где остальные? Ну?… Сейчас хряк повернется и нас заметит. Но мы стояли с западной стороны от входа. А свинорыл, что-то дожевывая, пялился, естественно, в противоположную. В сторону бухнувшего склада. Я выждал еще секунд пять. Они показались вечностью. Похоже, никто больше не выйдет. П*здец! Остальные внутри, что ли засели. Эх! Была не была. Нельзя больше медлить. Прыжком я очутился возле немца и вонзил ему нож в шею. В спину бить нельзя, клинок коротковат, такой слой сала пробить. Вонзил острие под затылочную кость со всего маха и сразу провернул, разъединяя шейные позвонки. Сталь лязгнула о кость. Хрусь! — щелкнули хрящи. Фриц даже не понял от чего умер. Упал безвольным кулем. Я спешно выдернул из его кобуры «ТТ» (вот сука, у кого-то из наших отжал), и передернул затвор на ходу. Бесшумной тенью нырнул внутрь. Пустой холл встретил тусклым светом робкой лампочки. Внутри никого. — Что за чертовщина? Дядя Саша? — дыхнул мне в спину Рубин. — Где все? Это что? Ловушка. Нехорошая мысль вздыбила волоски на моем теле. Кто нас сдал? Часовщик и рыжий? Или Алоиз прочухал? За долю секунды в голове пронеслась тысяча мыслей. Но назад дороги нет. Если попали в капкан, то снаружи нас уже по-любому ждут. Хрен вам с маслом! Ублюдки! Живым не дамся, я вскинул пистолет. Вот только парнишку жалко… И Наташа! Эх. Но нас никто не повязал, никто не гаркнул мерзкое «Хальт». В полной тишине под потолком о лампочку бился одинокий мотылек, шурша обожженными крыльями. — Стой здесь и смотри в оба! — приказал я и побежал по основному коридору. Где-то здесь спуск в подвал. Свернул куда-то и уткнулся в лестницу. Щербатые ступени ведут вниз в полумрак. Блин, но почему так тихо? Как в могиле. Дальше пошел осторожно. Как рысь на охоте. Ступал, затаив дыхание. Впереди показались отблески света. Потянуло сыростью и холодом. Я заглянул за угол. Мрак растолкала по углам настольная лампа с железным колпаком. Она одиноко торчала на столе ключника. А где он сам? Послышались шаркающие шаги откуда-то сбоку. Там обзора мне нет. Я нырнул обратно за угол и прижался к стене. — Зигфрид! — недовольно пробурчал чей-то хриплый голос на немецком. — Где тебя носит, кабанья твоя башка? Твоя очередь на ключах сидеть. Я еще вздремнуть хотел. Имей совесть, хотя у тебя ее никогда не было. Слышишь? Зиги! Если, ты сейчас же не сменишь меня, я в жизни тебе больше не займу на шнапс! Как бы ты не умолял меня! Но Зиги уже был в аду. Я снова выглянул. Возрастной, но жилистый фашист сел за стол с дымящейся кружкой, составив одинокой настольной лампе компанию. Раздувая щеки, с шумом отхлебнул из кружки. Я быстро просканировал обстановку взглядом. Часовой сидел боком и не замечал меня. Карабин привален к стене. На поясе у фашика пистолет. Кобура наглухо застегнута. Это есть гут! Главное, чтобы заорать не успел, не верится, что кроме него и жирного Зиги в здании больше никого нет. Нужно торопиться. Жирную тушу могут в любой момент обнаружить. Но до часового так просто не добраться, успеет меня срисовать и крикнуть. Я вытащил из кармана монету и швырнул ее в дальний закоулок коридора. Та звонко поскакала по темноте, отдавая серебристым эхом. — Зиги? Это ты? — фриц всполошился и схватился за карабин. Кружка опрокинулась и залила основание лампы. Немец дернул затвор и навел ствол в темноту на звук: — Зиги! Не шути так. Я же выстрелить могу! Выходи, жирный ублюдок! Это не смешно!