На груди старика появилась аккуратная дырочка. Красная струйка, сбежала по жилетке и окропила деревенскую землю. Ненасытный песок жадно впитал кровь. Дед посмотрел на меня и с трудом пробормотал. В его глазах стояли слезы: — Не за себя прошу, сынок… Не за себя… Он рухнул на землю и затих. — Я же не перевел вам его слова, герр Гольдер, — скрежетнул я зубами, стараясь не броситься на фрица прямо сейчас. — Я почти все понимайт, что он есть говорить! — ответил тот. — Он нагло врать! Так будет с каждым из вас, кто будет нагло врать Великий Германия! Каратель ткнул еще дымящимся стволом «Вальтера» на ближайшую женщину с ребенком на руках: — Ты! Кам цумир! Подойди! Бистро! Женщина отступила назад на полшага. Тихо завыла, мотая головой и прижимая к груди ребеночка. Каратель махнул подручным. Двое с карабинами за спиной, будто цепные псы, по команде бросились к женщине и приволокли ее к Гольдеру. Он приставил пистолет к ее голове: — Следующий труп будет она и ее выродок! Считаю до трех! Если не расскажете про партизанен, пристрелю, как бешенный пес! Анц, цвай, драй! Бах! — прогремел выстрел, но он показался глухим и далеким. Раскатами донесся из близлежащего леса. Каратель застыл с пистолетом в руке и удивлённо посмотрел себе на грудь. Там кровоточила дыра. — Шайсе! — пробормотал он и рухнул замертво. Люди попадали на землю, закрывая головы руками и прикрывая собой ребятишек. Фрицы забегали, как тараканы с криками: «Алярм! Шарфшютце!» (Тревога! Снайпер!). Я глянул в сторону леса. Затем обернулся назад и увидел за спиной убитого Гольдера и березку с расщепленным суком. Так! Пуля пробила ублюдка и застряла в березе. Быстро прикинул ее траекторию, совместив две точки по прямой: дерево и тело карателя. Снова глянул в лес, туда, где примерно залег снайпер. Увидел отблеск оптики. Мигнул он, буквально, на долю секунды и тут же погас, но я успел заметить. Спешно огляделся. Фрицы бегают и прячутся за деревья, машины и сараи. Гестаповец куда-то пропал, а граф вертит башкой, не понимая откуда стреляли. Он единственный в костюмчике и с «парадной» тросточкой. Сразу выдает себя, мол, птица я важная, стреляйте мне в глаз. Я мысленно обратился к снайперу: «Давай родной, сними гада, за землю нашу, за кровь, пролитую!» Глава 19 Но потом опомнился. Твою мать! Если графа убьют, то и мне конец. Сожрет меня Алоиз, как пить дать! А если не сожрет (что очень вряд ли), то вместо графа пришлют другого искусствоведа, и не факт, что ему я буду нужен в качестве переводчика. Тогда в лучшем случае попрут меня со службы, а в худшем — в концлагерь упекут. И накрылась моя диверсионная деятельность тазом медным, а сверху чугунным. Сука! Никогда не думал, что захочу спасти врага. Все эти мысли пронеслись в моей голове буквально за секунду. Снова бликанула оптика. Снайпер стрелять не торопится, явно кого-то выцеливает. Ясень пень, кого. Графа! Остальные уже залегли и палят куда ни попадя в сторону леса, а этот мусьё прется куда-то, не склонив головы. Гордый сука. Еще секунда и его барский костюмчик будет попорчен насквозь. Я бросился, сломя голову, и орал херотень паникерскую всякую, мол, полундра, спасайся кто может. Изобразив перепуганного страуса. Подскочил к графу и как бы по нелепости случайной сшиб его с ног. Заваливаясь в деревенскую пыль, тот успел зыркнуть на меня злобно и замахнуться тростью, но в тот же миг набалдашник его трости из черного дерева разлетелся в щепки от прожужжавшей пули. Набалдашник находился именно в том месте, где был граф долю секунды назад. Щепа хвостнула графа по лицу. Его глаза округлились. Впервые я увидел в них ужас. — Простите, герр граф, — заорал я, поднимая его за костюмчик, тот затрещал аж. Рванул я добро, что есть силы, граф вмиг оказался на ногах. — Бежим! Олух! — вскрикнул граф, дошло до него наконец, что для снайпера первостепенная цель не «мышиные» мундиры, а его драгоценнейшая персона. Мы заскочили за грузовик. Граф белый, как гипсовый бюст. — Простите, простите! — причитал я. — Костюмчик вам измарал, герр граф. Испугался я. Нерасторопный совсем. И выстрелов боюсь! — Ты что, Алекс? — граф схватил меня за плечи и тряхнул, прекращая мою «истерику». — К черту извинения! Ты разве не понимаешь? Ты только что мне жизнь спас! — Я… Я не понял. Все побежали, и я побежал… — Вот ты глупец! Моя трость! Она разлетелась на куски. На ее месте, должен был быть я. Ты неуклюж и нерасторопен. Но это сыграло подарком судьбы. Если бы ты не сбил меня с ног…. Граф осекся. — Русские свиньи! Они смеют по мне стрелять! — Это партизаны, граф, это все они, — кивал я китайским болванчикам. — Нет их в деревне, ежу понятно. В лесу прячутся морды краснорожие. Отправьте туда солдат! — я ткнул в направлении, которое градусов на сорок отклонялось от позиции снайпера. — Там они! Я видел бородатую морду. Огромную. Даже в очках своих разглядел. Как медведь страшная! Там они граф! Бедный Гольдер убит, вы сейчас за главного. Прошу, отправьте туда солдат, пока нас всех не перестреляли! Я даже испуганно икнул для правдоподобности. — Где ты их видел? — переспросил немец. — Вон там, аккурат в берёзовой рощице, что в опушку врезается. — Внимание! — Граф выскочил на видное место, но при этом держал грузовик между собой и лесом. — Партизаны в той роще! Идите и принесите мне их головы! Солдаты, приглушенно переговаривались, и не решались выйти из укрытий. Командир их убит. Пока мы трепались, снайпер положил еще с пяток фрицев. Молодец браток. Так их… — Встать! Трусы! — рявкнул граф, — или я самолично вас расстреляю! А могёт искусствовед. Тот еще зверь. Он вытащил «парабеллум» и пальнул в воздух за спинами залегших фрицев. Те вздрогнули. Бах! После второго выстрела, они поняли, что перец в костюмчике не шутит. И теперь заменяет их погибшего командира. Вскочили на ноги и отчаянно бросились бежать в сторону указанной рощицы. Я наблюдал за позицией снайпера и мысленно давал совет: «А сейчас, браток, уходи. Хватит на сегодня. Ну, положишь ты еще пару-тройку псов, вычислят твою позицию и цепью пойдут. Загонят тебя, как зверя. Уходи, брат. Слышишь?» Снайпер меня «услышал». Больше не стрелял. Отблеска оптики я больше не видел. Растворился в лесу, как призрак. А немцы уже постреливали в березовой рощице. За каждой корягой им чудился партизан. Народ между тем с площади рассосался. Смылся под шумок перестрелки. «Нужно собрать гильзы», — мелькнула в голове дельная мысль. Вряд ли снайпер успел это сделать, не до этого ему было. Пока граф метался и отдавал распоряжения, я просочился в деревушку, сделал крюк, перемахнул через плетень и, пригнувшись, прячась за кустами, домчался до опушки леса. Нырнул в спасительную чащобу и побежал к тому месту, откуда стрелял снайпер. Несся на всех парах, минут десять меня точно никто не хватится. Должен успеть. Так… Вот удобное место для позиции. Ага, веточка надломлена. След вдавленный от ботинка или сапога. Маленький след, аккуратненький. Черт! Сердце мое екнуло. Женский размерчик… Наташа? Я пробежал дальше, вот и ее лежка. Трава примята гильзы винтовочные тускло поблескивают хаотичной россыпью. Быстро собрал их. Так вроде все. А это еще что? Что-то белеет среди кустиков, аккурат там, где снайпер лежал. Листочек. Будто из блокнота вырванный. Текст карандашом выведен. Аккуратным почерком, женским, но буквы дрожат и трясутся, будто волнение чувствуют, того кто записку писал. Я схватил листочек и спешно пробежал глазами. Похолодел. Всего три слова: «Саша, ты следующий…». Я стиснул зубы и беззвучно завыл. Нет… Не с ними я Натаха! Не с ними-и!!! * * * «Смешанные чувства», — думал я, глядя на породистое лицо графа, прикрывшего глаза. — Это когда ты вышел утром во двор и увидел на своем “лексусе” гвоздем нацарапанную надпись “Саша, ты лучший!”” Граф переворачивал пластинку уже в третий раз. Снимал стресс после поездки в деревню. Взмахивал руками в такт музыке. На сей раз я не мог опознать, что именно он слушал, не такое уж и глубокое у меня было музыкальное образование. А вот граф был явно настоящим ценителем. Оперный баритон тоскливо завывал на немецком о своей несчастной судьбе, потом ему вторило женское сопрано, потом вступал оркестр… Потом все начиналось сначала. Я скромно сидел на уголке дивана, зажав ладони между коленями. Мои попытки убедить графа, что все получилось по чистой случайности, что никакой моей заслуги в этом нет, он резко обрывал. Слушать, мол, ничего не хочу. С его точки зрения, я повел себя как настоящий герой. Самоотверженно, рискуя собой, и все такое. После того, как Наташа открыла огонь по карателям, они еще до вечера прочесывали леса. Мирных жителей никто уже трогать не стал, не до них было. Гольдер сдох, а фрицы были озабочены поимкой снайпера. Но, вроде, никого не нашли. Надеюсь. А искусствовед, по приезду в комендатуру, расставаться со мной не пожелал. Слушал патефон в моем обществе. Алоиза отшил, когда тот попытался поделиться с ним сомнениями на мой счет. Кажется, это все еще выйдет мне боком. Уж теперь-то гестаповец убедился, что знает обо мне недостаточно. И что чутье его не обманывает ни разу, несмотря даже на резкую отповедь графа, который потребовал от приятеля, чтобы тот перестал его опекать. Потому что это не его опека спасла графу жизнь. И что если бы он тогда его послушал, то сейчас лежал бы с простреленной башкой. Алоиз ушел. Алоиз умный. Не стал доводить логические умозаключения графа до “а не сам ли ты, друг сердечный, задумал сжить меня со свету?” Но до этого граф сам не дошел. Включил музыку и погрузился в негу. В компании с молчаливым мной, потому что вся остальная комендатура уже давно разошлась по домам. — Герр Алекс! — граф резко открыл глаза и убрал иглу с пластинки. — Как вы относитесь к шнапсу? — Положительно, если не злоупотреблять, — осторожно ответил я. Судя по заблестевшим глазам графа, в его голову пришла какая-то идея, которую он был намерен немедленно претворить в жизнь. — Музыка — это прекрасно, — граф резко поднялся и захлопнул крышку граммофона. — Но закончить сегодняшний вечер нужно по-другому. Идемте!