— А это еще до того, как все началось было, — сказал я. — Сарайка у нас загорелась. Пока тушил, метрику умудрился спалить, незадача какая. А чтобы новую выправить, надо было в Ленинград ехать. — Действительно, незадача, — покивал Алоиз. — Как вовремя, главное… — У вас еще есть ко мне какие-то вопросы, герр штандартенфюрер? — невинно спросил я. — Если что, я всегда готов отвечать, на рабочем месте я с девяти утра… — Нет, герр Алекс, больше вопросов у меня нет, — гестаповец прищурился. — Иди работай. Пока… Он убрал руку, преграждавшую мне путь и зашагал к приоткрытой двери кабинета моего босса. Выдох. Вдох. Зарррраза… Какое настроение испортил, все ведь так отлично складывалось, почти забыл про этого гаврика. А он выпрыгнул, с*ка, как чертик из коробочки. Рванул на себя дверь, зашел в кабинет, сел на свое рабочее место. — Алекс, у тебя что-то случилось? — поинтересовалась Марта, поднимая голову от печатной машинки. — Какой-то ты… Взъерошенный. — Все нормально, — немного натянуто улыбнулся я и подмигнул. — Я немного скучаю, между прочим. Может быть, задержимся сегодня и поработаем… Сверхурочно на благо Великого Рейха, ммм? — Это очень заманчивое предложение, — ее бледные щеки порозовели, Марта многозначительно облизнула губы. — И я его очень внимательно рассмотрю. Снова застрекотала печатная машинка, ну и мне пора было приниматься за работу. Из кабинета графа вдруг раздался грохот. И сразу следом громкий вопль. — Что значит, напали?! Кто напал?! Я сказал, чтобы по прибытии немедленно шли ко мне в кабинет, почему их до сих пор нет?! Вы морочите мне голову, слышать ничего не желаю!!! И снова грохот. И сразу следом — звон чего-то разбитого. Похоже, досталось вычурному вазону возле окна. — Что происходит? — прошептал я и посмотрел на Марту. Та пожала плечами, и мы, не сговариваясь, вскочили со своих мест и бросились к двери, почти стукнувшись лбами. — Алоиз, это черт знает что! — рычал граф. — Никому ничего нельзя поручить! Что сложного — взять вещь и проехать несколько километров на машине. Алоиз, это в двух шагах, у нас кругом патрули, все вокруг твердят, что в Плескау безопасно почти как в Берлине, и что?! — Отто, здесь не может быть безопасно, мы все-таки ведем войну, — надо же, каким тоном гестаповец умеет говорить. Будто ребенка успокаивает. — Партизаны… — Да к черту твоих партизанов! — срываясь почти на ультразвук, заорал граф. — Это отребье даже не представляет ценности той вещи, которую они похитили… — Отто, успокойся, — почти нежно проговорил гестаповец. — Мы обязательно разберемся с этими свиньями. И найдем твою вещицу… — Алоиз, ты не понимаешь! — в голосе графа появились истерические нотки. Да что там! Целая истерическая симфония там появилась, а не нотки! — Это же была скифская коллекция Фаберже! Драгоценности, считавшиеся утраченными! Их видели единицы! И я хотел выставить их на открытие музея! А эти… Эти… — Отто, Отто! — штандартенфюрер приобнял графа и похлопал его по плечу. — Тебе надо развеяться, а ты сидишь сычом в своем кабинете. Прогуляйся на свежий воздух. Между прочим, ребята Гольдера как раз сейчас собираются в карательный рейд в Куштовку. Донесение пришло, что там партизан подкармливают, надо разобраться. Поезжай с ними, проветрись. Хочешь, я тебе свой парабеллум дам? — Ты прав, Алоиз, нужно выпустить пар, — уже спокойнее проговорил граф. — Гольдер, ты говоришь? Это тот, что на губной гармошке вчера играл в клубе? — Да-да, отличный парень, ручаюсь за него! — сказал гестаповец. — Откуда они отправляются? — граф так резко встал, что его стул грохнулся на пол. — Веди меня к ним немедленно. — Кстати, Отто… — вкрадчиво проговорил Алоиз. — А ты не хочешь прихватить с собой своего этого… Переводчика? Как его там, Алекс же вроде? — Переводчика? — переспросил граф. — Зачем мне переводчик? Я не собираюсь общаться с этими русскими свиньями! — Он перспективный парень, — усмехнулся гестаповец. — Можно выводить его, так сказать, в свет. Может быть, он покажет себя еще с какой-нибудь стороны… — Хм… — граф побарабанил пальцами по столу. — В твоих словах есть резон… Я чуть не выматерился. Вот сволота фашистская! Придумал мне очередную проверку, тварь такая… * * * Штандартенфюрер был настолько любезен, что предложил подвезти нас на своей машине. Ездил этот пижон, разумеется, не на утилитарной «лоханке»-кюбельвагене и не на практичном «опеле». Возил гестаповца здоровенный сверкающий черным глянцем мерседес-бенц-770. Настолько отполированный и начищенный, что казалось, что он декорация из кино, а никак не настоящее средство передвижения. А я-то думал, чью это пижонскую машину я то и дело вижу у комендатуры. Военного коменданта я видел, тот предпочитал бэху. В своем ретро-варианте она тоже выглядела стильно, но до мерса все-таки не дотягивала. Впрочем, это для меня ретро. Для всех остальных машины псковской верхушки были самыми что ни на есть современными и передовыми. На самом деле я понимал, что разглядывая машины, я «ищу пуговицу». Потому что шел я следом за графом и его жизнерадостным приятелем из гестапо, как на плаху. Я отлично понимал, что задумал штандартенфюрер. Этот херр меня подозревает. Раз он уже целый полкан, значит звание свое он чем-то заработал. Гестапо — это все-таки не ансамбль песни и пляски, а государственная тайная полиция Третьего Рейха. А у Алоиза взгляд цепкий, пронзительный. И чутье явно звериное. И я ему не просто не нравлюсь, он меня подозревает. Вот и решил устроить проверку. Идеальную. Давай, мол, Саша Волков, покажи, какой ты сторонник Великой Германии. Возьми в руки оружие и постреляй в своих. Сможешь?.. Так что, пока мы шли до машины, я как будто распался на две половины. Первая шагала рядом с графом, поддерживала разговор и изображала смущенное возбуждение. Проявлять горячий энтузиазм перед военной операцией ботану-Алексу было не по характеру. Так что я придерживался позиции «рад служить, но никогда ничего такого не делал». А вот другая половина выла и рычала от неизбежности того, что должно было сейчас произойти. Немного отлегло, когда колонна двинулась от казарм, когда-то бывших школой, в сторону моста через Великую. Я до самого последнего момента опасался, что под нож собирались отправить жителей Заовражино. Судьба любит такие шутки. Отлегло. Но не слишком. Можно подумать, в Завеличье в деревнях живет чем-то отличающийся мирняк. Машину свою штандартенфюрер оставил на парковке перед бывшей школой, его приятель Гольдер, критически осмотрев блестящий агрегат, сообщил, что для русских дорог это прекрасное средство передвижения не предназначено. Завязнет, мол. Или сломается. Так что и Алоиз, в своей щегольской форме от Хьюго Босса, и граф, в темно-сером костюме и лаковых ботинках, ну и я, разумеется, демократично сидели на лавках в грузовичке рядом с десятком жизнерадостно скалящихся немецких солдат. А следом ехала вереница мотоциклов с люльками. Много народу нагнали. Больше, чем тот рейд, который я увидел первым. Хорошо хоть по дороге разговор поддерживать было не надо. Рычал двигатель, и изрядно трясло. Так что Алоиз перестал лезть ко мне с расспросами, как он делал всю дорогу по городу. Ссс*ка. Я отлично понимал, что он делает. Поэтому продолжал играть роль, нельзя, чтобы этот хрен меня раскусил. Нельзя. Никак нельзя. Но готов ли я взять оружие и выстрелить в… В кого? Как называется деревня, я не узнал. Из крытого кузова видно ничего не было. Я понял, что мы доехали, когда машина вдруг резко остановилась, мотор заглох и снаружи раздались бодрые выкрики по-немецки. По-русски, правда, тоже кое-что было… — Староста где? — с лающим немецким акцентом орал Гольдер. — Тащите сюда староста! Где этот русский свинья?! Потом он перешел на немецкий и отдал своим приказ согнать всех на площадь. Двое фрицев помогли графу выбраться из грузовика, штандартенфюрер молодцевато выскочил сам, демонстрируя неплохую физическую форму. Я прыгать не стал, спустился осторожно, навесив на лицо маску некоторого волнения и озабоченности тем, как бы в грязь лицом не ударить. Никто не должен знать, что творится в моей голове. «А зажиточная деревенька», — отметил я, когда осмотрелся. Ладные домики, на площади даже трибунка имеется для выступающих. Куда сейчас и забрался Гольдер. Невысокий, шебутной такой. Дергается все время, как будто лягушка под током. — Всем слушайт меня! — заорал он, оглядывая жмущихся друг к другу селян. Им явно не хотелось слушать это выступление, но за спинами их стояли вооруженные фрицы. Пока еще никто не стрелял, но если кто-то дернется… Люди это знали. Так что слушали с тоской и страхом. Мужчин среднего возраста почти не было. Женщины старики и дети. — Ахтунг! Вниманий! — снова заорал Гольдер. — Партизанен? Коммунистен? Толпа безмолвствовала. На самом деле, не так уж и много было людей, человек семьдесят. Немного для чего?.. Зато я понял про себя, что стрелять в мирняк я не стану. Сначала постараюсь выкрутиться, а если не получится, то положу долбучего гестаповца, а вместе с ним и еще кого-нибудь, кого успею. Выживу — уйду в леса. А не выживу… Ну, значит так тому и быть. — Эй, Ганс! — подал голос гестаповец. — Мы же привезли с собой отличного переводчика! Он может лучше донести до их куцих мозгов твои слова. — О, это прекрасно! — быстрые глаза Гольдера уставились на меня, и он быстро-быстро замахал мне рукой. Мол, давай ближе, парень! Я вышел в центр и встал рядом с трибункой. Гольдер выпрямился и простер руку вперед. Подражая, понятно, кому. Я вздохнул и принялся переводить. — Великая Германия позаботилась о том, чтобы скинуть с ваших спин ярмо коммунизма! — вещал Гольдер. — Теперь вы свободны! Но некоторые из вас, кажется, не понимают своего счастья! Они продолжают упорствовать и прячут в своих погребах этих краснопузых свиней, которые разорили дома, вас и ваших родителей, сделав нищими и бесправными. «Какой бред он несет…» — думал я, озвучивая на русском его слова. На народ я старался не смотреть, знал, что ничего хорошего в их взглядах не увижу. Граф подошел ко мне и одобрительно похлопал по плечу. Встал рядышком. В глазах заблестело любопытство и азарт. На губах — хищная предвкушающая улыбка. Он примерно с таким выражением лица иногда музыку слушает… — Если через пять минут вы выдадете тех из вас, кто укрывает коммунистов и снабжает едой укрывшихся в лесах партизан, то ничего плохого ни с кем из вас не случится, — продолжал вещать Гольдер. С*ка, фюрер недоделанный. Цицерон, бл*ха, непризнанный… Площадь ответила гробовым молчанием. Даже слышно, как воробьи в пыли дерутся. — Я ждать! — выдержав паузу рявкнул каратель. Вперед вышел старик. Не смотря на жару, одет в лоскутную жилетку из свалявшегося меха и матерчатую кепку. — Герр офицер! — взмолился он, сминая кепку в трясущейся морщинистой руке. — Не губи люд невинный. Нету у нас партизан и отродясь не было. А ты сынок, — старик посмотрел на меня мутными выцветшими глазами. — Переведи ему. Может господин военный не понимает чего… Какие партизаны? У нас только бабы, де дети малые. Из мужиков я, почитай, самый молодой остался. Переведи как надо сынок, слышишь? Хоть ты и не нашенский. Сразу видно, что Родина по боку тебе, но Христом Богом прошу, замолви за нас словечко сынок. Ты же русский был… На одной земле родились. Бах! — прогремел выстрел, а толпа приглушённо вскрикнула.