— Уже поздно, нам пора по домам, — воркующим голосом сказала она и прижалась ко мне упругой грудью. — А книгу лучше вернуть, граф не любит, когда трогают его вещи. Ты же понимаешь, о чем я?… И наградила меня таким двусмысленным взглядом, что я чуть не покраснел. Не дождешься, соблазнительница! Я сжал ее за талию, с силой притянул к себе и тут же отпустил. Поправил очки, одернул гимнастерку. — Да, ты права, пора по домам! — сказал я. Вернул книгу на полку, и мы покинули кабинет графа. Марта щелкнула выключателем, и роскошное убранство погрузилось во мрак. * * * Комендатура стояла на ушах. Гвалт стоял везде — в коридорах и кабинетах. Суть разговоров я просек сразу же — нашли тело задушенного мной Гогензайма в разрушенном доме. Долго же они тележились, почти двое суток он там незамеченным пролежал. Пока я протискивался мимо одетых в стандартные «фельдграу» мундиры к своему кабинету, я успел услышать сразу несколько версий. Что горло гауптштурмфюрера было разодрано зубами хищного зверя. Что кто-то ночью слышал завывания волка, и это «Ууууу!» явно было неспроста. И что один парень сказал, что слышал в офицерском клубе, что вроде бы наш Гогензайм допрашивал деревенскую ведьму, а та его прокляла, вот поэтому так все и получилось. Я сел за свой стол, с трудом сдерживая довольную лыбу. Молодцы, фашистики! Предсказуемые вы, мои склонные к мистике твари! Явилась Марта. Во всем блеске своей холодной красоты, поздоровалась царственным кивком и, виляя упругим задом прошла мимо меня на свое место. Как ни в чем не бывало, ага. Застрекотали со скоростью пулеметной очереди кнопки ее печатной машинки. Очередной рабочий день стартовал. Я мысленно ухмыльнулся и склонился над каталогом антикварной мебели. Пальцы заныли, предвкушая очередной день бесконечной писанины. Звякнул телефон на столе у Марты. Она подняла тяжелую черную трубку, выслушала указания и посмотрела на меня. — Алекс, герр граф требует тебя к себе. Первой мыслью было, что граф, сволочь такая, заметил, что я рылся в его сейфе. Оставил какие-то ловушки на которые я не обратил внимания, и сейчас там вместе с ним сидит его приятель-гестаповец и уже готовит для меня специальный подвал. Тьфу ты, бл*ха! А ну-ка соберись, дядь Саша! Я встал и с максимально безмятежным видом двинулся к двери. — Вы хотели меня видеть, герр граф? — поправив очки, спросил я. На столе перед графом опять стоял граммофон. Величественным жестом он указал мне сесть на диван и заткнуться. Что я и сделал. С благоговением на лице он опустил иглу на вращающуюся пластику и прикрыл глаза. Кабинет заполнили звуки музыки. Я присел и смиренно принялся слушать, как Венера расписывает Тангейзеру, как прекрасен ее грот, нежная перина и все такое. Граф покачивал головой в такт, руки порхали, на губах играла блаженная улыбка. Грот любви, значит. Наверняка ведь не случайно он устроил сегодня именно эту музыкальную паузу! Стопудово, именно он приказал Марте меня соблазнить, вряд ли это была ее собственная инициатива. Голос певицы умолк, игла заскрипела о пластинку, и граф открыл глаза. Затуманенным взглядом посмотрел на меня. — Восторг, чистый восторг… — пробормотал он. — Однако нам надо заниматься делами. Герр Алекс, у меня сегодня к вам будет особенное поручение. Я написал распоряжения для рабочей группы, и мне нужно, чтобы вы перевели это все на русский. Для тех участников, которые не владеют немецким языком. — Понял, — кивнул я. Похоже, я все-таки прошел очередное испытание. Граф протянул мне стопку листов, исписанных его изящным почерком. — И еще кое-что, — сказал он, когда я уже подошел к двери. — Можете пользоваться моей библиотекой. Вечера здесь бывают долгими и скучными, литература — отличный способ их скрасить. Губы его едва заметно дрогнули, глаза ехидно сверкнули. Марта уже успела все ему доложить! Интересно, с какими подробностями? И чем еще, что принадлежит ему, я могу пользоваться? Смотрел он куда-то вниз, мимо меня. Я проследил за его взглядом. Рядом с диваном валялась пуговица от моей гимнастерки. Бл*ха, я думал мы все их подобрали… Я опустил глаза, подавил ухмылку. Позволил крови прилить к щекам. Я же ботан, мне положено краснеть от таких намеков. — Спасибо, герр граф, — сказал я и прикрыл дверь. Сегодня я искал всевозможные поводы, чтобы выйти из нашего с Мартой закутка и потолкаться по коридорам комендатуры. Выходил в туалет, ходил наполнить графин свежей водой, вызывался донести бумаги до кабинета на другом этаже. Утром я услышал одну важную вещь — что мои манипуляции с трупом Гогензайма вызвали ровно те пересуды, каких мне и хотелось. Теперь мне хотелось убедиться, что второе мое предположение тоже окажется верным. Что «Аненербе» захочет провести вдумчивое следствие убийства своего сотрудника и не позволит полицаям просто устроить очередную экзекуцию на площади. С одной стороны, «Аненербе» здесь были не то, чтобы в супер-авторитете, пока что всем рулила армия, все-таки прифронтовая пока что территория. И вообще, я уверен, не всем было понятно, чем занимаются эти загадочные ребята, изучающие наследие предков, германские древности, всякий оккультизм и мистику. Некоторые из них на вид вообще лохи какие-то, вроде тех двоих, которые на заседание искусствоведческого совета приходили. Но с другой стороны, у «Аненербе» была весьма инфернальная репутация, они устраивали массу опытов над людьми, да и сам фюрер им благоволил, ибо… Ибо. Эх, все-таки, не хватало мне академических знаний этой области! Но ничего, я это восполню! Если аненербовцы мой крючок заглотили, то как-нибудь должны найти в себе силы убедить дойчен-зольдатен в том, что столь странное убийство их сотрудника — это внутреннее дело. К обеду шумные обсуждения в основном стихли, видимо начальство пресекло пустопорожний треп. Так что приходилось довольствоваться обрывками кулуарных разговоров. — …Густав рвет и мечет. — Что так? К нему же вроде супруга приехала, он должен быть добр и благостен. — Только вместо супружеского долга ему придется заниматься кое-чем другим. — Да что ты говоришь? Дело поручили Густаву? — А кому еще? Не Бебенбергу же! — А кто поручил? — Энгельмайер. — А ему-то что за дело? Отправил бы громил Киппа, они бы живо заставили этих русских свиней выдать убийцу. — А ты разве не слышал? А, тебя же не было на внеочередной планерке! Я думал со Шредером истерика случится, но потом поднялся Эндельмайер и балаган прекратил. И сказал, что делом займется Густав. И дал ему неделю. Мол, если за неделю не найдет этого зверя, то можно будет спустить на местных Киппа и его карателей из сто четвертой. Достаточно. Я услышал все, что хотел! Я спустил в унитазе воды, вышел из кабинки, смущенно поддергивая штаны, и просочился мимо двух эсэсовцев, чей разговор я только что слушал. Они проводили меня равнодушными взглядами и переключились на обсуждение новенькой шлюшки в местном бордельхаузе. * * * — Грек-пиндос — соленый нос, — вполголоса сказал я, поставив ногу на ящик для чистки обуви перед своим старым знакомым. — Приехал в Афины продавать маслины. — Это что еще за… — Рубин резко выпрямился, глаза его возмущенно сверкнули. — А, это ты, дядь Саш! Уф… Экие у тебя сапожищи новехонькие. — Вот и делай вид, что их чистишь, — сказал я, придав лицу спесивое выражение. Насмотрелся уже на представителей местной «русской администрации». Они все тут ходили с такими рожами, значит и мне надо, чтобы не выделяться. И продолжил тихонько, не глядя на парня, который принялся с энтузиазмом размахивать сапожными щетками. — Значит так, сейчас я пойду через площадь, потолкусь у прилавков, куплю какой-нибудь мелочевки. А ты собирай свои манатки и дуй за мной. Встретимся… У того тупичка рядом с деревом. — Дело есть? — Военный совет будем устраивать, — хмыкнул я. — И кое с кем тебя познакомлю. Глава 14 — А ведь я тебя помню, — задумчиво проговорила Злата, разглядывая Рубина. — Три года назад, на празднике в парке. Номер с цыганским танцем, там еще девушка была с бубном. И очень красивый парень с гитарой. Все мои ученицы в него тогда влюбились… — Это Мануш… — Рубин вздохнул. — Был. Цыган резко отвернул лицо и шмыгнул носом. — У тебя были ученицы? — быстро спросил я, чтобы замять трагичную тему. — Я же хореограф, — улыбка Златы получилась тусклой. Тень улыбки, скорее. — Работала в доме культуры, девчонок учила балету. А моя подруга играла в театре. Ой, мы же с ней встречались недавно. Их из труппы только десять человек осталось, кто-то успел эвакуироваться, кто-то погиб. И неделю назад к ним явился этот… Ну, знаете, Черепенькин, учитель-выскочка. Его фрицы в отдел пропаганды взяли, он возомнил себя режиссером и пьесу принес. Будем, мол, ставить. Чтобы русским показать, что с немцами сотрудничать полезно. Говорят, скоро театр снова откроют. — Это который Черепенькин? — встрепенулся Рубин. — На жабу похож? Вся морда в бородавках и рот кривой? — Да-да, — Злата покивала. И принялась торопливо рассказывать историю про свою подругу, которой в новой пьесе досталась роль умницы-студентки, которая доказывает своим дремучим родителям, что немцы хорошие, а коммунисты плохие. Рубин заметно оживился, у них со Златой нашлось масса общих знакомых, которых они азартно обсуждали. Смеялись. Я в разговор не вмешивался. Пусть они будут на одной волне, работать вместе будет легче. Да и план мы уже обсудили, зачем по сто раз одно и то же перетирать? Что Марфа или еще кто из соседей услышит, я не волновался. В дом Рубин пробрался через окно, никто его не видел. А то, что в комнате Златы происходит, было слышно только на моем чердаке. — Евдоксий… — почти пропела Злата и засмеялась. — Что за имя такое? Никогда не слышала, чтобы кого-то звали Евдоксий. Ты где его взял вообще? — Да ты что?! — возмутился Рубин. — Это же знаменитый греческий мореплаватель! — Ой, не могу! — прыснула Злата. — Никогда о нем не слышала! И чем же он прославился? — Однажды он нашел обломок корабля с головой коня, — важно заявил Рубин. — Ах, коня! — фыркнула Злата. — Это, конечно же, великое открытие! — Не смейся! — надулся Рубин. — Это батюшка рассказывал в воскресной школе. Я туда тайком убегал, чтобы родные не знали. А когда пришел в табор… Ну… Тогда… — глаза его снова подернулись слезами. — Там было серо от фрицев. Меня тоже схватили, но я закричал, что я грек. И что меня зовут Евдоксий. Потому что только это имя и вспомнил.