ИЗ РУБРИКИ «ЭКОНОМИКА И БИЗНЕС» ГАЗЕТЫ «ДЕТРОЙТ НЬЮС» ОТ 23 МАРТА 2001 ГОДА: «Я СМОТРЮ НОВОСТИ КАЖДЫЙ ВЕЧЕР, И ДЕНЬ ЗА ДНЕМ ВОТ УЖЕ ЦЕЛЫЙ ГОД ВСЕ ДО ЕДИНОГО ФИНАНСОВЫЕ КОНСУЛЬТАНТЫ УТВЕРЖДАЮТ С ЭКРАНА, ЧТО ВСЁ В ПОРЯДКЕ, ЧТО ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ НЕЗНАЧИТЕЛЬНАЯ ЯМКА», — ГОВОРИТ ГЭРИ ЛЕЙТЕРМАН, МЕДБРАТ ИЗ ГОБЛСА, ШТАТ МИЧИГАН. В ПРЕДДВЕРИИ СВОЕГО ШЕСТИДЕСЯТИЛЕТИЯ ОН НАДЕЯЛСЯ ВСКОРЕ ПЕРЕЙТИ НА ЧАСТИЧНУЮ ЗАНЯТОСТЬ. НО В ПРОШЛОМ ГОДУ, ЗА НЕДЕЛЮ ДО НАЧАЛА СПАДА НА РЫНКЕ, ЕГО ФИНАНСОВЫЙ СОВЕТНИК ПОРЕКОМЕНДОВАЛ ЕМУ ПЕРЕВЕСТИ 25 % АКТИВОВ В ФОНДЫ АГРЕССИВНОГО РОСТА. БОЛЬШАЯ ЧАСТЬ ЭТИХ ДЕНЕГ С ТЕХ ПОР ИСПАРИЛАСЬ, А ВМЕСТЕ С НЕЙ И ПРИБЫЛИ НА БИРЖЕ ВЫСОКОТЕХНОЛОГИЧНЫХ КОМПАНИЙ NASDAQ «КОГДА Я СНОВА ПРИШЕЛ К НЕМУ ПАРУ НЕДЕЛЬ НАЗАД, ОН МЕНЯ ОТБРИЛ, — ГОВОРИТ ЛЕЙТЕРМАН. — ВЫЙТИ НА ПЕНСИЮ В ШЕСТЬДЕСЯТ Я НЕ СМОГУ, ЭТО УЖ ТОЧНО». ДАЛЕЕ, ИЗ РУБРИКИ «ДЕЛА РЕДАКЦИИ» ГАЗЕТЫ «ДЕТРОЙТ НЬЮС» ОТ 13 ФЕВРАЛЯ 2002 ГОДА: В ОТВЕТ НА КОЛОНКУ «ДЕЛА РЕДАКЦИИ» ОТ 30 ЯНВАРЯ О ТОМ, КАК НАША ГАЗЕТА ОСВЕЩАЕТ ЖЕНСКИЙ СПОРТ, ЧИТАТЕЛЬ ГЭРИ ЛЕЙТЕРМАН ИЗ ГОБЛСА, ШТАТ МИЧИГАН, ЗАЯВЛЯЕТ, ЧТО НАМ ЕСТЬ НАД ЧЕМ РАБОТАТЬ. «ДЕТРОЙТСКИЕ ГАЗЕТЫ, К СОЖАЛЕНИЮ, НЕДОСТАТОЧНО ПИШУТ О ЖЕНСКОМ СПОРТЕ. ЯРКИЙ ПРИМЕР — ТО, КАК ОБДЕЛИЛИ ВНИМАНИЕМ РАЙОННЫЕ, РЕГИОНАЛЬНЫЕ И НАЦИОНАЛЬНЫЕ ТУРНИРЫ МАЛОЙ ЛИГИ БЕЙСБОЛА. ТАКЖЕ БЕЗ ДОЛЖНОГО ВНИМАНИЯ ОСТАЛСЯ ЧЕМПИОНАТ МИРА МАЛОЙ ЛИГИ СОФТБОЛА СРЕДИ ДЕВОЧЕК, КОТОРЫЙ ПРОХОДИЛ ВСЕГО В ДВУХ ЧАСАХ ЕЗДЫ, В КАЛАМАЗУ. ВАМ СТОИЛО БЫ ЗНАТЬ, ЧТО В ШТАТЕ БОЛЕЕ 50 000 ЖЕНЩИН В ВОЗРАСТЕ ОТ 8 ДО 58 ЛЕТ ИГРАЮТ В СОФТБОЛ. ДАЖЕ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ БИЗНЕСА, ЕСЛИ БЫ ВЫ ХОТЕЛИ РАСШИРИТЬ СВОЮ ЧИТАТЕЛЬСКУЮ АУДИТОРИЮ, ВЫ МОГЛИ БЫ НАЧАТЬ С НИХ». Ни медбрат, оплакивающий свои испарившиеся инвестиции и лелеющий надежду пораньше выйти на пенсию, ни болельщик за женский спорт, чувствующий себя достаточно в своей тарелке, чтобы писать «письма в редакцию», не отвечали смутному, ускользающему образу мучителя, с которым моя мать, сестра и я годами боролись в моих снах. Репутация Лейтермана как образцового гражданина оказалась, однако, подмочена заголовком, появившимся в прессе через пару недель после его ареста по делу Джейн: ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ В УБИЙСТВЕ ОБВИНЯЕТСЯ В ХРАНЕНИИ ПОРНО. Эта новость меня не столько потрясла, сколько насторожила или разочаровала. Всё было слишком предсказуемо — очередная глава в классической американской истории, в которой «обычный парень» или «добрый сосед» вдруг убивает кого-то топором и/или снимает детское порно у себя в подвале. Я сильно сомневаюсь, что в стране, где порноиндустрия приносит больше денег, чем весь профессиональный спорт, в любом американском доме не обнаружился бы при обыске загашник с какой-нибудь порнографией, значительная часть которой, несомненно, была бы на грани законности. Плюс, мне нравится порно, и единственная настоящая паника, которую вызывают у меня слова «обвиняется в хранении порно», связана с тем, как бы однажды мои собственные привычки не сделали меня мишенью поборников семейных ценностей, когда они соберутся в свой вооруженный крестовый поход против соотечественников. Я тут же позвонила Шрёдеру, чтобы узнать подробности. Шрёдер сказал мне, что в ходе обыска у Лейтермана дома после его ареста полиция изъяла найденный в прикроватной тумбочке конверт с двумя полароидными снимками, сделанными на камеру Лейтермана. На снимках — девочка-подросток, по-видимому, без сознания, раздетая ниже пояса и уложенная на лейтерманову кровать. Когда полицейские впервые увидели фотографии, они забеспокоились, что имеют дело с еще одним убийством. Но Шрёдер узнал на них живую и здравствующую шестнадцатилетнюю школьницу из Южной Кореи, которая приехала по обмену и которую Шрёдер встретил в доме Лейтермана в день ареста. 8 декабря 2004 года эту школьницу, которая едва говорила по-английски, заставили дать показания на слушаниях, где Лейтерману предъявили обвинение в создании непристойных материалов с участием ребенка. Когда ей показали снимки, она расплакалась и сказала, что не помнит, как они были сделаны. Полиция была уверена, что ее чем-то накачали. В косметичке с бритвенными принадлежностями, также изъятой у Лейтермана при обыске, позже обнаружили пузырек без этикетки, в котором находилась смесь порошков дифенгидрамина (действующее вещество «Бенадрила») и диазепама (действующее вещество «Валиума»). Токсиколог полиции штата установил, что именно она использовалась для приготовления психоактивного зелья. Лейтерман утверждал, что корейская ученица была «та еще оторва» и что фотографии делал не он, а он лишь случайно на них наткнулся. Заподозрив, что они были сняты очередным ее бойфрендом, он, по его словам, убрал их в тумбочку, чтобы по возвращении Солли из командировки обсудить, что делать дальше. В конечном счете Лейтерман признал вину в хранении детской порнографии (преступление меньшей тяжести), а девочку отправили обратно в Южную Корею. Когда я слышу рассказ о том, как девочка-подросток плачет за свидетельской кафедрой, я в первый и, честно говоря, единственный раз по-настоящему радуюсь, что Лейтермана взяли под стражу и не собираются отпускать. По сути своей, область эротики есть область ярости, насильственных нарушений[28], — писал великий французский писатель-порнограф Жорж Батай. Батая завораживали образы ацтеков, вырывающих сердца друг у друга из груди, образ святой Терезы в судорогах дикого экстаза. Сомневаюсь, что он думал о потном белом старике из мичиганского пригорода, который размешивает в стакане порошок, чтобы вырубить и растлить ученицу по обмену. * * * Позже я узнаю, что одна из коллег Лейтермана когда-то заявляла, что он приставал к ней, спящей в автобусе во время корпоративной поездки. После ареста сосед Лейтермана, который жил с ним в конце 60-х, сообщит полиции, что Лейтерман когда-то показывал ему пузырек с жидкостью и хвастался, что эта штука лишит сознания любую женщину, а если переборщить, то и убьет. Обвинение также отыскало где-то женщину, с которой Лейтерман встречался в конце 60-х; она говорит, что готова дать показания о его «сексуальной дисфункции». Судья не позволяет приобщить никакие из этих сведений. Поскольку Джейн не была накачана веществами, он считает обвинение в создании и хранении детской порнографии не относящимся к делу. Защита согласна, но это также означает, что она не может призывать свидетелей для дачи показаний о личности обвиняемого, так что никто не может говорить от лица Лейтермана, включая и его самого. Всё решит наука. В начале суда я выделяю страницу в своем желтом блокноте, чтобы записывать туда всё, что я узнаю о Лейтермане за эти несколько недель. В конце эта страница выглядит так: ГЭРИ НЕКОТОРЫЕ ИЗ ЕГО ПРОЗВИЩ: ГАС, РОХЛЯ; ИЗВЕСТЕН ЗДОРОВЫМ АППЕТИТОМ; ЯРЫЙ ОХОТНИК НА ФАЗАНА, БЕЛКУ, ОЛЕНЯ, КРОЛИКА И Т. Д.; КОГДА-ТО ДЕРЖАЛ ДОМА ЛИСУ. Единственная возможность узнать что-то еще о личности Гэри представилась в форме грязной визуальной уловки, к которой прибегло обвинение. Материал для презентации, в которой эксперт-почерковед сравнивал почерк Лейтермана с начертанием слов «Маскигон» и «Миксер» на обложке телефонного справочника, найденного возле таксофона на кампусе Джейн на следующий день после ее убийства, по большей части был взят из писем Гэри к родным из тюрьмы и из «дневника эмоций», который он был обязан вести в реабилитационном центре для наркозависимых в 2002 году. Первый образец возник на экране: МЫ НАЧАЛИ ПЛАНИРОВАТЬ В ЯНВАРЕ, КОГДА ДОРОГОЙ ФРИЦЦИ Следующий был более лирический, хотя и отрывочный: ДЛЯ МЕНЯ ОНА Я ЯСНО ПОМНЮ САЛИН С ПЕРВОГО ОБРУШИТСЯ БУРЯ ПРОВАЛ ВО ВРЕМЕНИ ОН БЫЛ ЕДИНСТВЕННЫМ ОЧЕНЬ ОДИНОКО Следующий образец отклонялся от минималистичного формата и представлял собой хаотичный коллаж, в котором слово «злиться» встречалось раз пятьдесят и зачастую было яростно подчеркнуто. Во многих предложениях объектом неприязни была женщина, например, Я так ЗЛИЛСЯ на нее. Другие примечательные фрагменты: ЕСЛИ МЕНЯ ДОВЕСТИ… ВНУТРИ КИПИТ ЗЛОСТЬ Адвокат Лейтермана незамедлительно возразил, что содержание приведенных материалов создаст у коллегии присяжных предвзятое отношение. Судья принял возражение во внимание, но позволил продолжить презентацию, дав присяжным невыполнимый наказ игнорировать значение слов на экране и сосредоточиться сугубо на точках над i, базовой линии, нажиме и начальных штрихах. Но мне показалось, что внимание присяжных было всецело приковано к тому, как на их глазах проявлялась — или конструировалась — личность. И мое внимание тоже. «Гэри», возникавший перед нами, был задумчивым и вспыльчивым. Чуть позже, в ожидании пока нам подогреют сэндвичи с сыром и яйцом в буфете на первом этаже, я разговорилась с детективом мичиганской полиции об изобличительном подтексте почерковедческой экспертизы. Он хитро улыбнулся. Ага, это было подленько с нашей стороны. Но учитывая, как мало сведений о Гэри нам позволено ввести в оборот, я всё же рад, что мы нашли способ сообщить что-то о его личности. Я тоже была рада. Но что именно у них получилось сообщить, я сказать не могу. Что Гэри копит в себе много злости? Делает ли это его с большей вероятностью убийцей Джейн? А полароиды с корейской школьницей? А его так называемая сексуальная дисфункция? Или то, что он, возможно, облапал коллегу-медсестру в автобусе на полном ходу? Его зависимость от обезболивающих? Его лиса? Поэтическая вольность Поэтессе во мне, может, и понравились эти маленькие рукописные коллажи, но мемуаристка во мне была в ужасе. Представить, что твои интимные размышления попадают в руки полиции, нарезаются на инкриминирующие кусочки, проецируются на экран для всеобщего обозрения, а потом еще и становятся документом публичного характера — это самый настоящий кафкианский кошмар. Но ведь можно сказать, что и я проделала то же самое с дневниками Джейн. Я сказала продюсеру канала CBS за ужином, что использовала в книге ее записи, чтобы дать ей говорить самой за себя. Это правда. Но я также выбирала фразы, какие хотела, нарезала их и переставляла так, как мне было нужно. Поэтическая, как говорится, вольность. Много лет назад, когда мне было около четырнадцати и я была дома одна, я нашла в спальне матери мягкий поношенный кожаный портфель. Он лежал в прикроватной тумбочке, на расстоянии вытянутой руки от мачете моего отчима. Портфель я сразу узнала — он принадлежал отцу. Он был набит желтыми блокнотами на кольцах. Я вытащила их и принялась читать, и мне быстро стало понятно, что в этих блокнотах он вел дневники в последний год своей жизни или около того. Дневники умерших не кажутся мне неприкосновенными, в отличие от дневников живых. Возможно, зря — я не знаю. Я знаю только, что, читая эти страницы, не ощущала ни опаски, ни своей неправоты. Только любопытство — и грусть.