Мало ей родного сына, мало ей Нини… мало?! Да?! Судя по всему – мало. Яна рассуждала достаточно цинично. Мало ли что, мало ли кто… два человека надежнее, чем один. Случись с ней что – парень Гошку дотащит до Нини… наверное. Наверняка дотащит. Сам сирота, должен понимать… ладно, поговорим с ним откровенно, посмотрим, что он скажет. * * * Спустя три часа в уютной постели из лапника дремали двое. Обладая топориком, нарубить такую «кроватку» для Яны было делом получаса. Устроить костерок, привал… а что спали вместе – так одеял у нее не так много было. Вдвоем всяко теплее… Яна быстро пригрелась и отключилась. Потап, перехваченный ей поперек груди, на манер мягкой игрушки, лежал тихо-тихо. Он уже знал, что сон у торы очень чуткий, мигом на любой шум вскинется. И револьвер под рукой. Может, так оно и лучше. Тора Яна рассказала ему все честно. И что она была далеко. И что приехала к сыну, а сына вот увезли. И что будет его искать… опасно это? А то ж! Очень опасно! Но мальчишка твердо решил пойти с торой. Ежели она родного сына не бросает… его она тоже не бросит. Тора Яна говорила все честно и прямо в глаза. Хочешь пойти вместе? Считай, поступаешь ко мне на службу. Буду платить, справлю обнову, но буду и спрашивать. Первое и самое главное качество – преданность. Верность и доверие. Скажу прыгать – прыгаешь. Скажу квакать – квакаешь. Не устраивает – пошел вон. Потапа это как раз устраивало. Покамест он за торой не видел ничего дурного. Если она что и делала, так по трезвому расчету. Не с дурна ума. Придется учиться – это для начала. Придется много чего осваивать, узнавать, и стрельбу в том числе, и языки, и… это Потапа тоже не пугало. Переживем… Придется, возможно, уехать из Русины. Но Потапа не пугало и это. От руки Яны шло тепло. И… впервые за год у него появилась надежда. Дом… Свой дом. И люди, которым он небезразличен. Не дядька с теткой, которым нужно его имущество. А кто-то, кому нужен он сам. Пусть как слуга. Как товарищ, компаньон… это не страшно. Страшно – одиночество. * * * Сначала Яна хотела сразу отправиться в Синедольск. Потом – опомнилась. Конечно, оно отлично звучит! Синедольск, и там некая Аксинья и мальчик Георгий. А искать-то их где?! Напоминаем, на улице – зима, в стране – война, разруха и революция, справочные службы… это раньше Аксинья, как приличная, пошла бы выправлять себе желтый билет или местный его аналог. А сейчас ей зачем? И околоточных не осталось. Понятное дело, мешают, гады, полноценно освобождаться. И освобождать карманы других угнетенных. А где получить справку? Стоять на главной площади и орать благим матом в небо? Оно отзовется, Яна даже не сомневалась. Рано или поздно, снег пойдет или дождь… может, еще птичка нагадит. Но чтобы с неба бумажки с адресами падали? Нет, такого не бывало. Манка падала, а вот бумажки – нет. Халявы не будет. Надо самой искать… а как? Кто вообще может знать адрес этого дома? Только лесник. Или его семья… Яна ориентировалась на себя. Чтобы отец что-то знал, а она – нет? Ребенок везде пролезет, все подсмотрит, все разнюхает и узнает. И хорошая жена тоже будет в курсе дел своего мужа. Если лесник покупал дом, должна быть купчая, должен быть договор, должны быть еще какие-нибудь бумажки – в местном судопроизводстве Анна не ориентировалась, ну и Яна вместе с ней. И наверняка у жены был шанс все это узнать-увидеть. Яна просто ставила себя на место мужчины. Вот он купил, приехал домой, потом он должен отдать документы торе Алексеевой. И сразу, с дороги, мчится, задрав хвост? Нет? Правильно, не помчится. Нормальная логика диктует принять ванну, выпить чашечку кофффээээ, а уж потом топать к даме. У которой есть и муж, и дочь, и куча глаз рядом, так что нужна еще определенная тайна. А доверить бумаги, к примеру, своей дочери и попросить отнести тайно… Нет, глупо получается. Значит, надо поговорить с семьей лесника. Но уже иначе, это не Евдокия. Собак Яна не боялась, оружие применить не заколебалась бы ни на минуту, но стоит ли множить трупы без необходимости? Хотя старик Оккам не так формулировал, кажется. Так что Яна решила подождать утра и попробовать поговорить по-хорошему. Недолго уж и ждать осталось. * * * Мария, жена лесника Савватея, действительно была умной женщиной. А потому уже второй день ее мучили самые плохие мысли. Что муж сбежал или решил остаться в городе с Ксюхой, она не боялась. Глупость это. А вот что погиб… Неспокойно на дорогах, а Саввушка… мог и не поберечься, что уж там! Эх, жизнь… Сорок лет как влюбилась Мария без памяти. Да и Саввушка был хорош собой! Он и сейчас всем на зависть, а уж тогда… веселый, кудрявый, красивый. Марии он сразу по сердцу пришелся. Как загляделась, так и смотрела бы… А вот мать ворчала. Мать недовольна была, Машка тогда не понимала, а вот сейчас… Знала мать про Савву и тору Надежду, знала! Шила в мешке не утаишь, как ни стереглись они, а все одно – деревня. На одном конце лопухом подтерся, на втором завоняло. Только люди как думали – у торы с горя, у Саввы, как у всех мужиков. Поднялся, перепоясался, да и из головы вон! Забудется! А мать, видимо, догадывалась. И Машку остерегала, да где там! Чтобы влюбленные девки родителей слушали? Отродясь такого не бывало! Машка как в омут кинулась, вниз головой. И было-то все хорошо. А потом… потом – очнулась. Это Савва мог себе думать, что пожалел, приголубил, что ненадолго. А Маша знала другое. Есть в его сердце уголок для торы Надежды. Ей-ей, похаживай Савва к той же Ксюхе, она б это легче приняла! Девка – она и есть девка, блудливая. А вот когда чувства… Маша знала, кого ей считать соперницей. И был повод. Савва по-прежнему виделся с торой, хоть и не случалось промеж них ничего плотского, а душа-то! Когда разговаривают, когда в глаза друг дружке смотрят, когда самое суть видят… Плоть – что? Натешил, да и пошел. А вот душа… И ругаться нельзя было. На что? На разговоры? На доброту? На подачки от торы? Так ее родные бы первой дурой назвали. Не понял бы никто… А жить как? Как так жить? Когда знаешь, что не одна ты в душе у мужа? Что есть у него и для другой уголок? И на помощь он поспешил, стоило торе только его позвать. И понимала Машка – был бы у них шанс, так и не женился б никогда на ней Савва. Дождался бы свою Наденьку. Даже от себя он это знание прятал. Но от любящей женщины? Не спрячешься. Не укроешься, не уйдешь… нет, нереально. К торе Надежде Мария ревновала бешено, дико, до стиснутых зубов. И подозревала, случись торе уехать в город, поехал бы Савватей за ней! Как миленький бы поехал! За ней – мог! Но хоть в чем-то повезло. Погибла разлучница, жаль, не помучилась перед смертью! Савва отлично понял, что внучка его здесь видеть не захотят, и мальчишку увез. С ним-то в городе он не останется. Но может ли так случиться, что беда какая? А она и не узнает… ой, лышенько горькое… Впрочем, горе и тоска не мешали Марии споро делать все дела по хозяйству. Скотина себя не накормит, не напоит, навоз не выгребет… И не сразу она увидела, как к дому направляется женская фигурка. Одна.