– Я не болею, – сказал я. Володя сказал: – А даже если и не болеет, все равно ты Арлена задолбал. Боря сказал: – На правду не обижаются. – Правда глаз не колет, – сказал Андрюша. – Это-то ты к чему вообще? – взвился я. И так я на всех почему-то обиделся (хотя дело, скорее, было во мне, в моем состоянии), что попросил у Максима Сергеевича разрешения погулять в городе, и он неожиданно мне разрешил. Я спросил: – Вы уверены, что хотите мне разрешать? Вдруг я попаду под машину или утону? Максим Сергеевич сказал: – Возможно, ради этого все и затевалось. И хотя он сказал все в своем обычном стиле, я снова испытал обиду и ушел. Я даже хотел перейти дорогу на красный свет, но не смог. Мне было так плохо, и я чувствовал, что совершенно никто не может мне помочь. Тогда, в надежде справиться со своими чувствами, я отправился на почту, чтобы позвонить маме. Я хотел рассказать ей все, но уже на середине дороги передумал. Мне просто хотелось услышать ее голос. Я зашел в красивую, обшитую ярким налаченным деревом телефонную кабинку, опустил монетку в автомат, жадно ее сглотнувший, и стал набирать номер. Монеток у меня имелось не так уж и много, они блестели на ладони и ярко, кисло пахли. Мама взяла трубку быстро – через два гудка. Я сказал: – Привет. Она сказала: – Арлен! Я испугался, мне показалось, ей плохо. И я не знал, как утаить от нее, что я волнуюсь и боюсь. В письмах это получалось легче. – Как ты? – выдохнула она. – У меня не так много монеток, мама, – сказал я. Шума не было, в кабинке стало душно. Я молчал и водил пальцем по металлическому корпусу телефона. Мамин голос, чистый и так бесконечно мною любимый, звучал в телефонной трубке ясно и красиво. Она спросила: – Почему ты молчишь? Я сказал: – Просто хочу послушать твой голос. Я соскучился. На самом деле я не мог ничего ей сказать. Не потому, что это какая-нибудь военная тайна, а потому, что я не должен причинять ей боль. Потому что я мог причинить ей боль так легко. – Тебе плохо? – спросила она. – Тебе больно? Я сказал: – Нет, все хорошо, просто я решил позвонить. Просто подумал, что ты будешь рада меня услышать. Еще одна монетка исчезла в автомате. – Я тебя люблю, – сказала мама. Я сказал: – Я хочу собаку. О ком-то заботиться. Но теперь уже поздно, наверное? – Ты будешь надолго уезжать. – Да. А ты не хочешь собаку? Ты будешь ее любить? Мама засмеялась, сказала: – Какой ты у меня хороший. Конечно, конечно. – Собака Найда, если не ошибаюсь, я тебе об этом писал, родила щенков. Я хочу взять одного щенка. Я привезу его домой. – Это замечательно. Это будет твой мне подарок. – Да, мама, – сказал я. Еще одна монетка исчезла в автомате. – Тебе больно? – повторила мама. Я сказал: – Нет, совсем не больно. Все идет хорошо. Мне вовсе не нравилось врать, но иначе я совсем расстроил бы свою маму. Она сказала: – У тебя такой красивый голос, Арлен. Я сказал: – И я тоже очень соскучился, тоже так рад тебя слышать. – Но, мне кажется, ты грустный. – Совсем нет. Просто тоскую по дому. – Здесь все так пусто без тебя. – Я много о тебе думаю. Ты мне снишься. – Конечно, Арлен. Я вдруг понял, что в любой другой момент обсудил бы с ней соседей или империалистическую бойню, которая бесконечно длится на других планетах, социалистическую доктрину как достояние всех народов Вселенной, да и вообще много есть тем для разговора, которые мама охотно поддерживает. А тут вдруг я говорил вещи очень простые и очень странные. Мама это тоже заметила. Она сказала: – Соседи ведут себя более или менее прилично. Странностей ни за кем не замечено. – Хорошо, – сказал я. – Ты должна поддерживать порядок. И в случае чего-либо подозрительного, доложи куда следует. – Конечно! – Не забывай, что на каждом из нас лежит ответственность. – Не забываю.