– Я готов умереть, – сказал он. – Ну просто в любой момент. По любой самой незначительной причине. Хочешь расскажу прикол? – Что? Не надо мне ничего рассказывать, слезай. Я стоял босой, ногам было холодно, и ночной ветер жег между пальцами. – Значит так, если б батя скопытился раньше и меня б сюда не отдали, я б пошел в психологи или в психиатры. И мне б когда-нибудь сказали сделать доклад, «заебатый» такой доклад. И я бы взял такую тему: предикторы суицида. – Кто суицида? – спросил Андрюша. Он стоял рядом со мной, а я и не заметил его сразу. Андрюша тоже был босой, и пальцы у него на ногах покраснели. – Предвестники, – сказал Боря. – Предвестники суицида. Я бы прочитал длинный доклад: как это, понять, что кто-то хочет себя мочкануть. А потом знаете, знаете, знаете, что бы я сделал? – Нет, – сказал я. – Я бы достал пушку и выстрелил себе в висок. Я сказал: – Не смешно. – Но смешно же! Мне было страшно к нему подойти, и я боялся, что он сиганет вниз. – Если так идти по балконам, – сказал Боря, – можно и до девчонок добраться. Но Максе все равно «по хуям». А знаете почему ему «по хуям»? Он нас жалеет. – Глупости, – сказал я. – Во Вселенной множество людей куда несчастнее, им нужна наша помощь. – А то! Голова так кружится, кружится, кружится! Я испугался, сделал шаг к нему, и меня посетила страшная и постыдная мысль: если Боря свалится, больше не будет ничего такого ужасного и унизительного. А Боря – сам виноват. Мысль эта меня испугала и расстроила. Боря засмеялся, будто знал, о чем я думаю, а потом сделал очень страшную вещь – отцепил одну руку от перил. – Помоги мне, – сказал он. Поступать по-товарищески необходимо даже тогда, когда это сложно. И ценнее всего так поступать именно тогда, когда это сложно. Я крепко схватил его за одну руку, за вторую и помог подняться. Потом ладони у меня еще долго пахли чем-то металлическим, железный запах перешел с Бориных рук на мои. Боря сказал: – Ну, счастливо оставаться, стукач и «дрочер», до свиданья, господа, и удачи вам во всем! – Не господа, – сказал я. – А товарищи. – Ну товарищи. Мы с Андрюшей еще некоторое время стояли на балконе. Я совсем-совсем замерз, но почему-то не мог заставить себя вернуться в комнату. Мне больше не хотелось спать. Я видел звезды и знал, что люди умеют летать, я тоже хотел летать. Звездное небо казалось низким, отчетливым и ярким, как картинка. Андрюша стоял рядом со мной. Он вдруг сказал: – Тебе не нравится, когда тебе причиняют боль? Вопрос такой странный. Я сказал: – Нет. – Понятно, – сказал Андрюша. – Если бы Боря упал, наверное, его мозги вытекли бы на асфальт. – Наверное, – сказал я. – Пойдем спать, Арлен. Мы с тобой совсем устали. – Ладно, – сказал я, хотя спать мне не хотелось. Я взял Андрюшу за рукав пижамной рубашки и потянул за собой в комнату. Очень замерз, никак не мог отогреться. Потом пришел Володя, и они о чем-то шептались с Борей, а я думал: если бы я не подал ему руку, как бы я жил тогда дальше? Хуже нет – предать товарища, даже если тебе товарищ и не нравится-то вовсе. Я не мог разобрать, о чем они там шепчутся. Блеснуло по векам светом, и Володя сказал отчетливей: – Во, глядите, тут к кому-то черная машина приехала! – Значит, кто-то «шизоебнулся», – сказал Боря. – А если б батяня неудачно «шизоебнулся», нас бы с тобой не было. Так они разговаривали о черных машинах, которые приезжают ночью за теми, у кого долго держится очень высокая температура. Есть, конечно, и другие виды врагов и вредителей. Все вредители одинаково вредны. Я заснул не сразу, но все-таки заснул. Снился мне случай, который со мной в самом деле произошел, однако сон вышел еще более тревожный, чем сам тот случай. Это случилось на праздновании дня рождения Володи год назад. Мы сидели за столом с ребятами, я чувствовал себя некомфортно, а Андрюша – еще более некомфортно, чем я. Фира показывала нам красивые открытки. Товарищ Шиманов зашел нас проверить. – Веселимся, молодежь? – спросил он. Так мне все это и снилось, как было на самом деле. Товарищ Шиманов сел за стол, засмеялся, отрезал себе кусок торта. Шиманов был пугающим и обаятельным. – Водку вам вроде бы рано, – сказал он. – Или ты взрослый уже, Володь? Товарищ Шиманов плеснул в Володин стакан газировки, отпил, поставил. Потом кровь потекла у него из носа. Кровь потекла, а он не обратил внимания. Лимонад стал розовым, и он его выпил. Все лицо было в крови, но мы почему-то ничего ему не сказали. Тогда я понял, что он умирает. А во сне я понял, что тоже так умру. Вот какой тревожный мне приснился сон. А проснулся я оттого, что меня куда-то несут. Боря и Володя швырнули меня в комнату к девочкам. Все могло бы быть ужасно, но девочки уже не спали. Я быстро вскочил с пола, отряхнулся, сказал: – Доброе утро! И принялся колотить в дверь. – Выпусти меня! Выпусти меня отсюда! Но дверь не поддавалась. – Это что же, Арленчик, с нами так страшно? – спросила Фира. Она расчесывала свои густые, темные волосы. Но сколько бы Фира ни расчесывала их, они никогда не становились гладкими. «Когда-нибудь, – говорила Фира, – я совсем перестану это делать». Валя завязывала шнурки на ботинках. – Не обращай на них внимания, – сказала Валя. – Будешь паниковать, они и вовсе не отстанут. Я вздохнул, развернулся и прислонился к двери. В комнате девочек пахло шампунем и было светло-светло. Через пять минут меня выпустили, и Максим Сергеевич повел нас на зарядку, а теперь мы уже скоро пойдем на завтрак. Очень мне хочется бутерброд с маслом. Запись 13: Про Эдуарда Андреевича – маме Дорогая мамочка, еще я, конечно, не получил от тебя письма, но уже начал писать следующее. Здесь столько впечатлений, и я ими всеми хочу поделиться! Обязательно пиши мне, отвечай на все письма и рассказывай, как ты. Надеюсь, ты со всем справляешься. Тебе, может быть, одиноко, но ты думай обо мне, думай о том, что мы с тобой пока на одной планете и небо видим одинаковое.