— Милая, не то слово, которым бы я её описал. — Да? А как бы ты её описал? Вот, возьми тарелку. Идеальная. Трахабельная. Ошеломительная. Весёлая. Моя. Моя. Моя. — Великолепная, — говорю я, кладя манго на тарелку. — Она великолепна. Мама раздраженно вздыхает. — Мужчины. Ни один из вас не умеет правильно выразить свои чувства. Она заставляет меня благодарить за каждый восход солнца. Потому что я просыпаюсь, зная, что она есть в этом мире. Отложив нож, поворачиваюсь к матери. — Просто... будь с ней поласковее, ладно? — Финнеган Дэр Мэннус, я никогда не бываю грубой со своими гостям, и тебе это прекрасно известно. — Я не это имел в виду. У нее недавно были тяжелые времена. Чесс потеряла свой дом и рабочее место. Ее лучший друг сейчас по уши в новых отношениях. Да и родителей не видать на горизонте. — Я провожу рукой по лицу. — Чесс просто нужно немного заботы, хорошо. Для меня это важно. Мама смотрит мне в глаза. Господи, она сейчас снова заплачет. — Ох, Финн, ты уже сделал это. Ты влюбился... — Боже. На этом всё. Больше никаких разговоров по душам, по крайней мере, в течение следующих пяти лет. — Просто помни, Финнеган, — говорит она, игнорируя мой протест. — Люби сердцем, а не головой. Когда постоянно анализируешь чувства, все превращается в дерьмо. Я морщусь, надеясь, что Чесс ее не слышала. И все же борюсь с улыбкой. — Спасибо, мам, и не произноси слово «дерьмо». Это оскорбляет мои тонкие чувства. Прежде чем она успевает треснуть меня полотенцем, я хватаю тарелку с манго и иду искать папу. Мне крайне необходима доза тестостерона. ЧЕСС Я ожидала, что комната Финна будет хранилищем всех его старых вещей, но это не так. Здесь есть несколько со вкусом подобранных черно-белых фотографий, запечатлевших его на разных этапах спортивной карьеры. Включая невозможно милый снимок Финна в детской лиге, где его толком не разглядеть за огромным шлемом и щитками, болтающимися вокруг худых ножек. Комната полностью оформлена в светло-голубых и кремово-белых тонах. Я знаю, океан совсем рядом, скрытый за массивными окнами, слегка приоткрытыми, чтобы впустить морской бриз. Но сейчас его не видно, снаружи полная темнота, учитывая, что мы засиделись, болтая у огня после того, как ужин закончился, и вскоре вся семья разбрелась по своим постелям. Сидеть с ним наедине, свернувшись под одним одеялом перед потрескивающим камином, показалось мне не лучшей идеей, поэтому я объявила о своем намерении отправиться спать. К сожалению, Финн решил пойти со мной. Не могу винить его за это. Мы живем в одной комнате, и уже поздно. В его спальне собственная небольшая ванная комната, где я сейчас нервно топчусь, натирая локти кокосовым маслом и чистя зубы во второй раз. Обнаруживаю Финна лежащим в постели, он читает что-то на своем айпаде. К счастью он одет, на нем футболка и что бы там ни было еще, скрытое одеялом. Кровать выглядит хрупкой под его большим телом и широкими плечами. Пространство, оставленное для меня — это крошечный кусочек постели, обещающий длительный и полный телесный контакт. Ладно, блин. Финн поднимает взгляд и изучает меня с бесстрастным выражением лица. Могу сказать точно, он пытается понять, как меня успокоить, и задается вопросом, собираюсь ли я удрать. Эта мысль успокаивает, и я прислоняюсь к дверному проему. — Я ожидала, что у тебя в комнате будет плед и куча сияющих школьных трофеев, — говорю я. — Плед? — Он фыркает. — Я ирландского происхождения. Мы называем их тартэн, и вы не найдете их на моих стенах. — Это самый ужасный ирландский акцент на свете. Финн ухмыляется, его глаза невероятно голубые на фоне простыней небесного цвета. — Родители перестроили дом три года назад и переделали все комнаты. Теперь он в два раза больше. Мы с Гленном забрали все, что хотели, из наших комнат, а остальное сложили в гараж. — Ах, завершение детства, — говорю я с глубоким вздохом. — Это всегда так поразительно безжалостно. — Твои родители поступили также, когда купили домик на колесах? — Почти. Они прислали мне коробку с тем, что, по их мнению, мне нужно, а остальное раздали. — Боже. Они тебя не предупредили? — Финн хмурится, отчего его бицепсы почему-то напрягаются. Отличный вид. — Мы сейчас говорим о людях, которые назвали дочь Честер, потому что решили так очаровательно увековечить историю своего знакомства. — Я пожимаю плечами, крепко обхватив себя руками. — Мои родители любящие, щедрые и чертовски легкомысленные. Это я тот человек в семье, который не забывал вынести мусор, купить продукты и постирать белье. Зато они научили меня танцевать вальс и рисовать пальцами на стенах. Взгляд голубых глаз Финна останавливается на мне, и я переступаю с ноги на ногу. — Они не плохие, — бормочу я, сознавая, что голос слишком дрожит. — Но и надежными их тоже не назовешь. Когда парень заговаривает, его тон мягкий и спокойный: — Ты собираешься ложиться, Чесс? Я выпрямляюсь и тяжело выдыхаю. — И это все, что ты можешь сказать? Он приоткрывает рот, словно хочет что-то добавить, но затем закрывает его, прежде чем открыть снова. — Будучи тебе хорошим другом, мой долг сообщить, что когда ты стоишь на фоне света горящего в ванной, твоя ночная рубашка абсолютно прозрачна. Я выскакиваю из дверного приема, выключая на ходу свет. С яростным взглядом плюхаюсь на кровать и проскальзываю под прохладное одеяло, слыша низкий утробный смех Финна. — Засранец. — Натягиваю одеяло на грудь. — Мог бы и раньше сказать. — Это была настоящая борьба, — признается он, поворачиваясь ко мне лицом. Его озорная улыбка исчезает. — Как еще я мог загнать тебя в кровать? Со вздохом прижимаюсь к нему, пытаясь устроиться поудобнее среди подушек. Финн выключает ночник и тоже укладывается. Мы так близко, плечом к плечу, его колени упираются в мои, мои холодные пальцы шевелятся рядом с его, и спрятаться негде. Я должна бы запаниковать, но это приятно. Безопасно. По крайней мере, пока. Финн шепчет в темноте: — Мне жаль, что тебе пришлось пройти через всё это, Чесс. Наверное, было нелегко. Мне всегда было интересно… — Что? — хрипло шепчу я. Финн подпирает голову рукой. — Ты такая сильная. — Едва ли. — Когда мы с ребятами появились у тебя на пороге, мы орали и вели себя как толпа хулиганов, но ты совсем не испугалась. — Вы вели себя как кучка щенков-переростков. Он сверкает быстрой улыбкой. — Верно. Думаю, ты просто привыкла иметь дело с таким дерьмом. Наверно с именем Честер в начальной школе было не сладко. Я подсовываю подушку под щеку и смотрю на него снизу вверх. — Дети быстро учатся. У нас ходили слухи, что за насмешки надо мной можно получить по губам, и желающих дразнить поубавилось. — Но они все равно это делали. — Забота в его голосе вызывает боль в сердце, и кожу начинает нервно покалывать. Мы оба знаем, что Финн зовет меня Честер. Но когда это делает он, моё имя становится просто мной, а не чем-то, от чего хочется спрятаться или съежиться. Я всегда жила с чувством, что существенная часть меня — не более чем дурацкая шутка, и теперь это словно подарок, о котором я никогда не мечтала. Пальцами впиваюсь в пуховую подушку, пока пытаюсь взять себя в руки. — В детстве всем приходилось иметь дело с трудностями. Если честно, думаю, большинство из нас заслуживает чертову медаль просто за то, что пережили все это. — Слегка подняв голову, я прищуриваюсь. — Или для тебя это было легко? Финн теребит зубами нижнюю губу. — Мои уши выросли намного раньше, чем голова смогла их догнать. И еще у меня были прыщи. — Вон из города. Какой из тебя «красавчик Мэннус»? — Тогда меня называли прыщавый Мэннус. — Он хрипло смеется. — По крайней мере, пока я не начал делать тачдауны.