– И как мы можем быть ковеном, если у нас нет Верховной? – поддержал тот скептично. – Спокойно, ребята! Сейчас все исправим. Подобрав платье, чтобы не намочить, я шагнула в глубину озера. Когда вода захлестнула колени, я наклонилась и зачерпнула ее в ладонь. Та мерцала в бликах луны, храня в себе гораздо больше тайн, чем могло показаться на первый взгляд. – Ах вот оно что… – цокнула языком Тюльпана, выражая не то одобрение, не то разочарование, что не додумалась сделать это первой. Я выпила озерную воду, чувствуя, как вместе с прохладой по горлу бежит первозданная магия, утоляя жажду. Верховенство невозможно уничтожить – впитавшись в озеро Шамплейн после смерти Джулиана, оно было готово принадлежать каждому, кто сочтет себя достойным. Как легендарный Экскалибур, заточенный в камень. – Caray! – воскликнул Диего, топнув ногой. – Я мог бы стать Верховным ковена Шамплейн! Всего один глоточек… Обидно! Морган толкнула его локтем в ребра, и все трое рассмеялись. Мне нравился этот смех – беззаботный, дружный. Такому смеху самое место в семье за рождественским столом. Я бы отдала все на свете, чтобы слышать этот звук как можно чаще. – Вы не обязаны, – сказала я, когда, вернувшись к ним на берег, заметила в руке Диего кожаный ремешок порванного браслета. Как и в прошлый раз, он надеялся заменить им атласную ленту для принесения ковенанта. – Когда Шамплейн исчез, вы перестали принадлежать ему. Отныне вы свободны от всех уз и можете избрать любую дорогу. Даже ту, что проходит в сотнях миль отсюда. Вы мне больше ничего не должны. В том числе ты, Тюльпана. – Я наградила ее, отчего-то пунцовую с бегающими туда-сюда глазками, теплым взглядом. – Аврора привязала тебя ко мне насильно, но твой долг исполнен. Ты можешь вернуться в Нью-Йорк или уехать, чтобы… – А ты можешь заткнуться, – фыркнула она, выдергивая шнурок из руки Диего. – Только давай без розовых соплей, а то я передумаю. Я ошарашенно следила за тем, как она связывает им наши ладони, лежащие друг на друге. Тронутая до глубины души, я едва сдержалась, чтобы не задушить ее в порыве нежности – своего нового друга и члена семьи, которым она в этот раз добровольно согласилась стать. Следом за ней встрепенулись Морган и Диего: оба просунули свои руки под шнурок. Четверо ведьм, связанные им точно так же, как и ковенантом. – Ты знаешь, кто ты есть, – сказала я Морган, остановив ее. – Эхоидун не вступает в ковен – она создает свой… – В таком случае я не хочу быть Эхоидун, – заявила Морган без тени сомнений, и ее пальцы сплелись с пальцами Диего, улыбнувшегося уголком губ. – Я хочу быть ведьмой ковена Шамплейн. С этого вздоха и до последнего. Мы переглянулись и, стиснув руки друг друга, почувствовали трепет магии, соединяющей нас. Все трое произнесли: – Supremi venefica Audrey Defoe. Аллилуйя, сестра! Эпилог За ней всегда тянулся кровавый след. Каждый город, в который она заходила, платил ей оброк человеческими жизнями. Каждый дом, в котором она находила приют, был разрушен до основания. Каждый человек, встретившийся ей на пути, жалел об их встрече. Незаметная, как тень, отбрасываемая стаей птиц, что заслонили солнце. Губительная, как родовое проклятие, забирающее потомка за потомком. В этот раз след ее был осязаем: шов снова разошелся и кровь стекала по животу. Она никак не могла смириться с мыслью, что теперь выздоравливает не за один час и даже не за одну неделю. Но у нее нет столько времени – она должна спешить! Пока они еще помнят о ней. Пока не успели поверить, что все закончено. Не для того она выбиралась из заточения, чтобы, встречая солнце, не получать ни капли удовольствия от его лучей. Как можно наслаждаться жизнью, когда ею наслаждаются и они?! Затхлый воздух. Тяжелый запах плавящегося воска и формалина. Мохнатые птицееды в колбах – домашние питомцы, провожающие ее четырьмя парами глаз. Вдалеке выли сирены, неся правосудие, которое не состоится. – Кости-кости. Леденцы. Собираю их в ларцы… Ферн остановилась посреди комнаты и осмотрелась. Ее ничуть не пугало то, сколько костей собрано на стеллажах. Словно бесценная коллекция, каждая косточка была подписана этикеткой, отполирована и выставлена на витрину. Мелкие, хрупкие, от коротких пальчиков до целого таза. Все черепа крошечные, как на подбор. Ферн могла бы спутать их с собачьими, если бы только не читала сводки новостей. – Откроешь – выбегут детишки! Сыграем снова в кошки-мышки? Поддев пальцем одну этикетку, Ферн пригляделась, читая сквозь вуаль витающей в воздухе пыли: «Томми Райт. 8 лет». – Кости-кости. И конфеты! Заплачу за жизнь твою монетой. Равнодушно пожав плечами, Ферн отпустила этикетку и двинулась дальше – прямиком на маниакальное пение, доносящиеся из-за вельветовой шторки, загораживающей мастерскую от «музея». Там, сгорбившись над чей-то узенькой грудной клеткой, сидел тощий мужчина средних лет. Толстые стекла очков запотели, настолько жарко здесь было от пламени свечей: он экономил деньги на электричество, чтобы потратить их на набор изощренных хирургических инструментов, разложенных на подносе под его левой рукой. На поясе висел заляпанный кухонный фартук, а каштановые волосы, завязанные в хвост, были едва ли не длиннее, чем у Ферн. Она подошла поближе, чтобы разглядеть его кропотливую работу. Половина забальзамированного и обезглавленного туловища едва напоминала человека. Косточка за косточкой, мужчина аккуратно вытягивал щипцами ребра из надрезов. – Ты в курсе, что полиция нашла тебя? Мужчина дернулся и, побросав инструменты, вскочил со стула. Пламя свечей затанцевало на сухом морщинистом лице, отражаясь от скальпеля. – Кто ты и как сюда попала?! – Меня зовут Ферн, – представилась она и тут же продолжила без церемоний: – Я пришла, чтобы предложить тебе помощь. – Убирайся! – воскликнул мужчина, хватая скальпель и наставляя на нее. Такие откровенные угрозы Ферн никогда не прощала. Она шевельнула пальцем, мысленно пронзая его лоб спицей, но… Ничего не произошло. От злости Ферн так громко чертыхнулась и так сильно дернулась, что снова заныл живот. Сквозь пальцы, прижавшиеся к ране, просочилась кровь. – Что с тобой? – почти заботливо осведомился мужчина, когда Ферн привалилась плечом к его костяному стеллажу, переводя дух. – Видишь ли, – усмехнулась она, растирая вязкий багрянец между подушечками пальцев. – Мы оба – звери, на которых устроена облава, а бешеных и никому не нужных зверей всегда усыпляют. Ты хочешь уйти в забвение, Тимоти Флетчер? Я вот нет. Ферн качнула подбородком в сторону зашторенного окна. Стремительно подскочив к нему, мужчина отодвинул пальцами жалюзи, и на его широком лбу выступил холодный пот. Звук воющих сирен нарастал, а в конце улицы уже мигал красно-синий свет. – Я даже не знаю тебя, – прохрипел Тимоти, сбрасывая окровавленные латексные перчатки в урну. – Зато я знаю тебя. Безжалостный, беспринципный садист, сеющий хаос по всему Вермонту и разбивающий материнские сердца… Такой мне и нужен. – Я не садист! – ощетинился мужчина, и даже раскуроченное тело на столе, как и тысяча собранных костей, не переубедило его. – Они никогда не страдают. Я всегда забочусь о них перед тем, как начать… – Разумеется. – Ты не понимаешь! Это искусство! Как живопись, только искреннее… – И я дарю тебе лучшую кисть. Вот она, держи. Ферн протянула тонкий деревянный обруч на раскрытой ладони – достаточно длинный, чтобы обхватить мужскую шею, с крупной эмалированной пряжкой посередине. Позабыв о боли, Ферн внимательно следила за тем, как Тимоти нерешительно тянет к ней руку, чтобы провести пальцами по шершавому черепашьему дереву. – Что… Он не успел договорить – ошейник ожил, бросился на него и обвился вокруг обнаженного горла. Отброшенный скальпель покатился по полу. Тимоти закашлялся, пытаясь оторвать обруч от себя ногтями, но диббук жаждал плоти не меньше, чем Ферн – личного стража. В ней не осталось ни капли магии… Но чтобы использовать проклятое ожерелье, украденное ею из Мексики, она была и не нужна. Лишь бронзовый свисток, надетый на шею вместо кулона, и мелодичный перезвон, который Ферн издала, подув в него. Первая трансформация всегда мучительна. Исаака ломало так же: выкручивались руки и ноги, спина горбилась, и прорезались позвонки, превращаясь в гребни. Тьма облепила мужское тело и сплелась с ним, образуя нечто новое – нечто прекрасное. Тимоти издал душераздирающий вой, перекрикивая сирены, и вместо одной головы выросло еще четыре. Все – безглазые, с хищными пастями, с десятком конечностей, объединенных одной бесформенной тушей из тонкой пергаментной кожи и живых чернил. Этот диббук был силен – не зря шкатулку-ожерелье с ним сторожил целый ковен ведьм, – но превращение заняло всего минуту. Удивительно, как быстро они приноровились друг к другу – Исаак брыкался целых несколько часов. Внезапный порыв ветра затушил все свечи, что были в комнате. Ферн щелкнула пальцами, забыв, что не может вновь их разжечь. Вглядываясь в полумрак, с которым Тимоти практически слился, она робко шагнула вглубь. – Тимоти?.. – Паук, – сказало существо, которое больше не было ни человеком, ни демоном. Голос, как треск хвороста, шел откуда-то из его недр – из костлявого впалого торса, заканчивающегося сгустками тьмы, ниспадающими тканевым подолом. – Прошу… зовите нас Паук. Такое имя нам нравится больше. Ферн покрылась мурашками, но быстро задушила первобытный ужас, зреющий на уровне ее инстинктов. И все-таки она попятилась, когда существо выпрямилось: двухметровое, плоское, словно пластилиновое. Раньше диббук почти не говорил и уж точно не изъявлял себя как отдельную личность. Но… разве это плохо? Ферн решила, что нет. Ей все равно – лишь бы выполнял приказы. – Чем Паук может служить вам, ваша милость? – спросило существо, и все пять его безглазых голов склонились в почтении. Ферн улыбнулась и спрятала под ворот свитера бронзовый свисток, не успев заметить, что тот пошел трещинами, раскалываясь у нее в пальцах. «Он станет моим лучшим творением», – подумала она. «Я стану их худшим кошмаром», – подумал он. * * * notes Примечания 1 El ganador se lo lleva todo – победитель забирает все (исп.). (Здесь и далее прим. авт.)