Шайя сидела в кресле, изготавливая еще один, как и всегда – из ивового прута и совиных перьев. Ее глаза были безмятежно закрыты, а пальцы плели нити ловчее, чем это делали паучьи лапки. При моем появлении она чуть приподняла голову, но открывать глаза не спешила. Очевидно, ей давалось это с таким же трудом, как и говорить, поэтому вместо слов я услышала ее мысли в своей голове: «Город твой еще стоит, но уже тревожен. Ты не зря переживаешь… Верховная – сердце земель. Если ее нет, оно не бьется, и земля начинает гнить заживо. Тебе пора домой, милая». Я покачала головой, подходя ближе. Половицы заскрипели, как и кресло Шайи, когда она встала. Серые волосы были подвязаны платком с золотой тесьмой, а с плеч спадала вязаная вуаль. С годами тепло уходит вместе с молодостью и красотой. – Я не могу уехать сейчас, вы же знаете. Дар сотворения… Я подала ей руку для опоры, но Шайя гордо отмахнулась, снимая с крючка свою трость. «Есть один способ постичь его в кратчайшие сроки… Радикальный. Неотвратимый». – Что? – Из груди вырвался не то смех, не то рычание. – Так чего я тогда мучаюсь со всеми этими дневниками, стихами и медитациями?! Почему вы раньше этот способ не предложили? «Потому что это худшее, что может случиться с ведьмой». – Я готова на все! – в сердцах воскликнула я. – Поверьте! После того, что я пережила, мне ничего не страшно. «Твоя мать говорила так же, но потом в слезах молила о пощаде». Под ложечкой тревожно засосало. Я часто задумывалась, что там, где ступает моя нога, однажды ступала и мамина; так же она разговаривала с Ворожеей под кладбищенским можжевельником, так же праздновала Ламмас и пила убойную настойку под вой диджериду… Но как именно Виктория стала той, кем я ее знала? Неужели постигать дары ей было еще тяжелее, чем мне? «Да, тяжелее. Скорость обучения не предопределяет могущество. Это лишь вопрос принятия себя… А с этим, как мы обе знаем, у тебя больше всего проблем». Ее полуслепые синие глаза, не видящие дальше вытянутой руки, скрыла от меня нить дыма, потянувшаяся от камина с подброшенными туда травами. Но я успела заметить, как беззастенчиво смотрит Шайя на мои руки, помеченные Шепотом. Вен и пульсирующих прожилок на них заметно поубавилось, отчего я рискнула в кои-то веки не прятать руки под повязками, как делала (чтобы не смущать местных). Но кожа все еще оставалась черна там, где должна была быть матовой и розовой. И, будто в назидание, предательски зачесалась. – Я больше ничего не боюсь, – заявила я, пока Шайя тушила очаг перламутровой водой из кувшина. Комнату наполнил пар, и я вдохнула его, словно вдыхая в себя уверенность. – Ничего, кроме того, что подведу свой ковен. Я и так слишком долго прохлаждалась здесь: теперь из-за меня земли Шамплейн неспокойны, а Берлингтон нуждается в Коуле не меньше чем я. Без меня он не вернется, а я не имею права отнимать надежду у родителей, потерявших своих детей. Я не могу проиграть Ферн и Джулиану, но вовсе не потому, что боюсь за свою жизнь. Есть вещи гораздо страшнее смерти. Например, те, что они сделают с теми, кто поверил в меня и пошел за мной, но ошибся. Шайя отрезала от нового ловца нитки и повесила его над дверью рядом с остальными, давая мне отдышаться после пламенной речи. «Что же, – ее голос в моей голове смягчился, и уголки сморщенного рта потянулись вверх. – Тогда ступай за мной». Я облегченно улыбнулась, ведь на миг мне показалось, что убедить ее не удастся. Однако Шайя уже открыла дверь и вышла из дома бодрой походкой, будто это не она сумела слезть со своего кресла лишь с третьей попытки. – Что ты задумала?! Коул возник рядом. Он только-только отбился от приставучих розовых кустов, но лишь благодаря тому, что Шайя, проходя мимо, взмахнула своей тростью. Весь в зеленом соке и белых лепестках, взъерошенный и с несколькими дырками на футболке, Коул затравленно оглянулся на розы, но сосредоточился на мне, остановив за локоть. Шайя, ковыляющая по тропе, уже терялась из виду за можжевеловыми деревьями. Я вздохнула и мягко отстранила Коула. – Ты хочешь вернуться домой или нет? Шайя покажет мне способ… – …с помощью которого ты быстро освоишь дар сотворения, – закончил за меня Коул, сведя брови на переносице. – Да, я кое-что слышал. Как слышал и то, что этот способ опасен… Зачем, Одри? С прошлыми дарами ты справилась и без всяких колдовских допингов! – Да, но время поджимает! И я соскучилась по ковену, – призналась я тихо в том, из-за чего рвалась к успехам в магии едва ли не сильнее, чем из желания покончить с Джулианом раз и навсегда. – А еще я начала забывать, как сексуально ты выглядишь с полицейским значком и кобурой. Мне и так придется зачаровывать твоего босса, чтобы он снова взял тебя на работу… – Так это из-за меня ты идешь на такой риск? – понял он. – Ох, только не смей припоминать мне тот случай в «плачущих» пещерах! То был мой выбор, а это… – А это мой. Следующее возражение Коула я заткнула поцелуем и побежала следом за Шайей. Конечно, Коул последовал за нами, храня угрюмое молчание. Меня было не отговорить – и он понимал это, но, как бы ни злился, послушно следовал за мной, как и подобает атташе. Его длинные мозолистые пальцы сплелись с моими, когда мы нагнали Шайю у высоких розовых кустов – таких же, как и вокруг ее хижины. Они тоже что-то охраняли… – Что это? – озвучил мои мысли Коул, оторопев при виде остроконечной каменной башни, тянущейся к небу. Без окон и дверей, из сыплющегося красно-серого камня и с круглой синей крышей, башня располагалась в километре от деревни и была надежно сокрыта от посторонних глаз в лесной чаще. Ее покрывал не только красный плющ, но и многослойный морок, который расступился при приближении Шайи. Вокруг росли северные деревья: дубы, пихты, бук. У большинства были красно-желтые листья, от которых веяло осенью. Песка здесь не было: вместо него под ногами шуршала жухлая трава, а воздух сделался терпким и морозным, будто пришедшим с вьюгой от заснеженных Альп. Эта башня словно стояла на клочке земли, не принадлежащей пустыне Мохаве; вырванная из другого места, а возможно, и времени. Я остановилась, пропустив Коула и Шайю вперед. В груди заворочалось что-то липкое – первобытный инстинкт, велящий мне разворачиваться и немедленно уносить отсюда ноги. При одном лишь взгляде на эту башню становилось нехорошо, и я вдруг поняла: холод источала вовсе не земля, а она сама. Это было проклятое место. – Ведьмина башня – любимое развлечение средневековой инквизиции. Конечно, после таверн с доступными девицами. Я вздрогнула и обернулась на голос Ворожеи, сошедшей с тропы, которой мы и пришли. Луна тоже была здесь: шествовала позади, держа руку на хлысте, обвязанном вокруг талии вместо пояса. Ворожея же держала в руках корзинку, набитую свежим хлебом и печеными яблоками: очевидно, они обе шли к Шайе с угощениями, когда обнаружили ее отсутствие и выследили нас. – Так и знала, что рано или поздно найду вас здесь, – вздохнула она, ставя корзинку на пенек. Спирали на ее плечах, обнаженных вырезами туники, больше не сияли, а гранатовые глаза смотрели укоризненно, но не на меня, а на Шайю. – Зачем? Мы ведь обсуждали это. Она совсем девочка! Или хочешь взять на свою совесть еще одну Верховную, тронувшуюся умом? Это «еще одну» не понравилось ни мне, ни Коулу. Он натянулся, как струна. Шайя поджала тонкие сухие губы, но посмотрела Ворожее в лицо совершенно бесстрастно. «Она не Эмиральда. Она выдержит. Иного пути для нее нет и никогда не было. Ты и сама это знаешь. Яблоко от яблони…» Мысли Шайи услышали все, кто стоял у подножия башни. Кроме, конечно, Коула, не подвластного ничему, кроме нашей связи. Оттого он замотал головой из стороны в сторону, ничего не понимая, но недовольный тем, к чему все шло. – Одри. – Ворожея шагнула ко мне, но тут же отступила обратно, поежившись при взоре на башню. Один ее вид будто усмирял ведьм. – Ты не знаешь, что тебя ждет там! Если зайдешь, уже не выйдешь, пока башня не выпьет из тебя все соки. Думаешь, ты первая, кто надеется освоить магию самым быстрым путем? Эта башня – голодный зверь! В ее стенах погибло множество ведьм. Туда их бросали перед казнью. Там же их пытали. Морили голодом, темнотой, запускали к ним прожорливых крыс, чтобы свести с ума… Холодный камень был последним, что несчастные женщины видели перед смертью, а потому он впитал в себя их ужас, их страх, их отчаяние… Это средоточие скорби нашего мира. Мы перенесли башню из Норт-Берика не для того, чтобы в ней обучались! А чтобы не забывать, на что способны люди и чтобы никто больше не пал ее жертвой. – Если все так ужасно, – прошептала я эхом. – Если эта тюрьма – самая страшная участь для ведьмы… Как же с ее помощью вообще можно чему-то научиться?! «В башне десятки неупокоенных душ, десятки нерассказанных историй… Если выслушаешь их все, научишься слушать и себя». Это звучало логично в той же мере, что и безумно. Я бросила заискивающий взгляд на Коула, но его ответ был однозначен, читаясь в глубине блестящих глаз: «Даже не вздумай!» – Я готова рискнуть, – сказала я вопреки здравому смыслу. – Одри! – вспыхнул Коул, подаваясь ко мне, но я отстранилась, не позволяя ему дотронуться до себя: иначе точно передумаю. – Мы должны попробовать! На войне все средства хороши, так? – Но это не война… Это твоя жизнь! – Война начнется в Самайн. Уже через месяц, Коул, – напомнила я. – Если я окажусь слишком слабой, меня убьет Ферн. А если не смогу исполнить клятву, данную Джулиану, то меня убьет она. У меня просто нет выбора! К тому же я не помню, чтобы моя мать была сумасшедшей… Она пережила башню – значит, и я переживу. «Яблоко от яблони». – Хочет идти – пускай! – фыркнула Луна, и я обернулась, смотря, как она подхватывает с земли корзинку одной рукой, а другой – побледневшую Ворожею. – Раз она считает себя такой особенной, то вот что ей стоит знать: это моя сестра, Эмиральда, должна была стать Верховной, а не я. – Луна нервно сжала пальцы вокруг своего хлыста. – Но она решила, что только в башне ей откроются истинные знания, и пошла туда в канун Литы тайком от всех. Знаешь, что было потом? Безумие, знакомство с твоей сестрицей, обучение Шепоту у одной из ее прислужниц и изгнание из деревни. Ворожея права: эта башня живая. Иди туда, но знай, что прежней тебе не вернуться. Я промолчала, провожая их взглядом. Но прежде Ворожея взялась за мое плечо и взглянула на Коула, стоящего рядом: – Твой возлюбленный – охотник, чей род погубил тысячи таких, как мы. Ведьмы непременно узнают об этом. Придется несладко. Ворожея и Луна скрылись в чаще, а Шайя подошла вплотную к башне и поманила меня рукой. Чувствуя, как осуждение Коула становится почти осязаемым, электризуя воздух, я обогнала его и медленно приложила ладонь к ледяному камню башни. Тот пронзил меня своей энергией: первобытный страх, внутреннее сопротивление, смертельная тоска. Я покрылась гусиной кожей, отдергивая руку от стены, но та уже начала проваливаться под моим касанием, образуя дверь. «Ты будешь слышать и видеть всякое, но не верь глазам и ушам – верь только сердцу». Шайя погладила меня по волосам морщинистой рукой и отошла. Похоже, она единственная верила, что я поступаю правильно. Оставалось надеяться, что с высоты ее лет Шайе действительно виднее, что нужно делать, и все не зря. – В последний раз я видела у тебя такое лицо, когда мы смотрели «Песнь волчицы»[9], – вымученно улыбнулась я, ласково тронув ямочку на щеке Коула. Его скулы уже начали покрываться щетиной, царапая пальцы. – Позволь мне пойти с тобой… – Ведьмина башня – одиночная камера смерти, Коул, – мягко ответила я. – В этом и весь смысл: я должна быть там в одиночестве. Просто обещай не делать глупостей, пока я не вернусь. – Я и с места не сдвинусь, пока ты не вернешься, – на полном серьезе сказал он, зажмурившись, будто борясь с желанием схватить меня в охапку и унести из Завтра. – Я буду здесь, Одри. По эту сторону… Но знай, что я всегда рядом и попробую тебя вытащить, если что-то пойдет не так. – Это не… – Я осеклась, метнув взгляд на Шайю, покачавшую головой. Ее голос вновь зашелестел у меня в ушах, и я дословно передала ее предостережение Коулу, скрипнув зубами: – Ты потомок тех, кто построил эту башню и закалил огнем. Тебе ни в коем случае нельзя входить туда, иначе… погибнешь. Башня не станет с тобой церемониться. Поэтому запомни: как бы я ни кричала, как бы ни плакала, как бы ни умоляла спасти меня, ты будешь оставаться снаружи. Ты понял меня, Коул? Лицо его исказилось, но я поднесла к глазам руку, демонстрируя свою метку, а следом подняла и его руку. Наша связь не оставляла ему выбора: он – атташе, я – Верховная ведьма. И Коул, впервые признавая это с таким скрежетом, выдавил вялый кивок. – Ненавижу, – процедил он, отвернувшись. – И люблю. – Я тоже тебя люблю, Коул. Я мягко взъерошила пальцами кофейные кудри и медленно отстранилась, буквально вырывая себя из его цепких рук. Камень снова прогнулся под моей ладонью. На этот раз я не отдернула ее, а надавила, просачиваясь внутрь. «Виктория Дефо продержалась восемь дней – один день на каждый дар, – прошелестел напоследок голос в моей голове. – Продержись хотя бы два, и сотворение откроется тебе». Башня проглотила меня, едва я успела набрать в легкие воздух, а затем все звуки и остальной мир остались позади. Тьма сомкнулась, такая плотная, что заболели глаза, и я оказалась совсем одна. Сначала ничего не происходило – и это казалось неправильным после того, какой ад в красках расписала мне Ворожея. Всепоглощающая тишина, в которой слышно даже твое собственное сердцебиение. Воздух был сырым и затхлым, с трудом проталкивался в легкие, а передвигаться приходилось на ощупь. Стены покрывала слизь: я брезгливо морщилась, но продолжала исследовать круговую башню, стараясь запомнить все шероховатости и трещины, чтобы сориентироваться. Внутри башня оказалась меньше, чем выглядела снаружи, – я убедилась в этом, когда очертила пальцем рисунок бабочки на одном из рельефных выступов, прошептав: «Мерцают светлячки». Вырезанный прямо в камне, импровизированный факел зажегся, и башню затопил теплый зернистый свет. Небольшого магического рисунка хватило, чтобы осветить ее всю. – Хотя бы магия здесь работает, – обрадовалась я, медленно осматриваясь. Расколотый пол из красного гранита проели черные пятна плесени, а кладка стен была идеально ровной: стены обтекали меня по кругу, заключая в кольцо, из которого не выбраться. Никакой мебели или досок – только небольшой выступ в углу и бегущая откуда-то сверху дорожка пресной воды, которой было достаточно, чтобы не умереть от жажды. Я нервно растерла запястья, борясь с клаустрофобией и успокаиваясь: это всего лишь испытание, а не казнь. Многим ведьмам, побывавшим здесь до меня, везло гораздо меньше. – Господи, – вырвалось у меня спустя несколько часов. – Я начинаю понимать, почему мама продержалась всего неделю. Здесь просто тоска зеленая! Я глубоко вдохнула сырость и поднялась по стенке, чтобы размять затекшую поясницу. Острые камни выступа отпечатались на бедрах, а от холода начинало сводить пальцы. Я сделала несколько кругов по башне, мыча под нос задорную песенку, от которой пальцы невольно перебирали в воздухе гриф невидимой скрипки. – Колокольчик звенит на шее серого зайца, динь-дон, динь-дон… Я сама не заметила, как начала петь, лишь бы заглушить назойливое капание воды и собственные мысли. Старая кельтская песня о хитрости, которую нам с сестрами и братьями папа часто пел перед сном. Будучи детьми, мы не сильно вдавались в ее смысл. Особенно эту песенку любила Эмма…